Подонки

Потом Женька созвонился со своим знакомым гибэдэдэшником, с просьбой оформить документы, и выдать номера. Буквально на следующий день всё оформили и получили.

Янка катила на своём личном автомобильчике следом за Женькиным внедорожником и сияла.

Дома она рассказывала, взахлёб, о том, какая удобная и легкая в управлении её новая машинка.

* * *

Потом она созвонилась со своей подружкой, Настей Губиной, и попросила об одолжении — распечатать втихую досье на двух работников администрации.

Вечером на новой машине забрала её из мэрии и привезла домой. Накрыли заранее богатый стол.

Настя удивилась:

— Что празднуем?

— Новую хонду обмываем.

— Счастливая ты Янка... — шептала Настя, — Мне бы такого мужика... Ты вон с Юрьевым... А он тебе в подарок машину...

— Тихо, Настенька, тихо. Не расстраивай мне мужа, ему нельзя.

Евгений, слышавший всё это, только поморщился и тяжело вздохнул.

Когда сели за стол, Анастасия поинтересовалась:

— Жень! А что у тебя с лицом?

— Подрались с Янкой, — отмахнулся тот.

Настя округлила глаза и уставилась на Янку.

— А чего не поделили?

Евгений неопределённо пояснил:

— Она не хотела...

Яна судорожно вздохнула и ничего не добавила.

Гульнули лихо. Женька-то непьющий, а 'дамы' ухрюкались. Так повеселились, что Настя не смогла стоять на ногах. Осталась ночевать у Гусаковых. Хорошо, что девица незамужняя, может себе позволить.

А Мария сердилась на мать. Выговаривала:

— Мам! Ты, что — меры не знаешь? Помнишь, где ты оказалась последний раз, когда напилась? А?

Янка пустила слезу:

— Дочь, прости меня. Прости меня, дуру. Мне тяжело. Я пытаюсь забыть...

— Знаешь, мама... Папке, думаю, не легче. Но он же — как стёклышко...

Яна плакала и лезла к мужу целоваться.

Он подумал: — Надо в будущем запретить ей алкоголь. Совершенно не чувствует края... Сегодня-то — ладно. Сегодня — для дела... В случае чего, Настя скажет, что машину обмывали, а не документы привозила.

* * *

На следующий день, после завтрака, Гусаков отвёз Марию в школу, Настю на работу, а с Янкой поехал на левый берег, к семейному психологу. Женька считал эту затею бесполезной, но жена настояла.

Кабинет психолога выглядел уютно.

Всё было достаточно продуманно. Два кресла в теплых тонах стояли рядом. Видимо для семейной пары. Стол, компьютер, мягкие плотные шторы. Весь вид помещения навевал спокойствие.

Психолог — молодая женщина, лет тридцати, не более. Довольно симпатичная брюнетка. Складывалось впечатление, что очки на ней сидели исключительно для солидности.

Она поздоровалась, каким-то домашним голосом с материнскими интонациями:

— Присаживайтесь.

Указала на кресла.

— С Яной Глебовной мы уже знакомы. А вы, полагаю, её муж, Евгений Владимирович?... Я уже несколько знакома с вашей проблемой...

Женька перебил:

— Я хотел бы, Вера Павловна, чтобы всё сказанное здесь осталось между нами...

— Это само собой разумеется. Не волнуйтесь, всё будет строго конфиденциально.

Нет, — подумал Женька, — не сможет она ничем помочь...

Психолог начала:

— Насколько я понимаю в вашей семье кризисная ситуация. Я полагаю, что главная ваша проблема — утрата доверия... Доверие, это одно из сильнейших и важных чувств, которое можно очень легко утратить. Но, если во взаимоотношениях между супругами есть доверие, им не страшны сплетни и языки недоброжелателей...

— Подождите, остановил её Евгений. Нам не нужно рассказывать о том, как важно доверие... Есть факт — доверие утеряно. Мне лично не нужны лекции о морали, о нравственности или о христианском всепрощении. Я говорю о физиологии. Мне нужны методы и приёмы. Если они у вас есть — помогите. Если их нет, — ну, на нет и суда нет.

— Но, мы сначала должны разобраться в вашей ситуации.

