Девятый император

Над столом завертелся бледный шар, в котором одна за другой менялись картины. Крепкие загорелые люди в чешуйчатой броне грузят на телеги, запряженные могучими конями, огромные копья со стальными зазубренными наконечниками, тяжелые мотки тетив, детали метательных машин. В этой толпе до зубов вооруженных людей угадываются представители разных рас — смуглые и черноволосые орибанцы и геламцы, светловолосые лаэданцы и роширцы, коренастые гномы, даже сиды с их странной таинственной красотой. И на всех языках мира звучит одно и то же слово: "Драконы!"

— Драконы были неуязвимы для оружия охотников, их защищали скорость, сила, живучесть и прочная чешуя, а еще мощная магия, — говорил Маджари, — но вот их потомство оказалось для охотников легкой добычей. Маги выяснили, что кровь драконыша еще более целебна, чем кровь взрослого дракона и платили за нее огромные деньги...

Хейдин и без пояснений азорийца мог видеть в шаре эту "охоту". Вооруженные охотники с азартными криками били только что вылупившихся детенышей тяжелыми цепами по головам, сокрушали секирами чешую и ребра, чтобы добраться до сердца, ибо, как говорили им маги, именно в самом сердце скрывается лучшая часть драконьей крови. Разоренные гнезда, разбитые яйца, изуродованные тела драконышей, забрызганные кровью и мозгом скалы и камни — и горящие алчным безумием глаза охотников, уже подсчитавших в уме стоимость добычи, те многие сотни золотых имперских ноблей, что заплатят им за их кровавые трофеи.

— Неужели драконы не пытались защищаться?

— Пытались. Они уничтожили не одну ватагу охотников. Но ты знаешь, Хейдин — люди умеют ждать своего часа. Людей, ищущих крови дракона, были тысячи, а драконов — мало. Последний дракон был убит в горах Иллина на севере Таории через сто пятьдесят лет после начала этого безумия, лет пятьсот назад. Но люди были наказаны за это преступление; со смертью последнего дракона магия Огня и Золота исчезла, и кровь дракона перестала исцелять. Более того, для людей она стала страшным ядом. Равновесие Сил рухнуло.

Исчезновением драконов воспользовались те, кто не получил при разделе Сил магических способностей. Черная магия заполонила империю. Народы больше не соблюдали ограничений. Начались Северные войны между сидами и людьми. Люди применили против сидов "полную войну", начали беспощадно вырубать и жечь леса. В ответ сиды вывели каний, псов-людоедов. Люди заставили гномов ковать себе оружие, сиды же натравили на гномов диких карликов-горглинов. Война охватила всю империю, в ней погибли тысячи и тысячи жизней, целые области пришли в запустение.

— А где были Воины Свитка?

— Они пытались помочь. Но все их внимание было привлечено к порождениям Темного мира — тем, кто воспользовался исчезновением Равновесия. Появились новые виды магии, самым страшным из которых стала Магия Луны и Крови. Она породила вордланов и прочих страшилищ. Орден сражался с тайными братствами черных магов, и эта борьба шла годы и годы. Мы покончили с нечистью, но это стоило нам таких потерь, что Воины Свитка потеряли все свое былое могущество.

Хаос был остановлен, хотя былой гармонии возродить так и не удалось. Вордланов, тэргов, чудовищных животных, все эти порождения злобного разума и магических экспериментов, удалось частью уничтожить, частью загнать в такие глухие места, где они передохли сами. Еще несколько десятилетий Воины Свитка с грехом пополам охраняли мир от потрясений. Но случилось то, чего никто не мог ожидать...

Глава вторая

"Говори мне что хочешь, умник, но то, что

Л

юбопытное утреннее солнце заглянуло за тяжелые пурпурные занавеси в огромную роскошную опочивальню императора. Шендрегон Первый, Двадцать Восьмое Воплощение Света, девятый император Запада и наследный принц Востока, проснулся. В следующую секунду справа от императора с улыбкой на губах открыла глаза золотоволосая Тасси, а слева сладко потянулась чернокудрая Вирия. Обе девушки проснулись давно, но хороший тон требовал от них продемонстрировать императору, что они не только спят, но и просыпаются вместе с ним.

