1970

Сколько я спал, не знаю. Час? Два? Может быть три часа? Часов я не ношу с тех пор, как ушел со службы. Сотового телефона нет. Как тут узнаешь, который час? Светло, день, солнце вроде как еще высоко стоит (судя по теням).

Меня разбудили словами: "Эй! Вставай!", и через минуту я уже шел по коридору следом за санитаром. Он меня привел к некому кабинету, оставил сидеть на скамье, очень похожей на садовую, и велел ждать, когда меня вызовут. Я откинулся на спинку скамьи и погрузился в нечто среднее между забытьем и бодрствованием. Эдакое состояние транса, когда поднять подняли, а разбудить-то и забыли.

С полчаса сидел, не меньше. Очнулся, когда меня тронула за плечо довольно-таки симпатичная девушка в белом халате — то ли санитарка, то ли молодая "врачиха". Практикантка, наверное — их всегда по больницам целые стаи. Мне было предложено пройти за ней следом, и я вошел в обычный медицинский кабинет — столы, приставленные друг к другу, клеенчатая кушетка, накрытая простыней. Ничего нового и необычного — если ты видел хотя бы один медицинский кабинет, то знаешь, как выглядят все другие.

В кабинете — пожилая женщина лет шестидесяти, или больше — худощавая, в очках с толстыми стеклами, и мужчина — лет сорока, импозантный, с испанской бородкой, в очках с золотой оправой. И как бы эти очки не были просто для блезира — стекла не похоже, что с диоптриями. Для красоты таскает, для солидности.

— Здравствуйте! — поприветствовал я присутствующих, и посмотрел по сторонам, чтобы определиться, куда сесть. Или лечь — на кушетку, например. Кто знает, как у них тут принимают больных...

— Здравствуйте! — ответил импозантный мужчина, с интересом глядя на меня, как энтомолог на редкую бабочку — присаживайтесь на стул, вот сюда. Я заведующий отделением, звать меня Михаил Петрович. Это ваш лечащий врач — Зинаида Михайловна. Сейчас мы с вами поговорим, и уже тогда приступим к лечению. Но вначале, пожалуйста, разденьтесь.

— Совсем? — как-то глупо спросил я, внезапно вспомнив, что у меня нет трусов — У меня трусов нет. И боюсь, мой вид не доставит удовольствия этой милой девушке — кивнул я на "санитарку", копающуюся в бумагах за столом в углу комнаты.

— Кто ему выдавал барахло? — резким, звучным голосом спросила Зинаида Михайловна, взглянув на порозовевшую девушку — Чего трусы-то не дали? Вечно у вас бардак! Разденьтесь, пусть краснеет! В любом случае, я не знаю ни одного зафиксированного случая гибели женщин от вида мужского члена.

— Ха ха! Вечно вы, Зинаида Михайловна как скажете — хоть стой, хоть падай! — рассмеялся заведующий отделением — раздевайтесь, больной, не стесняйтесь. Мы все тут врачи, так что...нас не надо стесняться!

— А с чего вы вообще взяли, что я больной? — не выдержал я, криво усмехнувшись — Вот так сразу взяли, и решили, что я больной! По каким признакам, можно узнать?

— А это мы сейчас вот и узнаем — больной вы, или нет. В любом случае, вряд ли здоровый человек будет бродить голышом по улицам города в три часа ночи! Вам не кажется?

Я хотел ответить, что мне никогда не "казалось", так как я не употребляю наркоты, но вовремя прикусил язык. Это не то место, и не то время, чтобы этот самый язык распускать! Осторожнее надо быть, осторожнее! Но тут же ответил:

— А вы не допускаете, что могут быть и другие причины нахождения человека на улице в три часа ночи, голышом? Например — ему могли дать по башке, ограбить, сняв всю одежду, и бросить на обочине, побоявшись окончательно добить! А человек очнулся — памяти нет, кто он есть — не помнит, где находится — тоже не помнит, как и то, каким образом в этом месте оказался. Амнезия! Умное такое слово. Частичная амнезия! И можно ли при этом считать его больным?

— Можно! — отрезал серьезный заведующий отделением — Нормальные, здоровые люди памяти не теряют. А значит, вас надо лечить. Пожалуйста, разденьтесь, мы вас осмотрим!