— Яна, — удивился Женька, — ты что, не рассказала?

Яна заторопилась:

— Нет, я всё рассказала. Я все вам рассказала, Вера Павловна.

— Я знаю последовательность событий. Но я не знаю что вы, Евгений, чувствуете, и как вы к этому относитесь.

— Как я отношусь к этому? — усмехнулся Женя, — Как обыкновенный рогатый муж... А что я чувствую?...

Он долго хмуро думал, потом, неожиданно для себя самого, разоткровенничался:

* * *

— Я искалечен... Я растоптан как личность и уничтожен как мужчина. Я изо всех сил пытаюсь сохранить семью. Но мне каждую ночь снится этот кошмар — моя голая жена в окружении голых мужиков. Я очень давно нормально не спал...

Женьку понесло:

— Я раньше был счастлив, как...

Он повернулся и начал рассказывать уже не психологу, а жене:

— У меня была любимая женщина. Она родила мне мою девочку. Моё солнышко. Моё 'всё'... Я ведь,... — дыхание у него перехватило, — Яна, помнишь — как я ласкал твои губы, твои сосочки. Как я целовал твою... Я наслаждался этим. Как часто я это делал? Скажи...

Янка капала слезами:

— Да каждый вечер...

— А почему я так делал?

Жена смотрела на него с тоской и надеждой. Он продолжил:

— Потому, что я любил тебя. Я без ума любил тебя. Твоё тело, твои губы, твои груди, твою... Теперь они обмусолены чужими слюнявыми ртами... Когда я начинаю думать о... О близости с тобой... И сразу перед глазами картина — ты сидишь на этом проклятом диване и у тебя из... Из тебя вытекает сперма какого-то мудака... Ты испортила мои любимые игрушки. Их надо ремонтировать, а я не знаю — как. Волшебство исчезло... Мне часть души ампутировали.

У Женьки у самого от таких откровенностей навернулись слёзы. Он горько выговаривал супруге:

— Яна, я пережил такой позор... Жена, пьяная и голая. Я тащу её домой, а она упирается и оскорбляет меня. Народ вышел из номеров, смотрят, смеются... Как ты это исправишь? Чем компенсируешь это унижение? Мы же с этими людьми в городе сталкиваемся. В меня пальцем будут тыкать. Это унизительно...

Он задохнулся от наплыва эмоций.

— Ещё и рожу мне ободрала! Ну, ладно, другим я скажу, что кошка там... Или ещё что. А как я сам с этим вечным напоминанием буду жить. Каждое утро я бреюсь и вижу в зеркале омерзительно обманутого мужа.

Евгений горестно замолчал. В кабинете настала долгая тишина. Наконец он продолжил:

— Я понимаю — у тебя крышу сорвало от расстройства и ты... А мне-то что теперь делать? А? Моя любовь умерла. Как её реанимировать, я не знаю. Моя жизнь закончена. Впереди унылое, безрадостное существование с постылой супругой... Скажу честно — я хочу тебя убить и закопать где-нибудь в лесу...

Яна, белая как мел, прижала ладошки к щекам, шептала:

— Женя... Прости... Боже... Что я наделала... Что я с тобой сделала... Прости, Женя...

— Яна, мне больно. Душа болит. Мне так больно. Эта боль так невыносима, что иногда я думаю о том, чтобы убить себя. Чтобы не мучиться и тебя не мучить. Терпеть эту боль иногда...

— Женя, прости... Я не думала, что всё так...

Вера перебила её:

— Яна Глебовна, вам надо выслушать его до конца. Выслушать и постараться понять.

А Гусаков огорчённо выговаривал:

— Да что ты всё — 'прости'. Если бы тебе показали эти сраные фотки и дали бы пистолет, ты бы меня убила? Скажи честно? Убила бы?

Янка сидела, закрыв глаза, и капала слезами.

— И в какую задницу тогда бы засовывать твоё 'прости'. Так вот — ты убила меня. А покойникам насрать на 'прости' от убийцы.

Вера сняла и спокойно протёрла очки.

— Я вас поняла, Евгений. Но, в отличие от других подобных случаев, в вашем деле есть и положительные моменты.

