Небо и земля

Господин подполковник не во всех случаях проявлял категоричность, и Айями научилась философски относиться к отказам. И научилась интуитивно распознавать заранее, пойдет ли Веч навстречу. Он ведь человек подневольный и подчиняется приказам. Если отвечает: "невозможно" или "забудь", надо слушаться и не давить на жалость слезой или обидой. Но и сказать человеку: "Нет, и не просите, бесполезно" Айями не могла. Говорила: "Я попробую, но не могу обещать с точностью".

Веч так и называл женщин, обращавшихся к ней за помощью: "твои амидарейки".

— Медицинское образование у твоей амидарейки есть? — спросил в ответ на ходатайство о трудоустройстве медсестрой или санитаркой.

— Нет. Она учительница.

— Почему не хочет в Даганнию? Там в ваших школах нехватка учителей.

— Так её муж здесь, в тюрьме. К нему приехала, вслед за ним и отправится, когда разрешат.

Веч помолчал.

— В госпиталь не возьмут, у них и без того переполнен штат. Можно пристроить на станцию уборщицей. Или побрезгует?

— Согласится, конечно, — возрадовалась Айями.

— Уборщицей? — переспросила разочарованно просительница. — А в госпиталь никак?

— Все вакансии заняты, увы.

— Может, в комендатуре найдется место?

— И там штат полностью заполнен, — ответила Айями, раздражаясь.

Женщина поджала губы.

— Вот вы почему-то не идете работать на станцию. Что ж, я понимаю, в комендатуре тепло, сухо, спокойно.

— Если вы знаете даганский, я могу порекомендовать, чтобы вас взяли переводчиком, — предложила Айями, впрочем, без особой уверенности в том, что обещание выполнимо. И вообще, чем недовольна просительница? Её обеспечат пайком, хозяйственными мелочами, выдадут пимы. Голодная смерть от переохлаждения не грозит.

— Нет, даганского я не знаю. Это варварский и убогий язык, — сказала женщина с пренебрежением.

"Значит, тебя не долбала жизнь по загривку, если отказываешься брать, что дают" — подумала Айями. — "И откуда такая неженка приехала?"

— Я могу работать секретарем, вести делопроизводство, — выдала та. — В архиве могу работать и в библиотеке.

У Айями округлились глаза. Что уж говорить, если Виинере лин Диамина, учительница литературы и по совместительству репортер местной газеты, уважаемая горожанами, в свое время отказалась уезжать в эвакуацию, а теперь работала посудомойкой при даганской столовой и не кривилась. И умудрялась при этом не терять достоинства.

— Не уверена, что профессия библиотекаря востребована у даганнов. И архив пустует. Документы уничтожены.

— Просто вы не захотели помочь. Не захотели подобрать нужные слова, чтобы убедить своё руководство, — объявила просительница, выделив с особой интонацией фразу о "руководстве".

— Подберите самостоятельно правильные слова, — разозлилась Айями и, отвернувшись, потянула тележку с водой. Разговор окончен.

— Спасибо и на этом, — раздалось за спиной. Даже не видя, Айями поняла по недовольному тону, что женщина винит её в неудаче с трудоустройством.

— У неё муж в тюрьме. На что она живет? Чем кормится? — удивлялась Айями, вернувшись домой. — Сразу видно, детей нет, иначе ухватилась бы за любую работу.

— Наверное, недавно в нашем городе. Думаю, скооперировалась с кем-то из приезжих, вместе и ведут хозяйство, — ответила Эммалиэ.

— Отчитала меня как девочку, словно я чем-то ей обязана, — пожаловалась Айями.

— Добрая ты и отзывчивая. И не хочешь признавать, что люди, бывает, отвечают злом на добро, — пожурила Эммалиэ. — Ко мне ведь тоже подходят, когда мы с Люней гуляем. Просят помочь.

— Вас просят?! — удивилась Айями.

— Ну да. Чтобы я замолвила перед тобой словечко, а ты походатайствовала перед ним.

