5. Мэйшем

Нэттэйджу выгоден слабый зависимый магистр, для которого уже приготовлены и приманка, и крючок. Если я откажусь, то он придумает нечто другое и, возможно, более опасное. Полезно выдумать себе ложную слабость, чтобы враг бил именно по ней; ведь мне не обязательно принимать блокиратор, я могу выкинуть ампулы тотчас же, когда Иллерни уйдет.

Иллерни понимающе улыбался, когда я забирал футляр.

* * *

Проклятие эмпата — оправдывать ожидания.

Я думал об этом, когда лифтовая платформа с щелчками спускалась вниз. В подземелья вели старые шахты в горах рядом с Астрой, обвалиться кабина была не должна, но я чувствовал, как дрожат от натуги проржавевшие тросы. Ремень, придерживающий Зет-1, натирал плечо, и меня достало таскать эту штуку в первые же минуты.

Но ехать вместе с темными в тесной кабине было малоприятно. Я успокаивался, поправляя Зет-1 и представляя, как снимаю оружие и стреляю кому-нибудь в голову. В голову — потому что так надежнее.

Зет-1 выдал мне Шеннейр, решив, что это единственное, что я способен использовать. Отправляться на боевое задание безоружным не укладывалось в его понимание. "Заря" была хотя бы дальнобойной, хотя и не слишком мощной; Шеннейр долго с сожалением смотрел на боевые посохи и цепи, а потом спросил:

— Как у вас дела с рукопашным боем?

Я моргнул и переспросил:

— Руками бить людей?

Больше он ничего не сказал, но, кажется, тяжело задумался.

Внизу нас встречали. Заарны Нормана, высокие, тощие, полностью укутанные в узорчатую ткань. Закрыты были даже лица — ровная поверхность, перевязанная бежевыми бинтами. Матиас засвистел и попятился; свет фонаря метнулся вперед, по стенам скользнули изломанные тени с непропорционально вытянутыми руками и длинными когтями, и твари одновременно шагнули назад, вновь скрываясь в тени.

Мои союзники все симпатичнее и симпатичнее. Мне кажется, я на правильном пути.

— Мы готовы, — сказал им Шеннейр, и заарны безмолвно исчезли во мраке.

Туннель был достаточно широк, чтобы внутрь пролезла небольшая летучая платформа. Идти пешком до Ивы можно было несколько дней, и столько времени у нас не было. Внешнее освещение давно не работало, и путь нам освещала лишь тусклая печать; на платформе едва все поместились, и Шеннейр, полюбовавшись моим видом, с насмешкой добавил заклинанию яркости.

Он ошибался, считая, что темнота угнетает меня больше, чем его присутствие. Тьма или свет не имеет для эмпатов значения. Мы ориентируемся не на них.

Нормановские твари ушли далеко вперед, скрываясь от света и шума, и отзвук их разумов уже таял. Разговаривать никому не хотелось. Я изучал стандартный план убежища: любой эмпат может почувствовать количество людей, состояние, но не их положение в пространстве. Карты помогали ориентироваться — так я запомнил из прошлых боевых вылазок.

Мог ли я тогда представить, что поведу темных. Иногда я ощущал себя как перебежчик.

Темнота. Тишина. Иногда тишину нарушал звук сыплющихся камней, который вносил в путешествие хоть какое-то рискованное разнообразие. Темные смотрели холодно и изучающе; среди них были те, кто, по словам Шеннейра, прибыл с полигонов. Матиас не моргая смотрел на них в ответ, я не отвлекался — согласно темной этике, магистру или ученику магистра отвлекаться на рядовых магов не должно. Это им нравилось.

Лишь раз туннель расширился, выйдя в пещеру или старый выработок. Освещающая печать одиноко повисла во мраке, а потом отразилась в противоположной стене. Гладкой, будто отполированной; по стене шла тонкая гравировка, разбивающая наши смутные образы на множество треугольников. От стены шло странное тревожное ощущение, как будто она была лишь преградой между нами и чем-то неизвестным; подобное ощущение я испытывал на месте старых врат.

