Дворяне разделялись на 'старших' и 'младших'. 'Старшие дворяне' — см. выше, это взрослая прислуга князя. А 'младшие дворяне' — это несовершеннолетние, прислуживающие княжичу-наследнику. 'Младшие дворяне', занимающие должности при княжиче были лицами вольными, и они являлись либо официальными, либо внебрачные детьми дружинников (гридей и бояр) князя Изяслав Мстиславич.

Кроме 'меченошей' и 'спальников', название которых указывает на их факультативный род занятий (главное — это воины), к Владимиру были приставлены и другие недоросли вроде 'конюших' и 'стольников'. Причём на каждой из этих должностей 'меченош', 'конюших' и т.д. состояло на службе при княжиче сразу несколько подростков.

Часть женатых дружинников забрала с собой в изгнание свои семьи — жён и детей. Сыновья дружинников, при княжем дворе, проходили воинское обучение коллективно, под постоянным и строгим надзором гридей, старших дружинников. Лучшие мечники учили их бою клинковым оружием, лучшие меткие лучники — бить врага стрелами, умелые наездники — укрощать коней и вести схватку верхом, используя копья и сулицы, опытные дозорные — особенностям сторожевой и разведывательной службы, умению выслеживать и преследовать врага, искусные кормчие — прокладывать путь ладьи по речным фарватерам и волокам, озерным и морским просторам, мимо опасных порогов, скал и мелей.

Большая часть моих малолетних дворян как раз и были сыновьями — официально признанными или бастардами тех самых дружинников, состоящих при князе.

За размышлениями незаметно для себя уснул. Не знаю, сколько продолжался сон, но вот заскрипела дверь и в проёме нарисовались парочка моих дворян. Оба вошедших поклонились. Тырий тут же принялся молча поправлять и сбивать перину, а Вертак меж тем затараторил:

— Тебя, княжич, во дворе Перемога дожидается, уже начал наших учить. А Борислав Вторижу знатно так руку мечом засушил, может даже и кость сломал! — разливался соловьём, докладывая последние дворовые новости 'меченоша'. — Так потом его, подручный Перемоги, так славно обругал, знаешь, какие я новые слова услыхал ...

Индивидуальное мастерство подросших витязей оттачивалось во время воинских игрищ или 'игрушек', некоего аналога западноевропейских рыцарских турниров. Состязания русских воинов были менее формализованы, чем рыцарские забавы, не имели службы герольдов, специального турнирного оружия и доспехов. Участвовавшие в 'игрушках' воины использовали боевое оружие, однако старались действовать им не в полную силу, что, впрочем, не избавляло от несчастных случаев.

Во время обучения и воспитания будущего воина формировался набор нравственных качеств — преданность князю и его родне, личное достоинство, стремление к славе и страх позора за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Слава или бесчестие, прежде всего коллективное, было главным страхом в жизни каждого воина — князя, воеводы, витязя-богатыря, простого дружинника или дворянина. Героические деяния и подвиги запечатлевались в дружинном, а порой и народном фольклоре, сохраняясь в людской памяти спустя многие столетия после своего свершения. С принятием христианства нравственные представления воинов дополнились осознанием жертвенности их предназначения — 'Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих'.

— Тырей! — я остановил лившийся словесный поток одним словом, — беги к Перемоге, а потом к 'конюшим', хочу по городку верхом прогуляться, пока не стемнело.

— А как же занятия на мечах? — встрял Вертак.

— Закрыл пасть! — рявкнул на Вертака и тут же вызверился на Тырия — Чего застыл? Бегом исполнять!

Оба тут же сквазанули. Старик Комов, имевший богатый жизненный опыт, в отличии молодого Рюриковича, не безосновательно считал, что слуг надо держать в 'ежовых рукавицах', а потому время от времени устраивал им подобные взбучки. В дверях, через полминуты появился ещё один 'спальник', именем Корыть, и осторожно спросил:

— Княжич, давай помогу облачиться к выезду?

