Те, кого мы прощаем

Уже лежа на полу Бэкфилд понял: подлец капитан спланировал все. Здесь слишком тесно, он это учел. В решающий миг прыгнул в сторону, клинок Бэкфилд вонзился в стену — и на миг застрял в штукатурке. Капитан хлестнул его по лицу, майор упал, выронив оружие, и капитан пригвоздил его к полу.

— Подонок, — прохрипел Бэкфилд, — подлец!

— Я? — удивился Шаттэрхенд. — Отдайте письма.

— Нагнись и возьми.

Не вынимая клинок из раны, капитан шатнул его влево-вправо. Судорога боли пронзила тело майора.

— Ваша рана пока не смертельна. Но это легко изменить. Письма, майор!

Левою рукой — правую он не чувствовал — Бэкфилд вынул из кармана конверты. Капитан взял их, одной рукой раскрыл, вторую держа на рукояти шпаги.

— Благодарю. Вернемся к моему исходному вопросу...

Краем глаза капитан скользнул по листу, зацепился за какое-то слово, возможно — имя. Зрачки расширились.

— Ого!.. Пожалуй, мой вопрос снят. От лица Короны благодарю вас за подарок.

* * *

Май 1775г. от Сошествия

Тот же день

Маренго, дворец Тишины

Крошка Джи не очень-то испугалась. По крайней мере, не за себя.

За короткую жизнь особенной беды ей не выпадало: умереть — не умерла, болеть — не болела, руки-ноги не ломала. Частенько сидела голодной, но привыкла, считала — так и нужно. Потому Джи верила: Праматери ее любят, и ничего слишком плохого с нею не стрясется, даже в темной запертой комнате.

Взрослые — другое дело. С ними все время случалась беда. Папа исчез сам собой, маму забрал мор. Крошку приютили тетя с дядей, но у них сперва сгорел дом, а потом их убил страшный человек по имени Лед. Тогда у Крошки появился дядя Инжи. Он был, наверное, лучшим из всех — даже лучше папы. За него Крошка очень сильно боялась. Взрослые всегда исчезают...

Оказавшись взаперти, она мало времени истратила на слезы. Когда Джи вырастет, станет пираткой, а пираты не плачут почем зря. Она протерла глаза, осмотрелась: было темно, лишь слабенький свет входил сквозь оконце. Наверное, это темница, — подумала Джи и взбодрилась от этой мысли. Пиратов сажают в темницы, и дядя Инжи бывал в темнице. Интересно, каково тут! Она обошла и осмотрела комнату, где было совсем темно — ощупала ладошками. Ничего особенного тут не нашлось. Большая недетская лежанка, стул, доска на стене — вместо стола, и ведро — вместо ночного горшка. Странно, что о темницах так много вспоминают. Ничего тут интересного, скука.

Тогда Джи решила выглянуть наружу. На двери имелось малое решетчатое оконце — выше головы девчушки. Не беда — есть стул. Подтащила его, взобралась, выглянула. Там был коридор, освещенный одной лампой. В противоположной стене виднелись две двери с решетками — одна слева, другая справа.

— Дядя Инжи! — позвала крошка.

Она помнила, как злая барышня сказала: "Вниз его", а потом: "Ее тоже вниз". Если низом злюка называла темницу, то дядя Инжи — тоже где-то тут. И верно: за правой дверью раздался шорох, в решетке показались усы.

— Крошка?..

— Я здесь!

— Ты здесь? В темнице?! Тебя тоже заперли?!

Сама Крошка Джи не удивлялась этому. Она — пиратка, а Инжи — пират. Они — как два моряка из одного экипажа. Было бы странно, если б его заперли, а ее — нет. Но Инжи сказал удивленно и горько:

— Совсем она душу потеряла...

— Кто потерял?

— Минерва.

— Эта злая барышня?

— Она раньше не была злой, но потом...

— Кто она такая? Почему злится на нас?

— Она — владычица. Императрица.

Крошке Джи захватило дух.

— Императрица злится на нас? Это как в сказке, да? Она злая потому, что потеряла душу, но мы найдем и вернем!

— Да, Крошка. Так и будет. Знаешь, с чего надо начать?

Он понизил голос, она тоже ответила шепотом:

— Сбежать из темницы!