Женя, в ожидании, поднял брови.

— Смотрите, — продолжила психолог, — вашу жену не изнасиловали. Если бы в её измене был элемент насилия, то Яна Глебовна, как это часто бывает, потеряла бы интерес к сексу, и тогда было бы вообще сомнительно восстановление вашей семейной жизни.

Она обратилась к Яне:

— Или я ошибаюсь? Насилие всё же имело место.

— Не знаю, — растерялась Яна, — я пьяная была.

— То есть сам момент совокупления вы просто не помните?

— Ну, почему не помню... Помню.

— Но, в любом случае, психическая травма от насилия вам не нанесена?

Яна в сомнении пожала плечами:

— Да вроде — нет.

— Ладно. Хорошо. Отойдём от этого вопроса. Второй положительный элемент, Евгений, — жена вас любит. Искренне и всей душой любит. Бескорыстно и отчаянно. Я в этом деле разбираюсь. Повидала...

Третий положительный факт — она искренне раскаялась, и, я думаю, впредь такого не повторится.

Женька уже успокоился.

— Я это прекрасно вижу. И я это ценю.

Вера слегка подалась вперёд.

— И главное — вы, Евгений, хотите сохранить семью. Это очень важно.

Гусаков горько выдохнул.

— А делать-то что?

— Я бы хотела, чтобы вы выслушали вашу жену.

Евгений и психолог выжидательно уставились на Янку.

* * *

— Я не знаю, что сказать...

— Расскажите, что вы чувствуете в этой ситуации. Не для меня — для мужа.

Яна надолго задумалась. Наконец подняла взгляд.

— Мне плохо... Мне страшно... И обидно...

Она горестно пожала плечами.

— Я не могу говорить так, как ты, Женя. Но мне очень плохо...

— Чего вы боитесь? — задала наводящий вопрос Вера.

— Я боюсь, что муж от меня уйдёт. И... Для меня это катастрофа. Я не могу нормально спать. Я не могу нормально есть.

Она судорожно вздохнула, достала из сумочки салфетку и вытерла глаза.

— Я в растерянности. Ведь я не сделала ничего плохого. Никому. За что они со мной так? Вы можете мне объяснить — почему со мной так поступили?

Вера Павловна слега покивала:

— Зависть, Яна Глебовна. Зависть страшное и разрушительное чувство. Чужое счастье у многих окружающих вызывает 'жабу'. Слышали такое выражение — 'жаба душит'? Видимо вы были слишком демонстративно счастливы, чтобы вас не попытались... Я бы сказала — осквернить.

— Женя, — обратилась Яна, — я не понимаю, как нам теперь со всем этим жить. Я тоже иногда думаю о суициде. Но Мэри... Я не понимаю — как так можно? Просто, мимоходом сломать чужую жизнь... Что это за люди такие?

Женька смотрел на жену, и сердце переполнялось жалостью.

— Это, Яночка, обычные люди. Это наше окружение. Особенно во власти. Там таких большинство... Люди, облечённые властью, с повадками и идеологией гопников.

Он подвинулся к жене и обнял её. Вера Павловна тактично молчала.

— Женечка, ты прости меня. Я ведь не со зла...

* * *

Даже психолог расстроилась от таких откровенностей. Покрутила огорчённо головой:

— Мда, Яна Глебовна... Ваш дом разрушен. Извинениями и просьбами о прощении его не восстановить. Его надо строить заново...

И Женьке:

— Евгений Владимирович, мне кажется — вам надо спокойно переждать. Лучше это делать в одиночестве. Со временем всё проходит. Пройдёт и эта боль. Надо думать о хорошем. Вспоминать счастливые моменты вашей семейной жизни и постараться забыть...

Но Гусаков её перебил:

— Как? Как забыть? Вырезать ту часть мозга, где хранится информация? Подскажите мне методику забывания.

— Есть такая методика. Называется 'Горящее письмо'. Вы записываете все ваши воспоминания на листке и потом сжигаете его...