Я важно кивнул головой и расставил руки в стороны. Корыть и подоспевший к нему на помощь последний, третий 'спальник' Веруслав сын боярина Давыда, выслужившегося из простого гридня, принялись расторопно, но одновременно со всем тщанием переодевать своего господина.

На меня одели мой 'любимый' красный кафтан, немногим ниже колен, от чего я сам себе показался похожим на стрельцов эпохи Ивана Грозного. На голову напялили высокую зелёную шапку, с красными наушниками. Не забыли навесить золотой пояс и инкрустированный драг камнями меч. 'Ну, чисто клоун!' — мягко говоря, не слишком высоко оценивал я свой выездной костюм, стоящий по здешним меркам целое состояние.

Насколько я понял, время от времени мне дозволялось нарушать заведённый распорядок, приказывать что-то княжичу Перемога мог, лишь исполнял волю князя. Поэтому запретить выезжать из этой временной княжьей резиденции княжичу Владимиру мог только его отец, но он, на редкие проказы сына иногда отлынивающего от занятий, смотрел сквозь пальцы, что меня очень даже устраивало!

Конюшие Борислав и Лют, подвели осёдланного коня и 'припахав' заодно и Усташа помогли мне вставить ногу в стремя и вскочить в седло. В это самое время на крыльце нарисовался Перемога с самым суровым видом. Пришлось притормозить и ещё некоторое время объясняться с ним. Своим распоряжением наставник усилил наш конный отряд целым десятком гридней, вооружённые мечами, щитами и луками с тулами, полными стрел. Дворовые охотничьи собаки, радостно и нетерпеливо взвизгивая, крутились под копытами коней. Охотничьи отряды, иногда во главе с князем, выезжали на промысел лесного зверя практически ежедневно, иначе было бы сильно накладно кормить сотню здоровых мужиков вместе с тремя десятками прочей дворни и челяди. Псари громко закричали, успокаивая и разгоняя собак. Ворота распахнулись и под свист, гиканье и улюлюканье не совсем трезвого десятника Твердилы, вскоре подхваченное всем отрядом, мы выехали на заснеженную улицу.

Приграничный городок Зарой (и вся его ближайшая волостная округа), входил в число домениальных (личных) владений Великих смоленских князей. Но здесь и сейчас Изяслав Мстиславич был вынужден квартировать вместе с дружиной не по своей воле, а вынужденно. Сюда он сбежал вследствие захвата Святославовыми полочанами Смоленска и обрушившегося вслед за этим на столицу страшного мора. Здесь князь провёл всю зиму и пока что, слава Богу, рука полоцкого узурпатора до сюда ещё не дотянулась.

Зарой был не большим городком — немногим больше двух сотен домов, окаймляемых земляным валом с деревянным частоколом. Княжий детинец окружали мощные дубовые стены выполненных в виде срубов и заполненные землёй. Около речной пристани на р. Ипуть располагался местный рынок и купеческие склады. Зимой, подобные Зарою городки у меня кроме мрачного уныния ничего не вызывали, жизнь здесь, казалось, впадала в зимнюю спячку.

Местные жители с интересом поглядывали в сторону богато разодетой конной кавалькады, при этом продолжая заниматься своими немудрёнными делами. Мужики снимали шапки и кланялись только в непосредственной близости от конного отряда. Разместившаяся на набережной рыночная площадь, по причине надвигающейся ночи, уже полностью обезлюдела, торговые ряды неспешна, заносил влажный февральский снег. Лязгая железными засовами, купеческие холопы закрывали на ночь хозяйские торговые лавки и амбары. Купцы посматривали на это дело со стороны, подгоняя окриком работников, выдавая время от времени 'ценные указания'.