— Умница! Что есть у тебя в камере?

— Где есть?..

— Камера — это комната в темнице.

— Ага...

Кроха перечислила все предметы.

— Говоришь, ведро... Оно деревянное?

— Ну да.

— Обжато железными обручами?

Кроха ощупала ведро.

— Да, есть такие колечки.

— Сними с него одно.

— Дядя Инжи, я не могу.

— Так не руками. Слушай...

Он объяснил. Она положила ведро на бок и прыгнула на него со стула. Дерево разлетелось, железные кольца спали. Кроха с Инжи прислушались, не идет ли кто на звук. Шагов не было.

— Теперь дальше. Одно кольцо сплющи, чтобы вышел плоский длинный прут.

Она сделала.

— Залезь на стул, возьми прут в ручку и просунь сквозь решетку. Она сделана так, что взрослая рука не пролезет, но ты маленькая, сможешь. Потому и прошу тебя.

Крошка Джи немного обиделась. Она думала, Инжи просит потому, что она — его помощница и напарница, а оказалось — только потому, что руки маленькие... Но сейчас не время разводить обиды: надо выбраться из камеры и вернуть душу владычице!

— Посмотри на мою дверь — видишь снаружи засов? На твоей двери есть такой же. Нащупай его прутом, подцепи и сдвинь влево.

— Влево — это куда?

Он показал.

Она просунула сквозь решетку прут, ладонь, руку по локоть. Согнула руку, опустила железку и стала шарить ею по наружной стороне двери. Инжи командовал:

— Левее... выше... теперь правее...

Но даже с его подсказками было идовски трудно. Чтобы достать до засова, пришлось взять прут за самый кончик — и он от этого стал вдвое тяжелее. Двигать его тремя пальчиками было почти невозможно. Джи кусала язык от натуги, пыхтела, вжималась в решетку. Наконец, подцепила рукоятку засова, и Инжи выдохнул: "Да!" — но прут соскочил и чуть не выпал из пальцев.

— Ай, каналя! — ругнулась Крошка по-пиратски, только тихо.

— Каналья, — поправил Инжи. — Но ты при деле не ругайся. Сосредоточься и выполни, а потом сколько хочешь.

— Не получается... Тяжело очень.

— Подложи под себя что-нибудь, станет проще.

Она сложила на стул обломки ведра, залезла, упала. Потерла ушибы, вытерла слезы. Сложила ровнее, аккуратнее. Залезла, просунула в решетку руку с прутом — на сей раз по плечо.

— Легче, дядя Инжи! Сейчас я...

— Тихо! Прячься!

Она тоже услыхала шаги и втянула руку в камеру. Сунула прут и обломки ведра под лежанку, села, чинно сложив руки — и в этот миг дверь отворилась.

В коридоре стояли трое, Джи хорошо видела их: двое из трех держали лампы. Одним был незнакомый мужик в кожаном фартуке, с какими-то железками на поясе. Другим — высокий и красивый воин в лазурном плаще. Крошка назвала бы его добрым рыцарем, если б он не служил злой владычице. Третьей была сама императрица без души.

— Приказ ясен? — спросила она, и мужик в фартуке ответил:

— Да, ваше величество.

— Тогда приступайте.

Мужик вошел в камеру Крошки, а владычица-злюка и ее солдат — в комнату Инжи.

Мужик придвинул стул и сел рядом с Крохой. Снял с пояса узкий нож — Инжи учил ее метать такие.

— Зачем это? — спросила Крошка. — Здесь метать некуда, стены-то из камня.

Мужик прижал палец ко рту — утихни, мол. Заговорил шепотом:

— Ты хочешь, чтобы стало больно?

— Не хочу, — ответила Крошка тоже шепотом. Мужик в фартуке был какой-то жутковатый, при нем хотелось говорить тихо, а не громко.

— Тогда кричи.

— Кричать, когда будет больно?

— Нет, дуреха, сейчас.

— А... зачем?

Он, кажется, начал терять терпение. Но голоса не поднял, все так же прошептал:

— Слушай. Я не обязан тебя мучить, но ты должна кричать. Владычица велела, чтобы ты кричала. Ясно?

Да, стало чуть яснее.