Матиас соскочил с платформы и прижался к одному из треугольников, замерев и что-то шепча. Шеннейр негромко цокнул языком, наверное, подзывая его обратно, но даже эмпатической связи Матиас повиновался с трудом.

Оставлять стену за спиной не хотелось. Даже Шеннейр то и дело оборачивался, и на очередном разе спросил:

— Вы тоже хотите ее сломать и посмотреть, что за ней?

Темные не разделяли его интерес. Я был светлым, и потому воспользовался правом не соглашаться.

На подходах к Иве платформу пришлось бросить. Туннель сузился, теперь уже окончательно напоминая вырубленный в скале вручную, и воля Нормана держала его надежней, чем подпорки. Все это время заарны пробивали путь к подземному убежищу.

— Вы не бросили город.

— Это мой город, — Шеннейра уже захватывало предвкушение схватки, но мое удивление радовало его неизменно. — Хорош бы я был, если бы разбрасывался своими городами, светлый магистр.

Ива вряд ли значила для него больше, чем значок на карте. Но кто как не эмпаты возвели в абсолют, что неважно, что мы думаем — важно то, что делаем. Я махнул рукой, призывая темных остановиться, и прошел вперед, вслушиваясь в эмпатическое поле. Темные были слишком громкими и сбивали настройку.

Мрак вокруг меня был полон теней. Тени всегда наблюдали.

Крошечное убежище Ивы мало подходило для того, чтобы в нем жить. Горожане, чье состояние я бы мягко описал как подавленное, скопились в длинном помещении и сидели друг у друга на головах, а может быть, на трехэтажных нарах. Еле тлеющие темные искры с липкой патиной находились поодаль, видимо, в отдельном блоке. Магов Нэттэйджа осталось всего четверо, и я не знал, порадует ли это Нэттэйджа или огорчит. На убой сослали тех, кого не хотели видеть, но задание было слишком важным, чтобы доверять его никчемным или ненадежным.

Одинокая светлая искра размыто мерцала в темноте. Чужой зов скользнул по краю сознания, и я не стал откликаться.

— Четверо сторожат выход, один — изолятор, трое патрулируют коридоры, пятеро рядом с жилым блоком, еще десять там же, спят. Следящие заклинания по периметру, — заполняя карту, я поймал себя на мысли, что стараюсь сделать все как можно лучше. Все это напоминало прошлое. Шеннейр был слишком похож на Ишенгу. — Среди тех, кто в жилом блоке, темный маг высокого класса. Прямо рядом с людьми.

Они не стали притворяться, что удивлены.

Это были плохие вести. Будь среди северян хотя бы один человек с эмпатическими способностями, то нас заметят, поднимут тревогу, и первое же проклятие полетит прямо в жилой блок. Обычный человек может поступать по-разному, но темные предсказуемы.

— Я могу провести вас прямо к нему, магистр, — я провел пальцами по ошейнику, не поднимая глаз. — И к спящим.

Ишенга не нуждался в моих советах. Но с тех пор прошло уже много лет.

Я ожидал, что темные, может быть, возмутятся; но они молчали, а кто-то кивал. Словно все в мире наконец вставало на свои места. Шеннейр задумался всего на миг, а потом уже привычно ухмыльнулся.

Я уверен, что Ишенга никогда так мерзко не ухмылялся.

Я почувствовал, когда мы пересекли пространственный барьер — убежище Ивы, как и другие убежища, достроить не успели, и потому ледяные щиты немного не совпадали с его границами.

Тоннель выводил к глухой стене и узкой щели под потолком. В щель пролез бы разве что паук — скорее всего, это была дыра в воздуховод. Заарны дожидались нас здесь, а потом как по ровной поверхности на множестве высунувшихся из складок одеяний лапок вскарабкались вверх по стене и втянулись в щель, словно у них не было костей. Темные установили у стены переносной алтарь, планируя сначала заглушить следящее заклинание, а потом ее ломать. Но им отводилась лишь роль поддержки.