— О, государь! — Тасси умела говорить замирающим от восторга голосом, ибо до того, как попасть в Красный Чертог, была актрисой. — При свете зари вы еще прекраснее, чем при лунном свете!

— Государь, вы божественны! — добавив в голос страстной хрипотцы, промурлыкала Вирия. — Как светятся в лучах солнца ваши золотые волосы! Прикосновение к вам наполняет мое сердце восторгом.

Шендрегон сложил губы в снисходительную улыбку. Он и без девушек знает, что красив. Даже ручной леопард, привязанный к золотому столбику в углу комнаты, это знает. Наложницы хотят ему польстить — это их обязанность. Они обе хорошо вышколены, эти красотки. И воспитаны. Наверняка им уже попались на глаза стихи придворных поэтов, в которых его сравнивают с богом, на все лады воспевают золотые кудри императора, голубые очи императора, божественное лицо императора и не менее божественную стать императора.

Что ж, они правы. Единый возлюбил императора Шендрегона как никого. Он дал ему все, что может иметь человек. Император молод, прекрасен, здоров и правит самой могущественной державой, какая когда-либо существовала под солнцем. В его армии пятьдесят тысяч воинов, его сокровищницы полны золота, с ним спят самые красивые женщины со всего мира.

— Что снилось Украшению Мира? — проворковала Тасси, приподнявшись на локте.

— Ты, — Шендрегон стащил с девушки атласное расшитое золотом одеяло, обнажив ее восхитительные формы. — Воистину, нам даровано блаженство, когда мы видим тебя.

— А меня мой повелитель разве не рад видеть? — Вирия сама скинула с себя покрывало, соблазнительно заводя руки за голову и улыбаясь.

— Мы всегда рады тебе так же, как и твоей подруге, моя сладкая. Мы довольны вами обеими. И нам очень трудно решить, какая из вас красивее. Вы славно развлекли нас этой ночью.

— Повелитель хочет еще чего-нибудь? — Тасси как бы невзначай положила руку на низ живота Шендрегона.

— Мы посмотрели бы спектакль, где две актрисы предаются любви. Нам нравится наблюдать за линиями ваших тел.

— К услугам императора, — Тасси обошла ложе и легла рядом со своей товаркой, которая тут же заключила ее в объятия.

Шендрегон, сменив ложе на большое кресло, наблюдал за любовной возней двух девушек, которые стонали и вскрикивали так преувеличенно громко, что ручной леопард в углу поднял морду с передних лап и недовольно заворчал. Но императору зрелище нравилось. Девушки были восхитительны. Среди его наложниц немало красавиц, но Тасси и Вирия почему-то особенно нравились Шендрегону, особенно когда они вместе — такие разные, как день и ночь. Ослепительная синеглазая блондинка Тасси и грациозная темноглазая и темноволосая Вирия. Кого из них предпочесть? Какая из двух будет первой?

— Скажи нам, Тасси, — сказал он, отвернувшись от девушек, чтобы поиграть с леопардом, — ты любишь нас?

— Так, что и не выразить, повелитель, — ответила несколько сбитая с толку неожиданным вопросом девушка.

— А ты, Вирия?

— Как небо и солнце, повелитель.

Шендрегон заметил, как дрогнули голоса обеих наложниц. Они испуганы, ясное дело. Даже не глядя на них, он это понял.

— Мы не угодили нашему повелителю? — первой опомнилась Тасси.

— О, нет! Ваша игра доставила нам массу радости. Мы лишь хотим знать, насколько вы нам преданы.

— Всей душой, государь! — в один голос ответили обе девушки.