— Это как в сказке? Она злая и любит детские слезы? Нужно кричать и плакать?

— Да нет же, просто закричи!

— А как?

Он замахнулся кулаком. Крошка взвизгнула.

— Хорошо, но давай дольше.

— Иииииии! — завопила Джи.

— Можешь не так пискляво? Уши вянут.

— Аааааааа!

— Ага, теперь прокричи какое-то слово.

— Какое?

— Ну, хоть: "не надо".

— Хоооть не наааадооо!

— Дура!

— Ааааааа! Не надоооо! Больнооо! Аааааааа!

— Угу, — шепнул мужик. — Так подойдет. Передохни чуток, потом давай снова.

Во время передышки она прислушалась, что творилось у дяди Инжи. Услышать было легко: в отличие от фартучного мужика, Инжи говорил в полный голос.

— Прекратите это, ваше величество! Она ж не виновата! Отпустите, дитя же!..

В ответ раздались холодные слова злюки:

— Я тоже была деткой — по крайней мере, вы меня так звали.

— Да, провинился, я ж не спорю. Но Кроху не мучьте! Чем она заслужила?!

— Сударь, вместе со мною тоже страдала невинная девушка. Я слушала ее крики. Послушайте и вы, разделите мои чувства.

— Сейчас давай, — шепнул мужик Крошке.

Она завопила. В камере Инжи что-то произошло: раздались быстрые шаги, звук удара, звук падения, стон.

Мужик усмехнулся:

— Давай чуть тише, а то он там убьется об лейтенанта.

— Это Инжи упал?!

— Ну, не лейтенант же.

— Дядя Инжи! — Кроха кинулась к двери, но задохнулась, когда мужик поймал ее за шею.

— Так не договаривались. Не беги, а тут сиди. И вопи, будто я тебя пытаю. Ага?..

Мужик отпустил Кроху, она покричала, сколько было дыхания. Умолкла, прислушалась к той камере.

Говорила злюка:

— Вы оказали мне последнюю милость: попросили шейландцев поговорить со мной, чтобы было не так страшно. Вот и я пришла с вами поговорить. Не желаете ли?

— Отпустите Крошку, будьте же...

— Вы звали меня Мирой и деткой. Зовите теперь так же. Меня постоянно предают люди, говорящие: "Ваше величество". Хочу вспомнить, каково быть преданной тем, кто говорит: Мира.

— Святые Праматери! Детка, какою же ты стала...

— Я стала? Возможно, меня сделали такой?.. Эй, что за тишина! Почему не слышу криков!

Мужик кивнул Крохе, она завопила, но не слишком громко — не хотелось кормить бездушную злюку.

В перерыве услышала:

— Так вот, сударь, я желала побеседовать с вами. Знаю одну любопытную тему: прощение. Хороший человек советовал мне научиться прощать. Я потренируюсь на вас, Инжи. Не стану лгать: это сложная задача. Помогите мне, будьте так добры.

— Как помочь?

— Вы учили меня справляться с похмельем, бороться со скукой, очаровывать мужчин, убивать людей... Теперь научите прощать. Скажите что-нибудь такое, что поможет мне простить вас.

— Ваше величество, ну...

— Мира.

— Мира, пойми... Я ж не хотел тебе зла. Я просто служил, мне приказали — я сделал. Сама же помнишь: я к тебе со всей душою. Но приказ есть приказ, не отвертишься...

— Скучно, — ответила она. — Эй, палач, мне скучно!

Мужик в фартуке кивнул Крохе. Вместо крика она шепотом спросила:

— Ты — палач?

— Ага. Вопи давай!

Она коротко визгнула и вернулась к вопросам:

— Ты казнишь людей?

— Пытаю, казню.

— Часто?

— Раз в полгода, а то и реже. Здесь тихо, это ж не Фаунтерра.

— А как казнишь? Топором?

Он пожал плечами:

— Как суд решит. Топором, петлей, колесом... Кричи еще.

— Ааааа!..

Она что-то пропустила — когда утихла, снова говорила злюка:

— Не пытайтесь разжалобить, сударь. Не люблю жалких людей, да и вам не к лицу.

— Детка, я ж не о жалости, а о жизни. Мы не выбираем, как жить, какими быть. Сама сказала: нас такими делают. Кругом жестокость, равнодушие, жадность, подлость — вот и мы становимся...

