Literatyria 5

Тем более, что сама идея выиграть войну за месяц у меня не вызывала отторжения.

Не вызвала она отторжения и у наигравшегося в самолетики Василия Иосифовича. Он ознакомился с указанным мной фрагментом и привел свои критические замечания на текст. Я улыбнулся, наши мнения в чем-то были схожи, хотя Сталин и знал про это гораздо больше. Просто потому, что часто общался с руководством страны и Красной армии именно в те дни. И пусть даже наш Вася также был продуктом альтернативной истории, но ведь он — то об этом не подозревал.

После его указания на интенсивное ведение разведки перед нападением на Советский Союз, я вспомнил одну из цитат книги Кожевникова 'Щит и меч'. Вы помните, как Иоган Вайс со своим шефом преследуют радийную машину, с которой велась передача о времени нападения на Советский Союз?

* * *

...Дитрих рассмеялся.

— Эти армейские тупицы готовы были лизать мне сапоги, когда я предложил свою версию. Что может быть проще: пьяный солдат угнал машину и потерпел аварию.

— Зачем так? — удивился Штейнглиц.

— А затем, — назидательно пояснил Дитрих, — что, если допустим, советский разведчик дерзко похитил полевую рацию и передал своим дату начала событий, полковникам не избежать бы следствия.

— Ну и черт с ними, пусть отвечают за ротозейство! Ясно — это советский разведчик.

— Да, — сухо проговорил Дитрих. — Но у меня нет доказательств. И к чему они, собственно?

— Как к чему? — изумился Штейнглиц. — Ведь он же все передал!

— Ну и что ж! Ничего теперь от этого уже не изменится. Армия готова для удара, и сам фюрер не захочет отложить его ни на минуту.

— Это так, — согласился Штейнглиц. — А если красные ответят встречным ударом?

— Не ответят. Мы располагаем особой директивой Сталина. Он приказал своим войскам в случае боевых действий на границе оттеснить противника за пределы демаркационной линии и не идти дальше.

— Ну, а если...

— Если кому-нибудь станут известны эти твои идиотские рассуждения, — строго оборвал майора Дитрих, — знай, что у меня в сейфе будет храниться их запись.

— А если я донесу раньше, чем ты?

— Ничего, друг мой, у тебя не выйдет. — Голос Дитриха звучал ласково.

— Почему?

— Твоя информация мной сейчас уже принята. Но не сегодняшним числом, и за ее злоумышленную задержку тебя расстреляют.

— Ловко! Но почему ты придаешь всему этому такое значение?

Дитрих ответил томно:

— Я дорожу честью третьего отдела "Ц". У нас никогда не было никаких промахов в работе, у нас и сейчас нет никаких промахов. И не будет.

* * *

В принципе, эта цитата позволяла надеяться на то, что нападение состоится в указанные сроки, даже если будет ясно, что руководство СССР осведомлено о времени начала войны.

К большому своему сожалению, приводя эту цитату, я не учел того, что Вадим Кожевников в 1941 году еще не написал своего произведения. И Василий Иосифович, это прекрасно знал, потому что в свое время Саша Крючков специально для него скачивал эту книгу из интернета в Шинданте. Вспомнив это, я подумал, что штандартенфюрер Штирлиц, как никогда был близок к провалу. Я прекрасно помнил, что этот Василий Сталин также посмотрел и кино 'Семнадцать мгновений весны', так что можно было рассказать и анекдот про Штирлица, тот самый, где они обсуждают с Мюллером отпечатки пальцев на заднице Евы Браун.

*Анекдот:*

— Дружище Штирлиц, нами были обнаружены отпечатки Ваших пальцев на заднице Евы Браун. Вы не объясните нам, как они могли туда попасть?

— Дружище Мюллер, я— то это объясню, а вот как Вы объясните Гитлеру, зачем Вы их там искали?