— Вы не рассказывали об этом.

— Так ведь я не бюро добрых услуг, и от меня мало что зависит. Так и отвечаю людям, чтобы обращались напрямик к тебе.

— А Люня? Они не... высказываются обо мне при дочке?

— Пусть попробуют, — усмехнулась Эммалиэ. — Одна дамочка открыла было рот, да я пригрозила, мол, не плюй в колодец, пригодится воды напиться. И днем, пока ты на работе, приходили пару раз домой, для разговора. В дверь стучали, но я не открыла.

— Почему?

— Потому. И тебе не советую. Безопаснее разговаривать на улице.

— Для кого? — продолжала недоумевать Айями.

— Для тебя, глупая.

Жизненного опыта Эммалиэ не занимать. Знает всё о людской злобе и ненависти. Зато Айями, не в пример, отказывалась верить в человеческую подлость. Отхлестать презрением и оскорбительными словами — куда ни шло, но поднять руку...

Наивная.

А та женщина, что побрезговала мыть полы на станции, всё-таки выкрутилась. Придумала присматривать за детьми, чьи матери работали на даганнов. Набрала группу дошколят и устроила детский сад в квартире. Правда, недолго собирала пайки с женщин. Как оказалось, воспитательница приглядывала за детьми спустя рукава и, к тому же, оказалась несдержанной на язык. Дело закончилось скандалом, о чем и поведала Эммалиэ, вернувшись однажды от приятельницы.

41

Уж как радовалась Айями, если удавалось помочь людям, и считала своей маленькой победой, когда Веч соглашался на уступки. Поэтому известие о попытке бегства арестантов стало громом среди ясного неба.

После обеда в комнате переводчиц появился В'Аррас и передал устное послание: господин подполковник занят и навряд ли рано освободится. Это означало, что вечер в гостинице отменяется. Айями не удивилась, время от времени таковое случалось. А, вернувшись домой, услышала от Эммалиэ сногсшибательную новость.

— Поговаривают, пленных как обычно отвезли на лесоповал, а они улучили момент и напали на охранников. Никто толком не знает, есть ли убитые и раненые, и удалось ли нашим сбежать. Даганны отменили свидания и не подпускают к тюрьме.

Весь вечер обсуждали женщины смелый и безрассудный поступок арестантов, и на следующий день переводчицы обмусоливали горячую новость. Перебрали все слухи и домыслы, потому что даже всеведущая Мариаль не знала подробностей. Амидарейки попробовали выудить из Имара хотя бы крупинки информации, но тот помалкивал.

— Расследование скоро закончится, и населению сообщат результаты. А сейчас возвращайтесь к работе. Уже полдень, а продуктивность труда на нуле.

Напарницы пристыженно склонились над переводами. И украдкой переглядывались: если Имар спокоен и не мрачен, значит, убитых среди даганнов нет. А следовательно, мятежников не расстреляют, ведь победители обещаний на ветер не бросают.

Сегодня господин подполковник уладил свои дела и не стал отказываться от вечера в гостинице. И конечно же, Айями не утерпела с расспросами. Тут же, у порога, едва войдя в номер и сняв пальто. И добавила, осёкшись:

— Или это военная тайна?

Опять Веч решит, что она лезет, куда не следует.

Однако он не стал секретничать. И охотно рассказал о том, что вчера арестованных отправили на рубку и валку леса, и они, сговорившись, напали на охрану. И пусть даганские надзиратели отделались легкими ранениями, а рисковые мятежники далеко не убежали, схлопотав вослед пули, факт остался фактом: при нападавших обнаружились заточки и ножи. Даганны, недолго думая, пришли к выводу: во время свиданий при тюрьме посетительницы или умудрились передать холодное оружие, или принесли мужьям весточку о том, где заранее припрятан смертоносный схрон. А значит, имел место преднамеренный сговор. Вот тебе и жёны, тоскующие в разлуке. В итоге — раненые с обеих сторон и двое убитых среди пленных.