— Что за словечко — "мы"? Вы видали меня подлой, равнодушной, жадной?

— Видел жестокой. Сейчас вижу. Пытаешь ребенка.

— Не волнуйтесь, Инжи: скоро займемся и вами. Скажите, наконец: как мне вас простить? Вы верите, что можно быть подлецом, что жестокий приказ или жестокая жизнь оправдывают злодеяния. Выйдя отсюда, вернетесь на ту же дорожку.

— Клянусь, что...

Палач кивнул Крохе, она покричала.

— Простите, не расслышала, — буркнула злюка.

— Я больше не...

Палач снова кивнул, крик оборвал слова Инжи.

— Снова не уловила, шумно здесь.

— Я изменился, стал другим!

Палач кивнул, Кроха шепнула:

— Подожди, дай послушать!

— Велено кричать.

— Тебе же тоже любопытно. Ну хоть минутку!

Он смирился и навострил уши.

Злюка говорила:

— Сударь, скажите еще, что изменились благодаря мне. Соврите что-нибудь о том, как горько раскаялись, как извелись упреками совести, все осознали, все переосмыслили. Молили богов дать вам второй шанс — и тут явилась Крошка Джи. Почти как я, только мельче и трогательней. Не это ли доказательство вашей перемены?

— Верь или нет, но так все и было. Чем хочешь поклянусь...

— Клянитесь, чем хотите. Я не поверю. Вы были хитрецом, им и остались. Кроха для вас — щит или маскировочный плащ. Кстати, палач, почему не слышу криков?!

Палач не успел ответить — снова что-то случилось. На сей раз шагов почти не было, только один, тяжелый — как прыжок. Тут же удар, еще удар, стон, удар, лязг железа. Глухой звук тела об пол.

— А он быстрый, — сказал солдат императрицы.

— Дядя Инжи! — закричала Кроха и метнулась мимо палача, но снова была поймана. Тяжелая ладонь зажала ей рот.

— Это становится опасно, — сказал солдат. — Ваше величество, позвольте его обезвредить.

— Он нужен мне живым.

— Подсечь сухожилия — жить будет, но не встанет.

— Как думаете, Инжи, хороший совет? Нужны вам еще сухожилия ног?

Раздался кашель, кряхтение, хруст суставов. Не без труда дядя Инжи поднялся на ноги.

— Ладно, детка. Раз так сильно просишь, то слушай. Только не злись потом, сама ж напросилась. Ты вот носишься со своей обидой, строишь из себя невесть какую мученицу... Дело такое. Я исполнил трех человек, а потом устроился в гильдию. Там меня доучили и дали несколько заданий. Исполнил еще пятерых, лишь тогда попался. На суде из восьми доказали только одного — потому я получил не петлю, а цепь, весло и миску похлебки. Но на галере Инжи Парочке не понравилось. Может, кто и рожден для гребли, но не я. Сбежал твой Парочка с галеры, а надзиратели были против — пришлось еще двоих уделать: одного цепью, второго за борт. Потом я странствовал и не особенно много исполнял, но иногда приходилось. А потом занесло Парочку в Уэймар, где и нанялся к доброму графу Шейланду. Как думаешь, детка, ты была первая, кого мы выкрали по заказу графа? Пожалуй, и не вторая... Словом, я к чему веду. Ты осталась жива и здорова, хлебнула только страху, да поболело чуток. Не кривись, так все и было. Может, ты права, и я законченный подлец, но не тебе о том судить. А может, есть во мне что-то такое, за что и простить можно — но снова же, не тебе решать. Ты, может, простишь мне свои страдания — а за остальное кто простит? Только Праматери взглядом сверху могут все увидеть и оценить по справедливости. Хочешь простить меня или не простить — вылези из своего тельца, представь себя Праматерью, посмотри ее глазами.

Воцарилась тишина.

Палач уважительно покачал головой: во твой Инжи завернул! Крошка гордо подняла нос: да, он может.

А в коридоре тем временем раздались шаги. Еще один воин в синем — даже выше и красивее первого — прошагал мимо камеры Крошки и вошел к Парочке.

— Ваше величество, имею срочное сообщение.