Смерть Кощея Бессмертного

— А мы не покорились их силе. — Бус огляделся, осматривая вал павших готов и росомонов. Земля успела пропитаться и набухнуть красным ядом. Среди павших бродили росы: снимали с убитых доспехи, забирали оружие, оттаскивали раненных и убитых родичей на край поля, под лесную тень. Там волхвы грузили тела на подводу. Раненных росов повезли в священную рощу, где телесными ранами займутся волхвы-знахари, а духовными — тени пращуров, духи рощи...

— Пусть из леса выведут телеги и поставят на краю поля. — Приказал Бус Якуну и Тересу. — Если они оклемаются и заходят новой рати, бой проведем под прикрытием телег.

— Думаешь, они осмелятся напасть на нас? — Якун презрительно скривился и посмотрел в сторону готов.

— Они оставили на поле боя почти четыреста человек, а мы одиннадцать.

— Бус ты умно и хитро придумал с кольями. — Терес восторженно похлопал побратима по плечу.

— Все равно их больше чем нас, — Бус помрачнел. — Новый бой будет кровопролитнее, да и готы станут осмотрительнее.

— Разве нам не поможет Перун? Их Водан оказался слабее, один рос — десятерых готов стоит. — Терес показал готам кулак. — Идите сюда, псы кощеевы, сразитесь со мной.

Росы оставили на поле раненых и пленных готов и отошли на заранее подготовленные позиции — заняв оборону за днищами перевернутых телег.

Из поселка пришли женщины — перевязать раненых. Принесли питье и еду.

Готы перестроили ряды и злобно смотрели на торжествующую сторону росов. Атаковать не спешили — боевой задор и пыл иссякли. В лагерь привезли раненых. Потери впечатляли. Винитар сидел под деревом, обессилено облокотившись спиной о шершавый ствол. Рядом лежал пустой кувшин. Его кудри слиплись от воды, которую он опрокинул на себя.

— Водан отвернулся от нас, — прохрипел Винитар. — Не хочет помогать, — он заскрежетал зубами. — Ох, моя голова, не ведаю, как уцелел в такой сече.

— Боя не было, была резня, — сказал Тарм. Поймал страдающий взгляд гота:

— Я и раньше говорил, что росы хитры и отважны.

— Что делать? Они вернули раненых. Наши неудачи не способствуют укреплению воинского духа. Как повести людей в атаку? Я видел, как росы заняли оборону за телегами, что еще они придумают? Как их вынудить покинуть укрытие? — Сыпал вопросами Винитар и никто н отвечал.

— Я сожгу этот проклятый лес вместе с росами.

— А с ними и нас? — усмехнулся Тарм. — Ты знаешь, что такое лесной пожар?

— Знаю, — Винитар поморщился. — Наглый росомон, раньше так ним не разговаривал. Конечно, за поход и его результаты будет отвечать моя голова — думал Винитар.

— С ними надо бороться хитростью, — сказал Тарм. — Иначе, даже при численном преимуществе, на этой земле, в битве с росами мы обречены на неудачи. Клянусь мечом Хорса — они достойные противники! — Предводитель росомонов посмотрел в глаза гота:

— Не уступающие росомонам и готам. Из них могли бы получиться отличные союзники.

— Никогда, — отрезал Винитар.

— Я знаю, — вздохнул Тарм. — Хочу напомнить тебе, как Германарих победил эстов?

— В бою. Племя зажали между скалами и морем.

— Почему?

— Потому что готы самые сильные воины.

— Самые хвастливые, — пробормотал Тарм. — Потому что Германарих, после долгой войны с эстами, которая не приносила победы и славы готскому оружию, пригласил вождей эстов на замирение. В честь мира он устроил пир, на котором вырезал старейшин эстов. После чего обезглавленное войско эстов было легко разбито и обложено позорной данью.

— Так и было?

— Так и было, — кивнул Тарм.

Глаза Винитара загорелись.

— Послушай, вождь росомонов, а ты не так прост, как кажешься.

— Нам обоим нести бремя похода. Все мы кажемся другими, чем есть на самом деле.

Винитар расхохотался. Бодро вскочил на ноги.