Мы посмеялись хорошей шутке, и продолжили обсуждение книги. Тем не менее, ближе к концу спора, Василий Иосифович напомнил мне, что я не Штирлиц, и попросил обоснованно доложить ему, когда самолет взлетит, откуда простой капитан РККА знает историю еще не изданных произведений. И хорошо еще, что появление пустых мест в тексте книги и внесение изменений в текст мне не придется обосновывать. В ходе наших споров, я понял, что это свойство книги проявляется только для меня.

Кстати, это полезное свойство попавшего мне в руки журнала удалось использовать и для обоснования своего послезнания. Пролистав несколько страниц, я обнаружил там эссе про цитированные мной произведения Вадима Кожевникова и Юлиана Семенова, а также сборник анекдотов про Штирлица, Чапаева и даже Самого Иосифа Виссарионовича.

Про 'Самого' был только один анекдот, зато какой?

На Красной площади надрывается мужчина: — Вот ведь черт усатый, до чего же Советский Союз довел...

Мужика хватают НКВДшники и доставляют на допрос к Сталину. Тот, обращаясь к мужику, спрашивает, про кого же подумал гражданин, что так выразился. Мужик отвечает, что про Гитлера. Тогда Иосиф Виссарионович поворачивается к сотрудникам НКВД и спрашивает их: — А ви, почему подумали именно обо мне?

Этот анекдот я рассказывать не решился, но дал почитать журнальчик Василию, отчеркнув нужные места. Судя по сдавленному смеху, до анекдотов Василий Иосифович тоже добрался.

Не знаю, какие аргументы он приводил своему начальнику, так же как и не понимаю своего нынешнего статуса, но меня везли в Москву. Только позволили под конвоем посетить местные удобства, так как Дуглас соответствующего оборудования не имел и все.

Весь обратный полет Красавин и Оганян, перекрикивая рев двигателей самолета, дополняя друг друга, рассказывали, что нужно сделать в ближайшие дни, чтобы избежать разгрома авиации, случившегося в их истории. Жигарев слушал внимательно, делая пометки в блокноте, и задавая вопросы. Мы с Василием Иосифовичем предпочли не напрягать голосовые связки. Вася дремал, а я продолжил читать книгу, найдя тот эпизод, который говорил про полет к Москве и сравнивая его с тем что получилось. Несмотря на мелкие отличия, большая часть сказанного совпадала.

Так же, как и в книге, офицеры рассказывали о тактике применения различных типов самолетов. Про то, что дело сильно осложнится отсутствием радиосвязи и станций наведения. Эти вопросы одномоментно решить было невозможно. Обсудили то, что на московском направлении потомки разместят четыре их РЛС. За Жигаревым оставался вопрос организации связи дивизий и полков с этими станциями для увеличения эффективности действий советской авиации. Кроме того, нужно было успеть оттянуть передовые авиаполки от границы и одновременно перебросить другие с востока Белоруссии на широту Минска, уплотняя боевые порядки. Тут же стоял вопрос о сведении всей авиации округа под единое командование — то есть формирование воздушной армии. Но этот вопрос нужно было согласовать с Генштабом, и Жигарев обоснованно считал, что за оставшиеся дни решить его не успеет. Но начинать было нужно сейчас. Все, что подразумевалось делать в БОВО, автоматически необходимо было переносить и в другие округа. Нужно было полностью менять структуру и принципы управления авиацией.

Я невольно посочувствовал Жигареву. Успеть такое за семь, нет за шесть дней. В то время как ... я вспомнил, как приходилось кричать по междугородней связи в 1980 году, и понял, что уже жалею его голосовые связки.

Разместив попаданцев в гостинице, и обеспечив их ужином, Жигарев поехал в Штаб ВВС. Оттуда он по телефону позвонил секретарю Сталина, попросив о срочной встрече по особо важному делу. Через некоторое время Поскребышев перезвонил ему, сказав, что Сталин ждет его на ближней даче в Кунцево в 21 час. Несмотря на громкую фамилию Василию Иосифовичу Сталину, пришлось повсюду сопровождать своего начальника. Как и мне, но мое мнение вообще никто не спрашивал.