Стремительно темнело. По посаду мела поземка, разгоняя и поднимая вверх хлопья свежевыпавшего снега. На обратном пути, при въезде в городские ворота, я заметил у одной избы столпившихся и внимательно, с живым интересом, наблюдавших за нами группу восьми-девяти летних ребятишек. 'Вот как раз для них у меня одно дельце найдётся, — меня внезапно осенило пришедшей в его голову мыслью. — Самому заняться этим — засмеют, дворянам, если прикажешь — обидятся, а для этих чумазых малышей в самый раз, да ещё и подзаработают!'

— Эй, хлопцы, — я приглашающе махнул рукой, — живо ко мне!

Пяток чумазых оборванцев, заинтригованных вниманием к их скромным персонам самого княжича, опасливо подошли к моему коню. Достав из кармана свёрток, я соскочил с коня. Подойдя к оторопевшим пацанятам, медленно развернул платочек и показал выпучившей глаза ребятне его содержимое.

— Что это за белый порошок у тебя княжич? — тут как тут за спиной стоял озадаченный происходящим Твердила, обдавший меня волной перегара. Впрочем, не он один, недоумённо выглядела вся свита княжича.

— Это вещество, Твердила, называется китайский снег или селитра. Оно мне надо будет для одного дела, так как хорошо горит.

— Хм.., — только и смог произнести десятник.

— Ну, так что, хлопцы, хотите подзаработать? — дети неуверенно кивнули головами.

— Вот такой нарост, — из кармана я достал и развернул ещё один свёрток, поднеся его вплотную к слушателям, — образуется на стенках нужников и в скотницах. Так вот, его надо оттуда соскоблить и принести мне. Куплю у вас его по цене десять ногат за пуд, — не долго думая я установил расценки на до того неведомый всем товар.

— Поэтому, наказываю вам, — продолжал я говорить, — все нужники людские и скотские в городке обшарьте, насобирайте селитры и через пять дней всё, что найдёте мне принесите, я куплю. Всё, исполняйте поручение! — последние слова я произнес, вскакивая, при помощи самого расторопного 'конюшего' Усташа, на своего коня.

— А откель ты этот порошок с наростами взял, княжич? — десятник догнал меня на коне и при этом подозрительно так уставился, глядя прямо в глаза.

— На конюшне нашей нашёл, — соврал я не моргнув глазом. Хотя на самом деле, был грех, с людского нужника белые кристаллы срезал.

— Ты говоришь, огонь хочешь от этого порошка разжигать, а зачем тебе это надо, Изяславич? — продолжал допрос Твердислав.

— Думаю, — на миг я сделал вид, что задумался, — что для ратных дел может селитра сгодиться, к примеру, вражии лодии поджигать, иль города 'на копьё брать'. Над этим стоит подумать, а там, видно будет!

Десятник замолчал, но продолжал поглядывать на меня весьма скептически. ' — Как пить дать князю доложит!' — подумал я, оценив кидаемые на меня взгляды.

Тем временем, пребывая в задумчивости, вся кавалькада подъехала к княжьему подворью. Воротная стража князя, наблюдавшие за приближением княжича, ещё издали с надсадным скрипом открыли пред наследником ворота.

Не дожидаясь остальных, соскочив с коня, поднялся по крутой лестнице и направился в свою часть хором. Хотелось переодеться и отправиться ужинать. Однако, толком даже не успев помыться, так как в комнату припёрся боярин Воибор, слегка склонив в поклоне голову, он прошамкал своим беззубым ртом:

— Княжич, батюшка-князь тебя к себе зовёт.

'— Твердислав уже успел князю стукануть! — я сразу понял причину отцовского интереса к своей персоне'.

— Пошли, боярин, — я понуро потащился за разодетым в бобровую шубу боярином.

В пути задавался вопросом. Почему я всё-таки решился так поспешить, рискуя выставить себя не в лучшем свете? И ответ был — до пришествия монголов оставалось всего несколько лет. Поэтому, если сейчас не организовать производство селитры, которая зреет в буртах не меньше двух-трёх лет, то потом окажется поздно, и купить селитру вряд ли где получится — её азиатские природные месторождения уже сейчас частично под монголами. В Европе же, ситуация с селитрой не лучше чем на Руси, хотя вру, там, в гористых районах, должно быть много пещер с естественными отложениями данного вещества.