Матиас прокрался вдоль стены, стараясь не поворачиваться к щели спиной, и принялся чертить на полу знаки, похожие на больные запятые. Я гадал о том, видит ли кто-то кроме меня поднимающийся от ритуального ножа серый и фиолетовый дым, и чутко вслушивался в тишину убежища, каждое мгновение ожидая услышать оклик. Эмпатов я боялся больше всего.

— Вы уверены в этом вашем Кайе? — Шеннейр спрашивал вскользь, разворачивая боевую цепь, но я знал, что он ничего не упускает.

В том, что Кайя не решил, что враг его врага — его друг, и не переметнулся к северным? Тогда я убью его самолично.

Боевая цепь легла кругом. Старая, с поблекшим металлом и щербинами на звеньях. Мы перемещались втроем: я, Матиас, Шеннейр — с остальными меня ничего не связывало. Оставалось только глубоко вдохнуть и в последний раз прикинуть, не переоценил ли я свои силы. И как отреагируют боевики, если я потеряю их магистра в междумирье. Мне кажется, не очень.

— Вы перемещали людей десятки раз, — темный магистр выглядел так, словно ему уже надоело объяснять мне прописные истины.

Перемещал нормальных людей, а не темного магистра Шеннейра.

Я крепко взял Матиаса за руку — Матиас мой якорь, он позволит не потеряться и переместиться точнее — а потом осторожно коснулся руки Шеннейра и провалился в искажение.

Фиолетовая толща воды.

Солнце над головой.

Выныривать в реальный мир с каждым разом все труднее.

Часовой умер быстро. Матиас аккуратно придержал тело, опуская на пол, и метнулся к стоящей неподалеку кровати. Северяне спали так тихо и мирно, как будто не захватчики. Я всегда ценил эти мгновения. Мгновения, пока еще ничего не случилось.

Темных редко удавалось застать врасплох. И спят они чутко и неспокойно.

По рукам Шеннейра пробежали тонкие красноватые молнии, и невидимая печать полукругом разошлась по комнате. Ударилась о стены и взорвалась. Кто-то успел проснуться; у кого-то сработали щиты. Дверь в соседнюю комнату распахнулась, и я успел заметить северянина с темно-синими нашивками на одежде и витым жезлом в руках...

— ...Кэрэа, о чем вы опять думаете?!

Я прикрыл глаза — так слушать эмпатическое поле было удобнее. Я быстрее их, и я ощущаю магию лучше их, им меня не достать.

Сверкающие точки гаснут, темная магия сталкивается с отвратительным лязгом. Кровь повсюду — на полу и на стенах, на дверях, на мертвых людях. Можно закрыть глаза, погрузиться в бешеную ярость и азарт... я могу ощутить все, что чувствуют они. Это скучно, но светлой гильдии все равно нет больше двенадцати лет.

Я давно уже не счастлив, но это неважно.

Жилой блок был выстроен в лучших традициях нормановской эстетики. Голые бетонные стены, балки перекрытий, желто-зеленый свет. Теряющийся вдали безрадостный огромный зал. Трехэтажные железные кровати, матрасы на полу. Люди, которые сгрудились в середине и вздрагивают от грохота, прекрасно понимая, что темные маги дерутся за победу, а не за их жизни. При моем появлении в толпе пронесся шепот, сразу испуганно смолкший. Я улыбнулся им и развернулся к Кайе.

Кайя был в той же безликой серой форме, которую выдала внутренняя служба. И все так же мертвенно спокоен. Оживление в его облик вносил лишь лиловый синяк на скуле, да и тот уже казался выцветшим, как и весь облик бывшего изгнанника.

Возвращение фишки отозвалось в груди теплым ощущением правильности. Мои фишки должны находиться под контролем, а не самонадеянно расползаться по округе. Боевой маг из гильдии Джезгелен, что шел следом, грубо подтолкнул светлого в спину, прижимая нож к его горлу, и приказал:

— Бросай эту штуку, руки перед собой.

Я поднял оружие медленно, словно во сне. "Заря" откликнулась, пробуждаясь, и я знал, что она формирует вокруг головы врага атакующую печать.