Привезли меня и на дачу. Правда, заходить внутрь мне было не по чину, так что под охраной бдительного сотрудника я сидел в автомобиле и читал, читал, читал.

Каюсь, я считерил. Смошенничал.

Я ведь прекрасно понимал, что от итогов встречи Иосифа Виссарионовича со своим сыном зависит степень моей свободы в дальнейших действиях. Вот я и воспользовался маленьким свободным пространством на странице между двумя сценами из книги для описания встречи блудного сына, прибывшего аж из другой, далекой, далекой галактики.

Считерил.

Большой степени воздействия, журнал мне не давал. Я не мог изменить характер действующих персонажей. Поэтому севший в машину Василий Иосифович был огорчен до глубины души. Зашедший к отцу полковником, он вернулся капитаном. Нет, шпалы, конечно, были на месте, но зато оскорбленный в своих чувствах Василий мне пожаловался, что:

— Отец посмотрел мое удостоверение...

— Со своей подписью...

— Посмотрел на дату и сказал, что когда наступит эта дата, тогда я и смогу снова носить свои шпалы. И дал сутки на приведение формы в соответствие с ныне действующими приказами...

Я выдохнул с облегчением, — Скажи спасибо, что вообще признал!

За ночь мы успели многое. Василий Иосифович привел свою форму в соответствие с приказами по кадрам, получил новое удостоверение и снова вернулся к любимому занятию летать. Я же получил новое назначение в распоряжение начальника Главного управления ВВС РККА.

В отделе кадров меня обнадежили, что за штурвал самолетов мне садиться не придется. Все-таки навыки полета на СБ были утеряны вместе с сущностью полковника Дояра Сергея Алексеевича, а документально я и вообще подобными навыками в этом мире не обладал. Вот только, несмотря на то, что я был назначен в Управление аэродромной службы, по прибытию в указанный мне кабинет, я снова лицезрел своего рыжего попутчика по несчастью, который обрадовал меня приглашением туда, куда мечтает попасть любой попаданец.

Я схватился за журнал. В книге такого момента не было. Правда, в тексте имелся разрыв, белое пятно большого размера, но я абсолютно не представлял, что мы будем обсуждать с Самим.

День прошел плодотворно, но несколько нервно. Все валилось из рук, я не мог сосредоточиться даже на изучении нескольких страничек машинописного текста со своими обязанностями. Мозг напряженно решал задачу, как спеть Иосифу Виссарионовичу песню Владимира Высоцкого про танковую башенку Т-34 и истребитель Яковлева, если я даже не знаю слов. Даже в дороге, мимо моего внимания прошел тот факт, что сопровождающие более не мешают мне осматривать прилегающие к ней красоты природы. Очнулся от мыслей я только от подзатыльника своего непосредственного начальника.

Оказалось, что в своей задумчивости, я невежливо проигнорировал не только то, что меня обыскивали при входе, но и обращение своего высшего прямого начальника — руководителя Советского Союза. И только теперь до меня дошло, что Иосифа Виссарионовича интересует не моя скромная персона, а тот журнал, с которым я уже боялся расставаться. Вот так и произошел неравноценный обмен драгоценной литературы на возможность переночевать на даче вождя, чего удостаивались совсем немногие. Более того утром меня даже пригласили к столу, где Хозяин вернул мне столь дорогую мне затрепанную книжицу.

Во время скромного завтрака все молчали и лишь закончив кушать, Иосиф Виссарионович поинтересовался моим мнением о книге. Я вздохнул и, откинувшись на спинку стула, высказал все, что я думал.

Я указал и то, что книга без сомнения правильная с точки зрения патриотизма ее автора и в то же время откровенно сомнительная в плане практической ценности тех советов и приемов, которые описываются в книге.