— Подать коня!

— Так быстро?

— А зачем откладывать мирные переговоры? Я сыт по горло этим походом.

Вождю готов подвели коня.

— Ты тоже, Тарм, поедем вместе. Не мне одному пить позорную чашу мирных переговоров.

— Если тебе от этого будет легче, — Тарм пожал плечами.

V

Бус положил на дикий камень меч.

— Якун, — позвал он.

Рядом встал кузнец, взмахнул молотом и уничтожил меч, превратив его в два исковерканных обломка. Бус поднял две половинки меча и вошел в Перумово капище. Почтительно положил перед истуканом останки лезвия.

— Спасибо боже, за покровительство, защиту наших жизней, милость на ристалище и славную победу. Прими жертву — меч врагов наших, гордых готов, детей кощеевых, которые нынче просят не войны, а мира и дружбы.

Бус поклонился, отступил в сторону, повернулся к жителям поселка запрудившим площадь. Горожане радостно улыбались, ведь вои почти все вернулись с поля битвенного живыми и здоровыми.

— Братья и сестры, готы просят замирения! Вот что значит сила росов и их славное оружие!

— Радуйтесь боги! Ликуйте души пращуров! Радуйтесь живые! — кричали старейшины-волхвы, потрясая посохами. — Пусть потомки через уста ваши запомнят этот светлый день — победы оружие росского, силы духа, над готами, кощеевыми детьми.

— Знак! — закричал Любомудр, указывая в небо посохом.

Над городищем, высоко в небе кружила белая пара аистов.

— Знак!!! — вскричали жители и старейшины. — Тотемные птицы селятся в местах, которые посещают боги.

Бус показал на три обоза, стоящие на краю городища, подле ворот.

— Готы передали подарки. В знак мира и дружбы.

— Ткани, оружие, меха и медовуху антов, — смеясь, перечислил Терес.

Люди подхватили смех.

— У антов знатная медовуха, — усмехнулся Якун.

— Мы не откажем им в дружбе и мире? — вопросил Любомудр у племени.

— Не откажем!

— Пусть живут в мире и спокойствии, в своем диком поле, возле Киммерийского моря и приезжают к нам для торгов и мирных дел.

— Так и будет!

— Так и будет! — возвестил Любомудр, потрясая дубовым посохом, украшенным золотым яблоком.

— Утром, старейшины и лучшие люди племени встретятся в священной роще с представителями готов и росомонов, для принесения клятвы в обоюдном мире и дружбе. Волхвы проведут обряды, а духи предков закрепят союз и мир. Мы допустим недавних врагов в городище и скрепим договор за пиршественным столом. Они разделят наш кров и еду.

— Пусть так и будет, — подхватили люди слова волхва. Вставить похороны.

Любомудр кивнул, подавая знак Лале. Жрица взяла из перумова кострища огненное полено и медленно пошла к воротам городища. Люди в молчаливой скорби потянулись за ней. За городищем, на небольшом взгорке лежал огромный плоский валун, обдуваемый всеми ветрами. Сейчас его поверхность устлали тяжелыми дубовыми поленьями, сверху положили березовые чурки, смешанные с сухим мхом и еловыми ветками для дымности. Верхнее ложе засыпали зеленой хвоей. На усыпальном ложе возлежали одиннадцать воев, павших на поле боя. Их облачили в белые одежды, на головы возложили венки из полевых трав, рядом положили боевое оружие и тоболы (съестные сумки) со снедью.

Сейчас, души погибших незримо кружат над усыпальным ложем, над пришедшими проводить их в последний путь родичами. По поверьям весеннее небо — хранилище теплых солнечных лучей и живой воды, которые дают земле плодородие, одевают её в роскошные зеленые одежды, питают плодородные пашни, дают жизнь. Там в небесном мире, возле небесного водоема есть царство Перумово — вырий (ирий — рай, славянск.). Сегодня вознеслась к нему кукушка-гадалка, принесла ключи от ирия и пробужденный Перун отопрет свое царство для душ павших мужей.