Не прошло и минуты, как я оказался в уже знакомой просторной светлице, что занимал Изяслав Мстиславич. Хоть и называлась это комната светлицей, но, на мой взгляд, была она не такая уж и светлая. Маленькие, заставленные цветными непрозрачными стёклами оконца, плохо пропускали дневной свет.

При появлении наследника Изяслав Мстиславич озадаченно уставился на сына.

— Садись, — князь указал на стоящую вдоль стены широкую лавку. Изяслав Мстиславич после известия, сообщённое ему Твердиславом, думал лишь об одном, уж не сошёл ли его сын с ума.

Я покорно и беззвучно приземлился на указанное место.

— Это, какое сыне баловство ты вздумал с говном учинять? — испуганно округлив глаза, спросил Изяслав Мстиславич.

— Этот порошок, — я показал захваченную с собой селитру, — образуется около компостных ям, скотных дворов и людских нужников. Вот с этим порошком я хочу опыты поставить ...

— Да рассказал мне уже Твердислав, но что-то мне не верится что эта дрянь навозная гореть будет.

С этими словами Изяслав Мстиславич выхватил из моих рук платок с селитрой и ссыпал её в первую попавшуюся глиняную посудину. Поднёс горящую лучину и тут же яркая вспышка осветило лицо князя, правда, только на доли секунды, тут же погаснув. Князь был приятно удивлён, скорее не тем, что порошок загорелся, а из-за того, что его сын всё-таки в юродство не впал. Действительно этот белый порошок прекрасно горел, во что Изяслав Мстиславич ещё минуту назад не верил. Чуть успокоившись от увиденного фаер-шоу, он сказал:

— Горит-то твой 'навозный снег' хорошо, — вот так лёгкой руки (или языка?) Изяслава Мстиславича селитра переименовалась в 'навозный снег', — да только быстро очень! Им и запалить ничего не успеешь, так что, сыне, зряшная эта твоя выдумка.

Почуявший, перемену в настроении отца, словно акула в океане взявшая кровавый след, я принялся дожимать князя.

— Дозволь мне отец в кузне трубу железную заказать, а потом ты увидишь, что я с этим порохом измыслил сделать! Скажу тебе, по секрету, должна очень полезная вещь для ратных дел из моей задумки выйти.

— Порох говоришь, что сиё слово означает?

Я тут же прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнее, однако быстро выкрутился.

— 'Порок' стены крепостные разрушает, а я думаю, что мой пороХ ещё лучше стены рушить сможет.

— Как же это? — удивлённо наморщил лоб князь.

— Ежели много бочек с ... 'навозным снегом', как ты его обозвал батюшка, прикопать, ночью, например, под крепостной стеной, а потом его с расстояния зажечь, то порошок взорвётся! И стену любой крепостицы разрушит, сделает пролом, а в него уж ратники войдут, да и те же ворота можно взрывом выбить.

— Не вериться мне в твою придумку, — упорствуя, не сдавался князь, — что из неё что-то путное выйдет. Уже люд насмешил, только ещё раз насмешишь и вся недолго ...

— Поверь мне отец, я предлагаю вещь стоящую. Как только мне кузнец выкует железную трубку, покажу тебе, как из неё пулять буду.

— Чем пулять? — не понял Изяслав Мстиславич.

'Блин, опять засада, что ему ответить, пулями? — так слова такого в этом времени я ещё не слышал!'

— Свинцовыми шариками, они мягкие, железный ствол не повредят, а назвать их можно пулями, от слова 'пулять', — в очередной раз нашёлся я с ответом.

— Сыне, скажи мне, в последнее время головка твоя не болит, вроде на поправку пошёл, память возвращаться начала, а сейчас опять с тобой что-то непонятное! Откуда у тебя только подобная бурда в голове завелась!