— Например, — раскрыл я журнал.

Книга не подвела и на открытой мне страничке, оказалось эссе неизвестного мне Пупкина Ивана Ивановича, который на основе данных, приведенных в Библиотеке Хроноса, разгромил автора своей критикой уже на том основании, что:

' ...История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 в шести томах, вышедшая в свет в 1960-1965 годах, отразила преимущественно воззрения на минувшую войну руководства страны во главе с Никитой Хрущевым. То было мировоззрение особого рода, весьма своеобразное — коктейль из остатков, с одной стороны, сталинской идеологии, уже сильно деформированной и оттого лишенной целостности, былой притягательности, ясности и убедительности, и, с другой стороны, из элементов идеологии новой, в которой было буквально все — от стремления замириться с Америкой и подражать ей во всем (включая массированные посевы кукурузы), до агрессивных демаршей с угрозой высадить десант в районе Суэцкого канала и постукиванием ботинком по трибуне ООН. Неимоверные метания из стороны в сторону, отрицание заслуг чуть ли не у всего советского прошлого (только потому, что страной тогда управлял Иосиф Сталин) и рядом — злостная фальсификация истории, в том числе событий Великой войны.

Читая материалы этого 6-томного издания, читатель должен чрезвычайно осторожно относиться буквально ко всем провозглашаемым тут "истинам", чтобы не попасть в один из расставленных капканов, в котором апелляция к героическому прошлому может в одной строчке соседствовать с откровенным искажением фактов. Главным правилом для читателя — при знакомстве с этим изданием — должно стать непоколебимое убеждение в том, что в принципе любая книга по истории, выпущенная большим тиражом, отражает в большей мере то время, в которое она вышла в свет, а вовсе не то, описанию которого посвящена.

Так, что предлагая в качестве пособия Иосифу Виссарионовичу Сталину первый том этого многотомника автор...'

Сталин протянул руку, и я подал ему книгу, открытую в этом месте.

Иосиф Виссарионович прочитал процитированный мной отрывок, озадаченно посмотрел на меня, отлистал пару страниц назад и махнул рукой. Видимо его удивило то, что он не нашел этот момент самостоятельно, а я вздохнул, судя по всему этот подвох прошел. Тем не менее, книга вернулась ко мне не сразу. Наверное потребовалось прочитать все эссе.

Потом речь зашла о столь быстрых достижениях промышленности. В книге. Несомненно, будучи руководителем этой страны, Сталин, обладал достаточными познаниями, чтобы уловить некоторое несоответствие заявленным в книге возможностям быстрого перехода к производству новых образцов техники и вооружения и имеющимся на тот момент несовершенством материальной базы промышленности. Сиречь об отсутствии некоторых станков, необходимых в таком случае.

Я пролистнул, еще несколько страничек и облегченно вздохнул. Журнал меня не подвел, обзорная статья по произведениям Маришина, пестрела необходимыми мне отрывками текста.

Я вслух зачитал подходящий к данному случаю.

'...Иосиф Виссарионович помахал рабочим рукой, как бы приветствуя всех сразу, и вымученно улыбнулся. Вообще он показался мне каким-то больным, что ли. Ссутулившийся и ещё более бледный, чем обычно, он двигался, будто автомат, выполняя заранее заложенную программу или как больной лунатизмом человек, во сне. Его лицо было абсолютно спокойно, пока он поднимался по ступеням временной деревянной лестницы наверх, к замершему в ожидании руководству завода.

— Здравствуйте, товарищи, — обратился вождь невыразительным голосом, но очень правильно, без акцента, сразу ко всем. Послышались нестройные ответы, но тут тусклый взгляд вождя остановился на мне и враз переменился. Не узнать меня было невозможно, ожоговые пятна уже полностью сошли, отросли усы и я принял практически тот же облик, что и год назад, не считая чуть заметных шрамов. Жёлтые зрачки зло блеснули.