Хладнокровные, взывавшие к осторожности слова епископа Сеуты, направленные против деяний, составляющих славу португальцев, затронули национальную гордость дона Педру ди Менезиша, графа Вилла-Реал, и побудили его выступить с ответной, возвышенной и патриотической речью. Некий историк сообщает, что он говорил в пользу Колумбова предложения, но это было не совсем так. Возможно, он и отозвался о проекте с уважением, однако красноречие свое он обратил на защиту уже проводимых Португалией разысканий.
"Португалия, — заявил он, — давно вышла из колыбели, и государи ее не столь бедны, чтобы отказаться от поисков в морях. Даже если предложение Колумба и не имеет под собою почвы, то зачем прекращать деятельность, поставленную покойным принцем Энрике на столь прочную основу и сулящую благоприятные перспективы? Государства, — продолжал он, — обогащаются торговлей, усиливаются союзами и прирастают завоеваниями. Горизонты страны не могут оставаться неизменными; они расширяются с ростом изобилия и процветания. Португалия живет в мире со всеми государствами Европы, ей нет причин отказываться от широких изысканий. Лишь славе доблестных португальцев послужит проникновение в тайны и ужасы океана-моря, сталь грозные для иных народов мира. Получив такое занятие, народ избегнет праздности, порождаемой длительным миром, праздности — этого источника порока, этого неслышимого орудия, подтачивающего силу и доблесть народа. Для носящего имя португальца оскорбительно, — прибавил он, — запугивание мнимыми опасностями, когда он выказал такое бесстрашие перед лицом подлинных и огромных испытаний. Великий дух создается для великих дел". Граф был весьма удивлен, что епископ Сеуты, человек столь благочестивый, высказывается против дела, споспешествующего в конечном счете распространению католической веры от полюса до полюса, дела, триумф которого осияет Португалию, даруя державность и неувядаемую славу ее государям. В заключение он сказал, что "хотя он всего лишь воин, но дерзает предсказать государю, который совершит этот труд, великую славу и долговечную признательность, каких не изведали и самые доблестные и удачливые властители".
Такова была горячая, искренняя речь дона Педру ди Менесиша в защиту исследования Африки. Счастлива оказалась бы Португалия, употреби он свое красноречие в самом деле на поддержку Колумба, так как оно было встречено бурным одобрением совета, победив холодную рассудительность Касадильи. Король и его сановники с новым воодушевлением занялись подготовкой плаванья вокруг Африки, которое позднее было осуществлено столь блистательно.
Глава 6
Отъезд Колумба из Португалии. Попытки обратиться к другим государям
Жуана II обычно изображают мудрым и великодушным правителем, не поддававшимся влиянию своих приближенных. Однако во время тех достопамятных переговоров с Колумбом великодушие, похоже, изменило ему, и он стал прислушиваться к лукавым советам, что во все времена было несовместимо с истинной политикой и в данном случае стало причиной горьких сожалений и стыда. Некоторые из его советников, видевших, что король недоволен их решением и сохраняет в душе склонность к проекту Колумба, придумали уловку, посредством которой все выгоды проекта сохранялись и в то же время достоинство короны не ронялось вступлением в официальные переговоры о деле, внушавшем немалые сомнения. Предложено было не отвечать Колумбу определенно, а тем временем тайно отрядить судно в указанном им направлении, дабы установить, обоснованна ли его теория.
Этот вероломный замысел приписывается Касадилье, епископу Сеуты, и вполне согласуется с той недальновидной политикой прекращения блистательных исследований у берегов Африки, которого добивались от короля. И король в недобрый час отошел от обычных своих справедливости и благородства и малодушно дал согласие на обман Колумба. От последнего потребовали представить на рассмотрение совета подробный план предлагаемого им плаванья, с приложением карт и прочих документов, пользуясь которыми он предполагает прокладывать курс. Колумб с готовностью согласился. Затем была снаряжена каравелла под предлогом транспортировки провианта на острова Зеленого Мыса, но с тайным приказанием проследовать путем, указанным в бумагах Колумба. Выйдя из гавани на островах, каравелла несколько дней шла на запад. Море все сильнее штормило, и кормчие ее, ничем не побуждаемые к усердию и не видя впереди ничего, кроме пустыни зыблющихся вод, убоялись дальнейшего плавания. Они возвратились на острова, а оттуда в Лиссабон, высмеивая в оправдание своей нерешительности сумасбродство Колумбова проекта.
Узнав об этой недостойной попытке обмануть его, Колумб был возмущен. Передают, что король хотел было продолжить переговоры, но Колумб без колебаний отказался. Жена его к этому времени скончалась, семейные узы, привязывавшие его к Португалии, распались, и он решил покинуть страну, где к нему отнеслись столь недоверчиво, и искать покровительства в иных краях.