Лала в молчании обошла кострище, поджигая его с четырех сторон. Рыжее пламя быстро обхватило сухие поленья, затрещала хвоя, тела павших скрылись в белом ароматном дыму, а еще через мгновение, рыжий зверь ревя взметнулся к синему, опаленному Ярилой небу, скрыл под собой усыпальное ложе.

— Уходят мужи! — Закричал, потрясая посохом Любомудр.

— Уходят вои, — тихо прошептала Лала и люди повторили её шепот.

Поселяне не уходили, пока кострище не развалилось, пламя не опало, превращаясь в рдяные угли и не перемешались зола с прахом...

Над поселком опустился тихий знойный вечер. В центре городища выложили гору из полениц и хвороста. На ней будет запечен Перумов бык, когда от костра останутся лишь жаркие рубиновые угли.

Один из волхвов, смотритель Перумова кострища, вынул из огня головешку и подошел к подготовленному кострищу. Он поднял голову к небу, щуря глаза, всмотрелся в разгорающиеся звезды. Проявились контуры Лося (большая Медведица), вслед за ними Власожельцы (Стожары, Плеяды) и яркие Колы (Орион). Как только звезды этого созвездия засияли ярче, он сунул головешку в заготовленный хворост. Внутри сухих веток жадно заплясал малиновый огонек, быстро разросшийся в багровое пламя. Внутри кострища кто-то жадно загудел и заворчал. Огонь, словно чудо-дивный зверь, перескочил с сухого валежника на березовые бревна.

— Зничь пришел!

— Зничь пришел!!! — хором ответили люди.

Взметнувшееся в высь алое пламя, словно услышало их призыв, осветило веселые улыбающиеся лица, праздничные, белые одежды поселян.

— Зничь! — Этим именем, древние русы называли не просто огонь физический, а имели под ним огонь духовный, жизненный, который живет в человеке, звере, растении и делает их одухотворенными, а значит и божественными. Живой и внутренний огонь.

— Зничь пришел! — стояло над городищем.

Ряженные в волчьи шкуры, словно волкодлаки, волхвы потрясая посохами, обошли благославляя огонь.

В толпе, окружавшей костер, заиграли волынки, гудки и дудки. Росы — стар и млад, хватая друг друга за руки, пустились в хоровод, вокруг костра, вслед за жрецами.

Принесли глиняные кувшины с бузой (легкий хмельной напиток из проса, гречихи или ячменя).

Бус отделился от хоровода, отошел в тень гонтины и прислонился к одному из столбов. Улыбаясь, смотрел на костровые гуляния — прыжки через огонь. Внезапно нахмурился, вспоминая, как совсем недавно — две зимцерлы (весны) назад, взял в свою ладонь, полностью в ней скрывая, тонкую и нежную девичью длань и как прыгал через котрище с криком:

— Поймай нас, Агни!

Бус почувствовал рядом чье-то осторожное присутствие. Запахло свежестью родниковой воды и ароматом сон-травы. Не оборачиваясь, догадался, кто это может быть.

— Почему не играешь с Агни? — Лала легко облокотилась на его плечо.

— Давно отыграл свое и отпрыгал, как и ты, — пробурчал Бус.

— Дай руку, — Лала протянула ладонь.

— Зачем?

— Ты не имеешь права отказывать старшей колдованке, — жрица ласково улыбнулась.

— Я не отказываюсь, — Бус улыбнулся в ответ. Он благодарно и крепко сжал ладонь Лалы.

— Пойдем? Смелее, — Лала рассмеялась.

Они вышли из-под гонтины, крепко сжав руки, побежали к огню. Оторвались от земли, как две белые птицы — длинные льняные рубахи захлопали на ветру.

— Поймай нас, Агни! — понесся к звездному небу двухгласый крик.

Приземлились с другой стороны жаркого кострища, на миг опаленные и вознагражденные жарким поцелуем Агни. Не расцепляя рук, смеясь, отбежали в сторону.

Бус вгляделся в лицо колдованки. Её глаза зазывно блестели, в них отражалось яркое огненное пламя, влажные уста приоткрылись, показывая ряд ровных, белых, как лесные орешки зубов. Он наклонился к Лале и с ужасом отпрянул, испуганно тряся головой.