— Тасси, мы говорим — если бы мы сказали тебе: "Пойди, Тасси, и умри за нас!" — ты бы согласилась?

— Да, государь, — с лица блондинки сошла краска.

— А ты, Вирия?

— Да, государь, — голос наложницы вновь дрогнул.

— Какое счастье, что вы у нас есть, — Шендрегон провел рукой по своим локонам, на которых поблескивала золотая пудра. — Мы щедро наградим вас. Но сначала мы желаем завтракать. Вместе с вами.

Вышколенные слуги, обозначив свое почтение к величию императора установленным количеством поклонов, внесли в опочивальню ароматную воду для омовения, утренний халат императора и подносы с завтраком; свежим хлебом, мягким овечьим сыром, маслом, фруктами, холодным фазаном под черничным соусом, кунжутными пирожными — всем тем, что гороскоп рекомендовал в этот день на завтрак императору. Вино подали розовое, бетрийское. Пока слуги обтирали божественное тело императора благовонными салфетками и умащали его душистым маслом, Шендрегон смотрел в окно, как утро оживляет Гесперополис, как солнечные лучи золотят огромные белые башни над цитаделью, как отражаются слепящими зайчиками от золоченых шпилей храмов. Издалека донеслись удары колокола — начиналась служба в храмах Единого. Этот звон еще раз напомнил Шендрегону о том, что сегодняшний день будет особенным .

— Не одевайтесь, — бросил он девушкам, — нам будет приятно, если вы останетесь за завтраком нагими.

Слуги, пятясь, исчезли за дверь. Император сел за стол, налил вина. Оно было чуть кисловатым и щипало язык. Вот— вот явится Джел ди Оран, великий канцлер. Здорово будет подразнить этого чопорного умника зрелищем такого вот легкомысленного завтрака — император и его любовницы вкушают пищу нагишом, будто звери!

— Мы придумали игру, — сказал Шендрегон, — Сначала выберем угощение для нас. Вирия, подойди к нам!

Как она все-таки прекрасна, подумал император, глядя на девушку. Когда Шендрегону было семь лет, кормилица рассказала ему сказку про то, как боги сотворили людей. Большинство людей боги вырубили простым топором без всяких затей, вот и получились обычные средние люди, не красивые, но и не уродливые. Других боги аккуратно вырезали ножами и резцами, и вышли у них те, кто чуть поскладнее прочих, помилее и посмазливее. И лишь потом, посмотрев на то, что у них получилось, захотели боги создать совершенного человека — и создали его из света звезд, бега оленя, огня зари, полета бабочки и запаха цветов. Так появились те, чья красота вызывает восхищение даже у богов.

— "И я тоже создан из света звезд, бега оленя, огня зари, полета бабочки и запаха цветов?" — спросил он кормилицу.

— "Конечно, сыночек"

— "А моя мама?"

Кормилица молчала, отводила глаза, в которых были слезы. А маленький принц Шендрегон думал, что она плачет потому, что сама некрасивая, толстая и рыжая. А мама — она была красавицей...

Вирия села императору на колени, обхватила руками его шею, заглянула в глаза. У Шендрегона перехватило дыхание. Какая жалость, что все девушки из высоких домов похожи на эту, как навозный жук на бабочку! Они были бы такой дивной парой на престоле империи. Одному Единому известно, как мог такой восхитительный цветок вырасти в нищих кварталах Гесперополиса, зараженных алкоголизмом, дурными болезнями и преступностью. Правду говорит Джел ди Оран; истинное благо приходит оттуда, откуда меньше всего ждешь...

— Сделаем тебя еще более сладкой, — Шендрегон пролил черничный соус на левую грудь девушки. — Это будет наше угощение. Мы приглашаем Тасси самой выбрать для себя угощение.

— Я уже выбрала, государь, — белокурая наложница с развратной улыбкой приблизилась к императору и опустилась на колени меж его разведенных ног.