Мало сказать, что Айями растерялась, услышав подробности. У неё отнялся дар речи. Достижение, которым Айями гордилась, вернулось к исходной точке: даганны запретили свидания с арестантами.

В её мыслях царил раздрай. С одной стороны, грызла вина, ведь Айями поручилась за соотечественников, и господин подполковник, поверив в искренность просьб, организовал свидания с близкими и родными. Получается, она подвела Веча перед начальством. С другой стороны, Айями признала, что нужно обладать немалой силой духа, чтобы решиться на заговор, пускай, он дерзкий и безумный. И амидарейцы — далеко не трусы, что бы там ни говорили некоторые.

Веч, на удивление, пребывал в благосклонном настроении. Наверное, ждал, когда Айями начнет заступаться за соплеменников. Она и не подозревала, что после допросов в течение полутора суток и выяснения обстоятельств несостоявшегося побега злой задор господина подполковника поугас. Но не сомневалась: Веч посмеется, вздумай она оправдывать и защищать виновных. Доверие непросто отвоевать, но легко потерять.

— Их арестуют?

— Кого? Амидареек, ставших сообщницами? — уточнил небрежно Веч и, натешившись смятением Айями, ответил: — Мы считаем, что аресты бесполезны и неэффективны. Зато бунтарей и прочих, им сочувствующих, вразумит, если тюремный режим будет сохранен и по прибытии на территорию Даганнии.

— Пожизненно? — ахнула Айями.

Годами жить в разлуке, будучи разделенными колючей проволокой? И довольствоваться редкими свиданиями, и то по великой милости надзирателей. Это же медленное самоубийство!

— Зависит от поведения. Дебоширам не на что надеяться. А те, кто пересмотрит свои взгляды и согласится на мирное сосуществование с нашим народом, могут рассчитывать на освобождение. Со временем, когда истечет срок наказания, — пояснил снисходительно Веч.

Воистину изощренная мера воздействия. И результативная. Причем при любом раскладе пленных принудительно депортируют в Даганнию, но в каком статусе? Условно свободными, с разрешением на проживание с семьями в амидарейских поселках, или бесправными каторжниками? И не факт, что первое предпочтительнее второго. Сказка о сытой и безопасной жизни за Полиамскими горами, показанная на экранном полотнище, осталась под большим сомнением.

Словом, Айями несказанно расстроилась такому повороту дел, ведь она приложила достаточно усилий, убедив Веча в безобидности тюремных свиданий. А вот амидареек мало заботило, благодаря чьей протекции они получили право на встречи с родными. Зато наложенный запрет аукнулся волной недовольства. Правда, меж собой и вполголоса, потому как женщины побаивались и за себя, и за близких, томившихся за решёткой.

— Мы не в ответе за идиотов, возомнивших себя героями. Пусть их наказывают, а мы не при чём.

И опять потянулись к Айями за помощью — устроить встречу с мужем... с братом... с сыном...

Как оказалось, при чём. Побег рискнули совершить семеро, а в отместку даганны запретили свидания для всех и без исключений.

— Невозможно, — торжественно вынес вердикт Веч в ответ на робкую просьбу, ею высказанную. Мол, кто-то пел о крепости взаимных чувств и о том, что амидарейцы чахнут с тоски вдали от любимых, а на деле встречи при тюрьме способствовали заговору.

Собственно, Айями и не сомневалась в резолюции господина подполковника. И поясняла людям:

— Простите, пока что свидания запрещены. Ситуация неоднозначная, нужно потерпеть. Выждать. Даганны успокоятся и со временем отменят запрет.

Ей не верили. Думали, набивает цену. Торгуется, придумывая различные отговорки. В ответ предлагали плату за помощь — пайки, махорку, соль, свечи...

— Не стоит. Сейчас бесполезно просить о свиданиях. Меня не станут слушать, — оправдывалась Айями.