Кстати сказать, в словах этого хлыща был свой резон. А кроме того — кто может переспорить психиатра? И потому я встал, и начал раздеваться. Плевать мне на девицу — в конце пятого десятка тебе уже давно плевать — увидит кто-то твой член и голую задницу, или нет. Главное, чтобы они были целы, а сглаза я не боюсь. Сам кого хошь сглажу. Смотри, девка, не скажу, чтобы как у негра из порнухи, но совсем даже не микро-позорный. Эх, что там, впереди? Залечат нахрен, так и останется...один вид.

Психушка! От них всего можно ожидать, ага...

Глава 2

— Никакого удара по башке, как вы выражаетесь — не было. Есть старые шрамы — в правой затылочной части черепа. На теле есть шрамы от пуль и от колюще-режущего предмета. А также — осколочные.

— Зинаида Михайловна, вы уверены? — брови Михаила Петровича поползли вверх — Откуда пули и осколки?! Война-то закончилась...

— И что? Он мог и ребенком попасть под пули. И осколки летели во всех, не разбирали — пацан ты, или взрослый мужик. Уж поверьте, я в ранениях разбираюсь. Всю войну в медсанбате прошла, если вы забыли.

— Нуу...конечно! — зав отделением согласно закивал — Конечно, я вам верю! Просто как-то неожиданно...мирное время, и вот — пули! Только вы уверены, что ранения получены именно тогда?

— Да кто знает...то, что им несколько лет — это определенно. Одно даже сквозное. Навылет пролетела! Чистенько так...калибр небольшой. Итак, судя по состоянию здоровья — нашему пациенту примерно сорок лет.

О как! Я чуть не закашлялся, и мне стоило больших усилий сдержаться. Может, нарочно провоцирует? Чтобы проверить, помню я, или нет? Хотя...нет, серьезно говорит. Да и в самом деле — я же спортом занимаюсь, и выгляжу получше многих молодых. Да и всегда у нас, Карповых, была такая особенность — мы выглядели моложе своих лет.

В юности это бааальшая проблема! Девушки. Им нахрен не нужен маленький полутораметровый пацанчик с пухлыми губками, которого так и хочется назвать "Мишенька". Это потом я начал расти, да так начал, что многие из моих друзей и знакомых свободно проходят у меня в подмышке. А тогда... В общем, мне и в самом деле не дашь больше сорока лет. Ну да, седой — так мало ли что? Многие седеют рано. Жизнь такая! Стригусь я очень коротко, почти лысый, так что и не видно. Бороду вот только отрастил, но это просто от лени. Да и жена говорит — мне идет. Мол, на Николая Второго похож. Сомнительное достоинство, конечно — последнего царя я не уважаю, считаю виновником всех последующих бед России, но надо признать — мужчиной он был симпатичным. Настоящий полковник!

— Явно не чужд занятию спортом... — задумчиво продолжила Зинаида Михайловна, и вдруг без всякого предупреждения злодейски цапнула меня за мошонку, и так сжала, что я едва не взвыл — С мужским делом тоже все в порядке, кое-чем может даже гордиться. Все первичные признаки на месте — видишь, Оленька? А ты все себе жениха ищешь! А тут вон какой джигит! Спортсмен! Мужское достоинство на зависть! А еще — памяти нет. Ты накуролесишь на стороне — а он и забыл! И в семье — тишь, и благодать!

Оленька захихикала, закрыв пунцовое лицо руками, Михаил Петрович хохотнул, а я возвел очи горе — а что еще оставалось? Стукнуть зловредную старуху по руке? Вот же старая ведьма! Да чтоб у тебя рука отсохла!

Будто услышав мои мысли, докторша меня отпустила, уселась на свое место, одобрительно разглядывая меня со всех сторон — как скульптор изваянное из мрамора произведение своих рук. А я с некоторой досадой почувствовал, что мне сейчас стоило бы прикрыть срам хоть какой-нибудь тряпочкой. Иначе моя мужественность будет совсем уж теперь ясна. Глупо, да — на осмотре у врача! Тьфу!