В конце 1484 года он тайно выехал из Лиссабона, взяв с собой сына Диего. Он объяснял свой скрытный отъезд опасением препятствий этому со стороны короля; другой причиной, видимо, была нищета. Всецело поглощенный раздумьями над тем, что должно было стать благодеянием для человечества, он довел собственные дела до разорения. Есть причины предполагать, что он опасался ареста за долги. В недавно найденном письме, адресованном Колумбу несколькими годами позднее, португальский король, приглашая его вернуться, заверяет его в безопасности относительно преследования в связи с каким-либо гражданским или уголовным процессом.
Далее в течение приблизительно года о передвижениях Колумба ничего точно неизвестно. Один весьма сведущий современный испанский историк полагает, что Колумб сразу же уехал в Геную, где и находился в 1485 году; здесь он вновь пытался добиться принятия своего проекта, который прежде предлагал правительству республики в письме, но встретил высокомерный отказ.
Генуэзская республика действительно находилась в положении, неблагоприятном для таких предприятий. Она переживала длительный упадок, ее дела пришли в расстройство вследствие войны. Каффа, крупнейший ее аванпост в Крыму, перешла в руки турок, ее флаг над Архипелагом не сегодня-завтра мог быть спущен. Удары судьбы сломили ее дух, ведь страны что люди: их, предприимчивость есть дитя процветания, и она увядает в лихую годину, именно тогда, когда она нужна более всего. Так, видимо, и случилось, что Генуя, сраженная неудачами, осталась глуха к предложению, которое удесятерило бы ее величие и, возможно, на века обеспечило бы Италии первенство в торговле.
Высказывается предположение, что после Генуи Колумб отправился со своим предложением в Венецию. Эта догадка документами не подтверждается. Однако, ввиду долговременного военного противоборства Венеции с Генуей, такое обращение выглядит маловероятным. Многие авторы сходятся на том, что в это время Колумб навещал своего стареющего отца, заботился об устройстве его дел и выполнив сыновний долг, вновь отправился попытать счастья при иноземных дворах.
Следует заметить, что некоторые из упомянутых выше событий, которыми мы стремились заполнить промежуток времени между отъездом Колумба из Португалии и первым свидетельством о его появлении в Испании, суть не более чем предположения. Но совсем не просто выяснить, что происходило с ним в эту темную пору его жизни, до того как великолепное открытие озарило его путь. Остается двигаться ощупью от одного факта к другому. В это время Колумб жестоко нуждается, это явствует из того, что в Испанию он является без гроша за душой; да и в предшествующие годы отнюдь не редко приходилось ему едва ли не с нищенской сумою перебираться от одного короля к другому, предлагая владыкам открытие целого мира.
Книга вторая
Глава 1
Приезд Колумба в Испанию
Необходимо рассказать о том, как Колумб впервые ступил на землю той страны, в которой суждено ему было обрести славу и которой он своими открытиями даровал могущество и величие. О первых шагах Колумба в Испании говорится в показаниях, данных несколько лет спустя после его кончины неким врачом, Гарсиа Фернандесом, жителем небольшого порта Палос-де-Могер в Андалузии, в связи со знаменитой тяжбой между Диего Колумбом и испанской короной. В полулиге от этого городка стоял и стоит по сей день старинный францисканский монастырь, посвященный Санта-Марии-де-Рабида. Согласно показаниям врача, однажды к воротам монастыря подошел какой-то человек с мальчиком и попросил для ребенка хлеба и воды. В то время, когда они перекусывали, мимо них случайно проходил настоятель монастыря, Хуан Перес де Марчена. Его внимание привлекла внешность прохожего, и определив по его виду и выговору, что перед ним иностранец, он решил побеседовать с ним и вскоре уже знал о нем все. Этим прохожим был Колумб, а с ним — его малолетний сын Диего. Откуда он явился, ясно не говорится; из того же, каким манером он путешествовал, видно, что он был в бедственном положении. А направлялся он в город Уэльву неподалеку, где жил зять его покойной жены.
Настоятель был человеком просвещенным. Он был сведущ в определенной степени в географии и морских науках — должно быть, ввиду соседства с Палосом, население которого составляли весьма предприимчивые мореходы, совершавшие частые походы к недавно открытым островам и к африканскому побережью. Разговор с Колумбом несказанно заинтриговал его, а грандиозный проект потряс. В однообразной жизни келейного монаха произошло исключительное событие, когда столь незаурядный человек, лелеющий дерзновеннейшие замыслы, обратился в его обитель за куском хлеба. Настоятель пригласил его погостить в монастыре и, не вполне доверяя собственным суждениям, послал за своим образованным знакомым, чтобы посоветоваться с ним.