И однажды услышала в ответ: "Даганская шлюха... Зажралась, курва. И консервы не берет". Правда, негромкое и брошенное в спину, однако ж, отчетливое.

И... ничего не произошло. Не запнулась Айями, не втянула голову в плечи от стыда, не опустила глаз. Наоборот, распрямила спину и, не оглянувшись, покатила нагруженную тележку домой. Напускное спокойствие далось нелегко. Оно и понято. В первый раз всегда трудно.

Вскоре Веч уехал в командировку, и опять в штаб. И хотя твердо заявил, что на этот раз отлучится на неделю и ни днем дольше, Айями не обольщалась. У военных каждый день новые стратегии и новые планы, которые запросто задержат в столице.

Она заметила, что Веч не любил долгие сборы и прощания. Он тянул с отъездом и отбыл из города поздним вечером, проводив Айями, как обычно, от гостиницы до дома. И избегал разговора о предстоящей разлуке, словно эта тема не стоила выеденного яйца. Сущая мелочишка: сейчас он уезжает и не сегодня-завтра вернется.

Веч уехал, привычно напомнив: если потребуется, обращаться к господину помощнику, тот обязательно поможет. Айями послушно покивала, внимая наказу. Но увы, В'Аррас вряд ли взялся бы решать вопросы, которые начали накапливаться с отъездом его начальника. Потому что люди по-прежнему подходили к Айями на набережной и встречали возле дома. И просили помочь.

Айями старательно запоминала лица и имена. И записывала на листочках просьбы людей, к ней обращавшихся. Смешно, конечно: вернется Веч в городок и с разбегу потянет в гостиничный номер, а она, не успев толком выбраться из кровати, начнет зачитывать нагишом список прошений. Нет, нужно быть дипломатичнее и не действовать нахраписто, иначе Веч решит, что его попросту используют. А пока он не приехал, остается запасаться терпением.

— Извините, сейчас нет возможности решить вашу проблему. Думаю, позже удастся, — отвечала Айями вежливо.

Чаще всего она слышала в ответ разочарованное "спасибо". Вроде как благодарность за неравнодушие. Но и оскорбительные высказывания стали звучать чаще. Не напрямик в лицо, а исподтишка, за спиной. Людей ведь не волнует, что самый важный человек, от которого зависит положительный исход дела, уехал из города.

"Вот N помогла, а мне нет. Отказалась. Я, что, лицом не вышла? Или кланяюсь недостаточно низко?..."

"Сама — пустое место, а строит из себя царицу небесную..."

"И как земля таких носит? Видно, святые ослепли, ей благоволя..."

"Ублажает иродов по очереди, потаскуха даганская. Как сыр в масле катается. Зазналась, нос задрала..."

А те, кто раньше лебезил, прося о ходатайстве, теперь отворачивались при встрече, делая вид, будто незнакомы.

Айями избрала тактику глухоты. Возвела невидимую стену из кирпичиков, отгородившись от недоброжелателей, и пропускала оскорбления мимо ушей, не огрызаясь в ответ. Грубые слова имеют целью уязвить и унизить, а у Айями было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападкам. Но теперь она и извиняться перестала за то, что не в силах помочь. Молча разворачивалась и уходила, заметив недовольство просителя. А дома, стирая бельишко в тазу, приговаривала шепотом: "Пусть вода смоет с рук всё плохое, мне щедро отвешенное. Пусть заберёт чужую злобу и зависть, а оставит только хорошее". И ведь помогало. Развешивая постирушки, Айями выслушивала рассказ дочки о том, как прошел день. Вместе с Люнечкой рисовала, шила обновки из лоскутков для принцессы Динь-дон и читала сказки. Потому что никакие невзгоды не должны мешать общению с близкими.

В отсутствие господина подполковника Айями получила неожиданный "подарок", сгладивший горький осадок будней. Вернулась она как-то после работы домой и была встречена у порога загадочной Люнечкой и виноватой Эммалиэ. А на кровати, в дочкиной шапке, обнаружила серый комочек. Котёнок!