Отвлечься от хихикающей Оленьки...вспомнить таблицу высот при стрельбе...мысленно собрать-разобрать СВД...фуу...отпустило. Чертова старуха! Хмм...интересно было бы посмотреть на тебя в молодости! Небось, не терялась...врачиха! Говорили — врачихи оченно любвеобильные!

— Одевайтесь! — позволила Зинаида Михайловна, и когда я судорожно натянул линялые штаны и уселся на место, серьезно и требовательно спросила — Вот что, дорогуша, колись! Кто ты, и откуда взялся! Что за трубку ты требовал у постовых? Как ты собирался звонить жене, и кто твоя жена? Где живет?

— Милиционеры что-то напутали... — напрягся я — Ничего такого я не говорил. Сказал, что как очутился на дороге — не знаю, откуда взялся — тоже не знаю. Не помню — ни своего имени, ни места жительства. Ничего не помню! Вот что хотите делайте, хоть убейте — не помню!

— Мда...и что же с ним делать? — задумался Михаил Петрович — Темная история.

— А что делать? Как обычно делать! — удивилась врачиха — Полежит у нас месяц, понаблюдается. Что-то может и вспомнит...если забыл, конечно (она внимательно посмотрела на меня пронизывающим взглядом). Если ничего не вспомнит — дадим ему новое имя, новую фамилию, и...гуляй, Вася! Преступлений-то он не совершил. Все, что сделал — это бродил на дороге голышом, девушек пугал. Олечка, ты бы напугалась, увидев такого типа — голышом?

— Нет, не напугалась бы! — Олечка даже не порозовела, и посмотрела на меня странным, туманным взглядом.

— Вот видите — не напугалась бы! — как ни в чем не бывало подтвердила докторша — И зря, между прочим. От странного поведения до агрессии — один шаг. Вдруг — маньяк?

— Ой, Зинаид Михалн, у нас в этом захолустье не то что маньяков — мужика-то приличного нет! Одни алкаши! — осмелела Олечка — замуж не за кого пойти! Или инфантилы, или алкаши! Или старички с пивным пузом!

— Кстати, Безымянный, как ты думаешь — алкоголь употребляешь? — докторша прищурила глаза — По ощущениям, как?

— Нет. Не хочу. Не употребляю! — твердо заявил я, и тут же добавил — А если бы употреблял, для Олечки бы бросил! Только чтобы ее утешить!

— Мда...похоже, что утешать баб ты умеешь — кивнула докторша — А как нам тебя звать? Не Безымянным же? Давай вот как сделаем — я буду называть тебе имена, а ты скажешь, на каком имени у тебя возник отклик. Вот оно и будет твоим именем.

— А если не будет отклика? — полюбопытствовал я, чисто из противоречия. Все-таки гнездится внутри недоверие и неприязнь к психиатрам. Повыматывали они мне душу на комиссиях! Однажды я взял, да и ляпнул на вопрос: "Что вас беспокоит?". Ответил: "Жизнь!". Как вцепилась в меня баба-психиатр, такая же волчица, как и эта фронтовичка, и мотала мне нервы с полчаса! "Даа? И что именно вас беспокоит, расскажите-ка!" Нарочно мотала, сама потом сообщила. Чтобы больше не шутковал с психиатрами — а то быстро статью прилепят!

— А если не будет отклика на какое-нибудь распространенное имя, будешь ты у нас Навуходоносором. Или Ашшурбанипалом. Нравятся имена? Можете тебе Гильгамеш по душе? Или Кетцалькоатль? Так я устрою!

"Не шутите с психиатром! Чревато!" — это надо выколоть на груди, и читать каждый раз, как подходишь к зеркалу для бритья. Болван!

— Я понял вас! Готов исполнять!

— Исполняйте! — приказала докторша, и начала размеренно, медленно перечислять имена. Остановилась, назвав несколько десятков самых распространенных.

— Ну, на чем сердце екнуло и анус сжался? — грозно прикрикнула Зинаида Михайловна.

— Михаил! — пискнул я, и тут же закашлялся, скрывая эмоции от зоркого глаза докторши — пусть я буду Михаилом! Мне это имя больше всего нравится. Почему-то.

— Ага. А отчество? Поехали! Михайлович...Андреевич...

И так еще минут пятнадцать. Я сдался на Семеновиче.