— Ух, — выдохнул боевой вождь.

— Испугался? — Насмешливо спросила жрица, алый язычок облизал зовущие, сахарные уста.

— Я? — Бус хрипло рассмеялся. Нахмурился:

— Нет.

— Ты помнишь...

— Я ничего не забываю.

— Разве моя вина что умирая, старый жрец Родомир, оповестил племя о том, как к нему явился Перун и приказал избрать меня старшей жрицей?

— Только ты одна умеешь предвидеть грядущее, — чуть слышно простонал Бус. — Я ничего не забыл, — повторил он громче. — Но ты была завещана мне, отдали ему, — Бус кивнул в сторону гонтины, где в густой фиолетовой тени прятался идол. На старом, дереве, гуляли алые отсветы углей вечного костища. — Теперь ты его невеста.

— Невеста? — Лала рассмеялась, — Ты боишься его? — спросила она, показывая на Метателя Молний.

— Никогда не задумывался о таком сопернике, — хмыкнул Бус.

— Значит не боишься? — Глаза колдованки лукаво блестели, звали.

— Не боюсь, — Бус упрямо мотнул оселедцем, попробовал отогнать искушение. — Ты что, испытываешь меня?

— Испытываю, какой из тебя получился боевой рикс.

— Хочешь, чтоб меня и тебя, колдованцы удушили?

— Ты боишься? — Лала улыбалась, облизывая искушающие губы.

Вместо ответа, Бус притянул старшую жрицу и крепко поцеловал в соблазнительные, сладкие уста. Тихо прошептал, склонившись к девичьему уху, вдыхая цветочный запах завитков, чувствуя, как Лала прижимается к груди:

— Ты моя и только моя невеста. Да простит мои слова Перун, — он покосился на деревянного идола. Рубиновые угли выхватили из тени безликие глаза бога, устремленные на большой костер в центре городища. Перуна увлекали другие игры — на площади ставили специальные козлы с бычьей тушей приготовленной для жаркого.

— Он простит, — прошептала Лала. — Он и не такое прощает. — Она сжала руку Буса и потянула за собой...

Обнаженные, держась за руки, Бус и Лала спустились по пологому речному берегу к темным водам, в которых, среди закрытых бутонов кувшинок, отражались на водной ряби, молодой месяц и звезды. Тихо шумели ветлы и камыши, надежно скрывая пару от посторонних нескромных взоров.

— Смотри, чтоб русалии, взявшись за твой поводок, в омут не утянули, — хихикнула Лала.

— Они тебя побоятся, — усмехнулся Бус.

— Не ходи поутру к готам, — неожиданно сказала жрица.

— Как же я могу не пойти, глупая, ведь я боевой рикс.

— Плохое мнится. Несчастье чувствую. Нет им веры, — Лала покачала головой. Длинные русые волосы почти полностью скрывали тонкий девичий стан.

— Мы одержали над готами славную победу, разве это несчастье? Тебе и в прошлый раз, перед ристалищем, плохое мнилось.

— Ты еще не одержал победу. Мир не заключен.

— Одержал. Утром заключим нерушимый мир. Не думай о плохом. — Бус крепко прижал к груди волхованку. Зашептал в расплетенную русую волну:

— Зови хорошее. Мы победили готов. Они слово замирения дали. Винитар и росомон Тарм — ближние люди Кощея. Сами в наш лагерь явились, на мечах клялись, дружбу предлагали. Кто клятву, данную на железе, может порушить? Клялись именами богов: Одина и Хорса. В дубовой роще, наши волхвы обряд замирения повторят и мы закрепим слова договором и кровью жертвенных животных.

— Я...

Бус прикрыл волхованке рот ладонью.

— Думай о сегодняшней ночи, которую нам подарила Мокошь. О ночи, которая больше никогда не повторится. Думай о себе и обо мне.

— Я думаю, — прошептала Лала. В её глазах, освещенные серебряным месяцем, дрожали слезы. — Не убоимся стрелы летящей в день (от судьбы не уйдешь). — Поцелуй меня, — она медленно отступала в темную теплую воду...