Как и предполагал император, Джел ди Оран вошел без стука. Он никогда не стучал, такова была его привилегия.

— Доброе утро, государь, — сказал канцлер. Голос у него был негромкий, но всем, с кем заговаривал ди Оран, всегда казалось, что он громко и отчетливо выговаривает каждое слово. Канцлер был в неизменном черном платье без всяких украшений, только эфес хейхена — чуть изогнутого эльфийского меча — заблестел в лучах солнца.

— Вы пришли позавтракать с нами, канцлер? — Шендрегон перестал слизывать соус с груди Вирии. — Присаживайтесь, но предупреждаем, что свои драгоценные столовые приборы мы вам не уступим.

— Государь, ваша...драгоценная посуда слишком хороша для меня. Но коль скоро мы заговорили о ценной посуде, я бы предпочел, чтобы за завтраком мы пользовались предметами, лишенными речи и слуха.

— Вполне уместное замечание....О, Тасси, мы получили все, о чем могли мечтать, и очень довольны! Вирия, ты тоже свободна. Наш милый канцлер не ценит женской красоты, оттого у него так много времени на государственные дела.

— Государь, вы их слишком балуете, — сказал канцлер, когда девушки выскользнули из опочивальни через низкую дверь в дальней нише комнаты.

— Нам всего двадцать, и нам нравится предаваться плотской любви с ними. Они восхитительны, не так ли? Мы желаем не расставаться с ними, пока они не состарятся. Но если хотите, мы можем подарить Тасси вам. Она очень искусна в любви.

— Это слишком щедрый дар, государь. Боюсь, девушке со мной будет скучно.

— И нам без нее, пожалуй, тоже будет скучно.

— Значит ли это, государь, что вы сделали выбор?

— Мы долго думали, — Шендрегон почесал переносицу, — и выбрали Вирию.

— Я понимаю ваш выбор. Это право Бога и императора — выбирать. Девушка прелестна. Однако позволю себе заметить, что другая девушка тоже очень достойная кандидатура.

— Ах, Джел, мы тоже в сомнении. Но Вирия нам нравится больше, То, что мы с ней сделаем, даст ей вечную молодость и красоту, что нам по душе. А потом, может быть, мы сделаем то же самое с Тасси.

— Уж не влюбились ли вы, государь, в эту девицу?

— Мы выше того, чтобы отдать свое сердце только одной женщине, — Шендрегон, наконец— то облачился в шелковый затканный серебром халат, завязал пояс. — Выпейте вина, канцлер. Мы приглашаем вас разделить с нами наш завтрак.

— Благодарю, государь, но я не голоден. Будет лучше, если я займусь тотчас же приготовлениями к церемонии.

— Джел, — молодой император положил канцлеру руку на плечо, — рассейте наши сомнения. Мы волнуемся. Мы помним слова из Книги Единого: "Всякий, кто назовет себя Богом, отвержен от Меня и пойдет во Тьму". Мы много думали над этими словами, и они нас беспокоят.

— Государь, буду с вами откровенен, — Джел ди Оран взглянул юноше в глаза, — Единый уже давно не объединяет земли империи. В южных землях свои боги, вернувшиеся из прошлого идолы, а жрецы Единого только делают вид, что их положение так же прочно, как и при императоре Хейлере.

— Однако это ересь, — задумчиво сказал Шендрегон. — Нам по душе быть живым Богом. Это превосходно. Пусть чернь видит, что мы наделены властью, превосходящей человеческое разумение. Однако нас беспокоят жрецы Единого и... пророчества.

— Государь, жрецы Единого напуганы тем, что творится в стране. Я уже беседовал с первосвященником, и он знает о том, что должно произойти. Вы вспомнили Книгу Единого — я же сошлюсь на пророчества Вейгара, о которых редко говорят даже жрецы. В них говорится, что девятый император девятой династии, наделенный чудесной силой, вернет империи то могущество, которое она утратила.