— Михаил Семенович. Значит вот как тебя звать! — усмехнулась женщина — Ну что, Михаил Семенович...утром на анализы. Олечка все примет, она дежурит. Лежишь, ешь, пьешь. И не буянишь. Задача понятна? Понятна. Из палаты выходить нельзя — ты пока в карантине. Вопросы?

— Мне бы почитать...можно — газет, журналов? Тошно просто так лежать. И телевизор бы...

— Ха ха ха! — это уже Олечка — Телевизор ему! Тут на отделение не выбьешь, а ему в палату! Ну и больной! Ну и затейник!

— Будет тебе телевизор...утром — баночки для кала и мочи сейчас получишь. Потом на кровь, флюорографию, и все такое прочее. Обследуем тебя по-полной! Газеты? Да соберем тебе газеты — "Правда", "Известия", "Труд"...все есть. Как психбольным без "Правды"? Никак нельзя!

— "Правды" нет, остался один "Труд" — задумчиво, под нос сказал я, и докторша фыркнула — явно она знала этот анекдот. Оппозиционерка?

На этом, в общем-то, наша встреча и закончилась. Обратно меня повела Оленька, и я рассмотрел ее во всех подробностях. Ну...почти — во всех подробностях. Приятная девочка — ладненькая, спортивная, не толстая, но и не тонкая. Крепенькая, вот так можно сказать. Такими бывают акробатки, или танцовщицы рок-н-ролла. Худышками их точно не назовешь. Вот и Оленька была такой — насколько позволял судить больничный халат. Один раз даже, когда проходили мимо окна, солнце осветило ее с ног до головы и просветило насквозь халат, сделавшийся полупрозрачным. И я, старый кобель, которому она в дочки годится, с удовольствием и некоторой тоской разглядел и тонкие трусики, и отсутствие лифчика. Нескромно с моей стороны, и глупо — что у меня может быть с ней? Старый, седой, полусумасшедший мужик, и молодая, красивая (а она красивая, да!) начинающая докторша. Что у нас может быть общего, кроме этой больницы? Ничего.

Но помечтать-то можно? Тем более, что я уже с неделю не занимался сексом. То я занят, желания нет, то жена умоталась и на все разговоры отвечает только: "Спи! Спи давай!". А подкрадываться и решать вопрос с ней со спящей — как-то и стремно. Вроде как с искусственной женщиной — от спящей почти никакого отклика, дрыхнет себе, и все тут! Никакого интереса. Я же не некрофил, в конце-то концов! Мне надо страсть! Стоны, крики, извивающееся в объятиях тело — тогда и мне вдвойне приятней.

Кстати, а нормально ли это — я еще и суток не пробыл в этом времени, пережил дичайший стресс, можно сказать заново родился, и первое, о чем думаю — как бы взять вот эту девушку, да...взять. Может я маньяк? Нет, верно сказал Михаил Петрович — это сумасшествие. Я сумасшедший!

А все-таки странно на меня поглядывала девчонка. Не как на пациента. Ну да, я стоял голышом в пяти метрах от нее, так что с того? Это мужчины возбуждаются от вида голых особей противоположного пола, а женщины... Хотя — почему бы и нет? Я вроде как не урод, и в хорошей форме. Почему бы двадцатилетней девочке не заинтересоваться мной, как мужчиной?

Мечтатель. Чертов мечтатель! Да кому я нужен такой — седой, битый жизнью? Синдром Мао — так я это называют. Говорят, его обкладывали четырнадцатилетними девочками, грели холодеющее старое тело. Чтобы он высасывал у девочек молодость и здоровье. Упырь.

Может в этом что-то и есть. Ведь не зря же старые олигархи разводятся со своими женами, с которыми прошли огни и воды, и женятся на молодых девках. Может подсознательно считают, что так продлят свою молодость? Впрочем — скорее всего, просто — идиоты.

— Оленька, прости за глупый вопрос — а куда мне делать свои делишки? Туалета-то нет! А выходить мне нельзя, не пускают!

— А в горшок! — мило улыбнулась Оленька — А санитары потом вынесут! Пока нельзя, да. А газет и журналов я вам принесу! А может книжку еще? Принести книжку? Я с собой на работу брала, на дежурство. Уже прочитала. " Трудно быть богом" называется.