Мне угрожали жизнями близких много раз.

— Ты светленький, — северянин прижал нож плотнее. Он боялся. Ему стоило бояться. — Ты не выстрелишь. Вы не можете. Вы не...

Очень много раз.

Я выстрелил.

Его мозги красиво расплескались по стене. Я опустил оружие.

— Если человек, который верит в мир, не берет оружие тогда, когда нужно защитить мир — он трус или подлец.

Слова прозвучали сухо и безжизненно. Так говорил светлый магистр Ишенга. А я даже не был его эхом.

Кайя пошатнулся, отряхиваясь, и вновь уставился на меня. В его эмоциях не было ни капли страха, только мутное золотое сияние, которое заглушало все чувства.

— Вы пришли, чтобы нас спасти, магистр.

Я оперся об оружие и равнодушно обвел взглядом зал. Люди стояли полукругом, сидели на кроватях, на полу, они казались мне монотонной серой массой, но среди страха и неуверенности впервые за долгие дни расцветали радость и надежда.

Светлый магистр должен вдохновлять и решать конфликты без капли крови. Но я просто делал то, что от меня хотят.

Появление врага я прозевал. Он выкатился прямо на обзорную галерею; Матиас метнулся из темного проема за ним следом, распарывая человеку бок, отлетел назад, накрытый проклятием. Северянин качнулся, навалился на лестницу, оглянулся на нас — я ощутил обращение к темной энергии, разворачивающуюся печать — и множество рук вцепилось в него, стаскивая со ступеней, а потом людское море качнулось и накрыло врага с головой.

— Вы правы как всегда, магистр, — за восхищением Кайи не было никаких человеческих чувств: только непоколебимая уверенность. — Пришло время взяться за оружие.

Все продлилось недолго, и люди разошлись в стороны, оставив на полу месиво, которое даже не напоминало тело человека. В их эмоциях не было ни ярости, ни ненависти — разве что гордость и ожидание принятия. Ведь светлый магистр говорит только правильные вещи.

Я ощущал, как бой стихает, и искры гаснут. По всему убежищу прошла отраженная волна проклятия — загнанный в ловушку вражеский маг попытался использовать нечто мощное, чтобы утащить нас всех вместе с собой, но Шеннейр не позволил печати развернуться, и маг уничтожил сам себя. Истинные темные не сдаются в плен темным. Они слишком хорошо знают себя и других. Но это мало кто заметил. Может быть, никто.

Я проверил, как поживает Матиас, но заарн с его регенерацией видал и худшие повреждения. Ощущение, что я что-то упускаю, становилось все сильнее.

Внутренняя служба!

Пленники по-прежнему находились в отдельном блоке, но теперь вместо охраны из северных там скучала темная волшебница, без интереса взламывающая ящики стола. Ключи она отдала без пререканий, но на вопрос, почему темные не освободили своих, равнодушно сообщила:

— Они не наши.

Я уже и забыл, что маги Шеннейра считают тех, кто поддержал высших, предателями. Замечательная у нас компания, спаянная.

В камеры я входил с исцеляющим заклинанием наготове. Судя по той неподдельной радости, с которой меня встречали, пленникам было уже неважно, кто их спасет. Еще несколько дней они бы не продержались. Третий маг был без сознания, в четвертую камеру я вломился уже на нервах, и тут целительная печать сорвалась. Я встряхнул кистью руки, быстро и совсем по-ученически вычерчивая новую, потом снова, когда сорвалась и эта, делая вид, что так и надо, и только тогда посмотрел на четвертого пленника внимательно.

И вот здесь светлая печать могла бы погаснуть. Но идеальное, полностью стабильное заклинание так и повисло в воздухе, привлекая к пациенту милость светлого Источника и окрашивая бледную кожу нездоровым желтоватым отсветом.

— Ринвель, — мне хотелось наорать на мага, хотелось спросить, за что, почему он, но это были последние по глупости слова, что можно было сказать замученному пленнику. — Переведитесь туда, откуда мне никогда больше не придется вас спасать.