Шанс 4. Фрагмент

— Показывайте, что привезли, — сварливым голосом распорядился хозяин.

Я взял один сверток и начал распаковывать.

— Все показывайте. Вон, вдоль стены ставьте, — недовольно распорядился.

Когда все иконы стояли на полу, прислоненные к стене, старик медленно пошел вдоль них, рассматривая. Потом наклонился к одной, поднес к глазам, рассмотрел обратную сторону и вгляделся в изображение через лупу, неожиданно оказавшуюся в руке. Повернулся к нам, оглядел, задержав взгляд на мне и снова отвернулся к иконе. Отложил ее на стол и пошел дальше вдоль ряда. Так он отобрал двенадцать икон.

— Сколько вам платил Никонов? — спросил, вновь оглядев всех и уставился на меня.

Теперь он не пытался изображать немощь.

— Он брал почти все, за исключением совсем негодных или явного новодела, — ответил, не собираясь называть цену и намекая на оставшуюся часть.

Недовольно посверлив меня взглядом, старик вернулся к иконам, походил вдоль них и отобрал еще семь штук.

— Все! Остальные не возьму. У меня нет таких возможностей, как у Никонова, — буркнул. — А за эти..., — помолчал, — дам две тысячи, — положил руку на стопку отобранных досок.

Я задумался. Старик платит больше, чем Соломоныч за отобранное, но явно есть возможность для торговли, хотя в этом нет моего интереса, но для ребят.... Подошел к столу и взял верхнюю икону и посмотрел обратную сторону. Икона была от деревенских ребят, так как на обратной стороне не было бумажки с метками пацана, добывшего икону.

— За эту сколько даете?

Хозяин, взял икону у меня, осмотрел и ответил:

— Семьдесят.

— За эту? ...

— По-моему, вы слишком занижаете цену, — начал торг, когда все отобранные дедом иконы кончились. — Моя цена — три тысячи сто пятьдесят.

Мы начали торговаться. Куда девался старичок — божий одуванчик? Мой край был две тысячи триста рублей, то есть столько, сколько мы могли получить от Соломоныча за всю партию икон, но выторговал больше — две тысячи семьсот пятьдесят.

При расчете я заметил, как у хозяина на миг радостно сверкнули глаза. Обманул жучара! Но и ребята должны быть довольны — получили больше, чем могли увезти от прижимистого Соломоныча, а заодно часть икон осталась у них.

— Когда вас, ребята ждать в следующий раз? — перед нами стоял добрый гостеприимный дедушка.

Хотелось протереть глаза — тот ли это человек? Сдержав улыбку, повернулся к Стасу, напряженно глядевшему на меня, потом взглянул на Юрку и ответил:

— Сразу после Нового года.

— Приезжайте, приезжайте. Ждать буду, — излучал хозяин радушие.

По-видимому, сильно нагрел нас. Настолько он был доволен лохами, то есть нами. Но что взять с нас, провинциалов? Мы привыкли радоваться червонцу, в отличие от подобных столичных перекупщиков, спекулирующих на искусстве, человеческих слабостях, будь то иконы, картины или песни и ворочающих суммами с несколькими нолями. Подпольные советские миллионеры. Не удивлюсь уже если у Соломоныча или Аркадьевича окажутся подобные дачи, годные для проживания зимой с внутренней охраной.

— Мне показалось, что мы могли выторговать больше, — прошептал Ухналь, когда оказались за воротами.

— Могли, — кивнул. — Знали бы мы других коллекционеров. Или знали бы реальные цены. Но, во-первых — мы и так получили больше, чем могли получить на прежнем месте и часть икон осталась у вас.

Почувствовал раздражение и задумался. Вероятно, действительно Соломоныч имеет выходы на заграницу — студентов других стран, работников иностранных посольств или наших людей, имеющие возможность выезжать за рубеж без досмотра. Посмотрел на ребят. Все выглядели довольными после успешного дела. Чего раздражаюсь? Понимаю, что могли выторговать больше, но моего интереса нет и тороплюсь к Аркадьевичу. Сколько времени проведу у него? А ведь еще надо ехать за шмотками.

— А во-вторых? — подтолкнул меня голос Юрки.

— Что? — повернулся к нему.

— Ты сказал — во-первых. Что во-вторых? — пояснил.

— Времени у меня не было на торговлю. Надо еще в два места успеть. Поедете в следующий раз и попытайтесь сами торговаться. Можешь сам попробовать, — взглянул Ухналю в глаза.

— Не-е. Не получится. У меня слов не хватит. Мысленно спорить могу, а вслух...! — замотал головой. — Зато теперь знаю, насколько это трудно и опасно, а то наши думают, что все просто — привез, получил деньги и все!

— Хорошо, что скоро в армию, — пробормотал Серега. — Еще шмотки отбирать....

Стас попытался сунуть мне часть полученных денег.

— С таксистом рассчитаешься, — отказался.

У адреса Аркадьевича отправил ребят с таксистом обедать, а сам пошел в подъезд голодным — свободного времени на перекус уже не было. Надеюсь, что хоть кофе администратор не пожалеет для меня.

— Ну наконец-то! — начал с упреков Иосиф Аркадьевич, кутаясь в пушистый пуловер.

— Извините, Иосиф Аркадьевич. Закончил дела и сразу к вам, — примирительно улыбнулся.

— Проходи, — буркнул и пошел вперед, бормоча раздраженно:

— Дела, дела, а здесь, что? Не дело? Развлечение?