— Господи! Я же не деревенская барышня, гадающая на жениха... Это уже для совершенно тупых. Вы бы ещё к гадалке предложили сходить... Какое отношение горящий лист имеет к нервным процессам в мозгу. Я понимаю... Сейчас вы попробуете меня переубедить. Я, возможно, пойду у вас на поводу и проделаю этот глупый фокус. И ничего не получится... Что дальше?

— Повторяю, — нужно время. Со временем боль утихает, неприятности забываются.

Женька покривился, покрутил головой.

— Тогда банально. Вопрос примитивной физиологии. Сейчас о сексе с женой не может быть и речи. Сколько времени мне понадобится, чтобы 'забыть'? Сколько лет мне жить евнухом? Десять лет? Двадцать?... Сколько ещё инфарктов надо пережить. Что ещё 'хорошего' у меня впереди — инсульт, рак простаты, психушка... Простите, Вера Павловна, но боюсь, вы мне ничем помочь не сможете... Яне — сможете. Мне — нет.

Вера Павловна посмотрела на него над очками и спросила:

— А вообще, вот так, чисто по-человечески — чего вы хотите?

— Я хочу уйти и больше не видеть эту женщину, не слышать её голоса. Она меня раздражает. Я хочу спокойно ложиться спать и спокойно просыпаться. Один... Я хочу просто выспаться, в конце концов, не вскакивая от кошмаров.

— Ну, так разойдитесь, и всё. Поживите некоторое время по раздельности.

Евгений удивился:

— А вы точно — семейный психолог?

Вера обиделась:

— Не надо сомневаться в моём профессионализме... Встречаются случаи, которые безнадёжны. Я думаю вам надо уйти и пожить одному. Временно, конечно...

— Женя, — затревожилась Янка, — не надо. Не слушай её.

Женя объяснял психологу, как ребёнку:

— Видите ли. Кроме моих желаний, есть ещё чувство ответственности. Перед моим ребёнком. Прежде всего — перед ребёнком. И перед супругой. Она же у меня не шлюха, и у неё неприятности. А в ближайшем будущем у неё ещё большие неприятности... Есть такое слово — 'надо'... Поэтому...

Он вздохнул:

— Я понимаю, что вероятность восстановления семьи ничтожно мала. Но я испробую все средства, которые мне доступны, и которые придут мне в голову. А уж если не получится, то...

С минуту длилось молчание.

Гусаков успокоился.

— Ладно, Яна, пошли. Или ты ещё поговоришь?... Ну, тогда я жду тебя в машине.

* * *

Янка через некоторое время села на пассажирское сиденье. Нахмуренная, с искажённым от боли лицом. Посидела, помолчала.

— Жень, давай разойдёмся. Пока неофициально. Я боюсь — твоё сердце не выдержит. Побудешь один. Успокоишься...

Мужик возмутился:

— Она тебя таки уговорила? Ну-ну. Помогла... Подумай, Яна, Подумай... Мы и так столько горя принесли ребёнку. Ты хоть представляешь, — что Машка пережила 'там'? В этой долбанной гостинице... Она была в ужасе. Представляешь, — какой это стресс для ребёнка? Какая это травма? И ещё я — всё брошу и уйду, бля! Ага! Вот радость-то дочке будет! Она и так постоянно переживает... Если мы с тобой договорились ремонтировать отношения, то их надо ремонтировать, а не прятаться... Это же наше общее решение... Или ты передумала?

— Женя, тихо, тихо. Успокойся. Всё будет так, как ты хочешь.

Она обняла, прижала.

— Всё. Всё. Успокойся.

Он выкрутился из её рук.

— Яна! Не надо меня обнимать!... Ты, что — не понимаешь?!

— Хорошо, хорошо. Не надо.

Помялась.

— Знаешь. Мне Вера Павловна предложила... Ну, так... Посоветовала. Попробовать это... Садо-мазо... Связать меня. Побить плёткой. Изнасиловать. Не как с женой, а как со шлюхой. Оскорблять, там. Сделать больно. Может тебе станет легче. Да и секс, какой-никакой.

Женька смотрел, вылупив глаза.

— Ты что — дура? Ты же понимаешь, что я не смогу этого сделать? Да это же верный путь, окончательно всё развалить. Нет!... Чтобы ты начала меня ненавидеть? Нет!

— А может...?

— Нет, я сказал!