"Раздражение-то администратора, напускное!" — неожиданно подумал. Вероятно, хитрый еврей хочет заставить меня чувствовать виноватым и таким образом повлиять на цену привезенных песен. Надо отвлечь.

— Иосиф Аркадьевич! Я так торопился к вам, что не успел перекусить, — обратился к хозяину. — Нельзя ли начать с кофе? — попросил с улыбкой.

Он резко тормознул в дверях музыкальной комнаты и направился в сторону кухни, упрекая меня:

— Что же вы, Сережа? Разве можно так легкомысленно относится к своему здоровью? За здоровьем надо следить с молоду и кушать вовремя.

На кухне выгрузил из холодильника колбасу, сыр, масло и начал засыпать в турку кофе.

— Может шоколадное масло достать? — предложил. — Я на старости лет пристрастился. Вот помню в детстве, матушка принесет пайку черного хлеба, отрежешь ломоть, польешь постным маслом, посыплешь солью и наслаждаешься. Вкуснотища! Казалось, не бывает ничего вкуснее, — обратился к воспоминаниям. — О таком великолепии даже не мечтали, — кивнул хозяин на стол.

Вышел я от него довольным, так как карман грели одиннадцать тысяч рублей.

— Ты не подумай. Я не обвиняю тебя за то, что могли больше получить, — попытался оправдаться Ухналь в поезде.

— Проехали, — отмахнулся благодушно.

Я был вполне удовлетворен поездкой, все дела выполнил и вез домой купленную обувь, одежду и деньги.

Коррекция уголовного дела.

Десятого ноября после обеда, чтобы не пугать милиционеров, мы всю нашу "банду" оставили в соседнем парке на лавочке, а сами стояли на милицейском крыльце, дожидаясь терпилу с его другом. Игорь с подростком его возраста пошел при нас к следователю.

— Думаешь получится? — беспокоился Стас.

— Не знаю, — ответил правду. — Никому не нравится переделывать свою работу.

Сам же думал — кто еще нам может помочь? Может зайти к Капкину — начальнику уголовного розыска? Я, как источник информации для него бесполезен в настоящее время, а пойдет ли Стас на сотрудничество с милицией? Да и интересны ли мы ему? Вдруг ему будет выгоднее закрыть Стаса? Так ничего не решив, пришел к выводу дождаться результатов встречи со следователем пострадавшего Игорька с другом.

Уже закончился рабочий день, и милицейские чиновники расходились по домам, а терпилы все не было. Наконец, когда уже мы собрались уходить, из здания вышел Игорь с другом.

— Все, — выдохнул, — но, по-моему, он не поверил. Несколько раз переспрашивал — не заставили нас изменить показания и выгонял из кабинета подумать. Не знаю, что получится. Он сказал — суд решит.

— Он записал новые показания? — поинтересовался я.

— Записал и заставил расписаться, но я не уверен, что это поможет, — взглянул на Стаса.

— Ладно, идите, — отпустил ребят.

— Ты готов сотрудничать с милицией? — повернулся к Стасу.

— Стучать, что-ли? — догадался он. — Не-е. Лучше отсижу, — замотал головой.

— Неизвестно, что лучше. Да и стучать необязательно, а поддержка из ментуры не помешала бы, — заявил, не веря сам. — Подумай.

— Ты с нами в поселок или по своим делам? — завершил он разговор.

— К подруге, — признался.

.....

Теперь, по прошествии нескольких месяцев я знал, что дело развалилось, а Стаса вербовали, но о результатах не знал и не спрашивал. В таких вещах даже друзьям не признаются. Мотоцикл "Восход" я передал Стасу для Игоря, а маме отдал сто рублей своих денег после поездки в Москву.

Маринка.

В осенние каникулы с Маринкой встретиться и выяснить отношения не получилось. Это смог сделать только в зимние каникулы.

— Ты сам виноват, — начала обвинять меня рассерженная девчонка. — Я звонила несколько раз, тебя все не было, а твой друг не мог ничего сказать. Написал бы ....

Хотел сказать, что не мог прийти на телефонные переговоры, так как был в больнице, но промолчал, понимая, что все равно останусь виноватым. К тому же чувствовал свою вину и обличительный монолог нужен самой Маринке.

— Осенью приезжал, почему не зашел? К тому же мне сказали, что ты был на танцах с девчонкой из второй школы. Красивой. Кто она такая? Откуда ты ее знаешь? — не удержалась и всхлипнула.

Что я мог ответить? Пусть уж я останусь неправым в Маринкиных глазах, но хоть так сделаю выбор в пользу Гули.

— Вот и пришлось мне сделать выбор, — между тем продолжала сердиться Маринка, неожиданно повторив мои мысли, — Да и мама..., — проговорилась и поняв, закусила губу.

Разозлилась и почти закричала:

— Между нами все! И не ищи больше встреч со мной. У меня другой парень..., развернулась, встряхнув хвостом волос и пошла от меня походкой танцовщицы, играя бедрами.

Глядя ей вслед, я предположил, что она ждала от меня другого — оправданий, извинений, но не молчания и, если я сейчас ее окрикну, она вернется. А что дальше? Опять мотаться от одной к другой? Обманывать обеих? Нет уж. Пусть остается так! Это будет честно!

Уже в поезде по дороге в Ленинград жалел о расставании с подружкой, хотя должен был радоваться.