Это и был Гарсиа Фернандес, палосский врач, тот самый, что давал впоследствии показания на процессе. Фернандеса также изумили наружность и речи иностранца. В монастыре Рабида состоялось несколько бесед, и там, в этой тихой обители, проект Колумба встретил одобрение, которого он тщетно искал у суетных и амбициозных придворных жрецов науки. Рассказы старых моряков Палоса как будто подтверждали его теорию. Некий Педро де Веласко, бывалый мореход, рассказывал, что лет тридцать назад шторма занесли его так далеко на северо-запад, что мыс Клир на ирландском побережье оказался к востоку от него. Там, несмотря на сильный ветер с запада, море было совершенно спокойно, и это необыкновенное обстоятельство, как ему казалось, могло быть объяснено существованием в том направлении какой-то земли. Дело было в конце августа, и ввиду надвигавшейся зимы кораблеводитель не отважился продвигаться дальше.
Фрай Хуан Перес умел быть искренним другом, а такая дружба претворяет благие пожелания в благие дела. Будучи убежден в чрезвычайной важности проекта Колумба для страны, он решил помочь ему добиться благосклонного приема при королевском дворе. Он посоветовал ему во что бы то ни стало отправиться туда и обратиться со своими предложениями к испанским государям. Сам он был дружен с Фернандо де Талаверой, настоятелем монастыря Прадо и духовником королевы, облеченным высоким доверием самодержавной четы и авторитетом в общественных делах. К нему и дал Колумбу письмо брат Хуан, поручая своего нового друга его попечительству и прося ходатайствовать о предложении Колумба перед королем и королевой. Поскольку церковь пользовалась исключительным влиянием в придворных кругах Кастилии и Талавера имел возможность неофициального обращения к королеве, его посредничество могло оказаться очень полезным.
Этот достойный человек, сразу загоревшись сочувствием к Колумбовым проектам, уже не охладевал к ним; много лет спустя, в день своего триумфа, Колумб мысленно взирает на пышную толпу придворных, прелатов и философов, претендующих на почетную роль покровителей его предприятия, и указывает на скромного монаха, самого действенного своего пособника. В монастыре он оставался до весны 1486 года, когда королевский двор переехал в древнюю Кордову — там государи намеревались собирать свое войско и приготовляться к весеннему походу против мавританской Гранады. Тогда, окрыленный пробудившимися надеждами и уверенный в скорой аудиенции у королей благодаря письму к Фернандо де Талавере, Колумб распрощался с достойным приором Рабиды, оставив у него своего сына, и с легким сердцем поспешил туда, где находился королевский двор.
Глава 2
Портреты Фердинанда и Изабеллы
(1486)
То время, когда Колумб впервые попытал счастья в Испании, совпало с одной из самых блестящих эпох в истории испанской монархии. Союз королевств Арагона и Кастилии вследствие брака Фердинанда и Изабеллы укрепил христианское владычество на Пиренейском полуострове и положил конец внутренним раздорам, которые долго потрясали страну и способствовали укреплению господства мусульман. Вся мощь объединенной Испании обратилась теперь на благородную борьбу с маврами. Последние, заполонившие некогда всю страну, удерживались теперь лишь в Гранадском эмирате за горными хребтами. Победоносные войска Фердинанда и Изабеллы безостановочно теснили отважное воинство этого государства, все более сужая его пределы. В пору правления этих государей все мелкие испанские королевства ощутили себя единым целым, стали действовать сообща и начали набирать силу как в искусствах, так и на поле брани. Фердинанд и Изабелла, согласно одному известному высказыванию, жили не как муж и жена — с общим имуществом, которым распоряжается супруг, но как два союзных монарха: оба сохраняли за собою суверенитет на свое королевство; каждый имел свой королевский совет, и часто они пребывали в различных частях государства, осуществляя порознь королевскую власть. И все ж столь счастливо нераздельны они были в помыслах и интересах и во взаимном уважении, что двойное правление никогда не препятствовало единству их целей и действий. Все акты верховной власти совершались от имени их обоих, под всеми официальными документами ставились две подписи, их изображения совместно чеканились на монетах, а государственная печать состояла из гербов Кастилии и Арагона.
Фердинанд имел средний рост и хорошее сложение, атлетические упражнения сделали его выносливым и энергичным. Осанка у него была непринужденная, прямая и величественная. Ясный, чистый лоб казался особенно высоким из-за того, что он частично облысел. Высокие, широко разнесенные брови, как и волосы, были у него каштановые, глаза — ясные и живые, кожа лица — красноватая, загорелая и обветренная в военных походах, рот — небольшой, хорошо очерченный, с приятным выражением, зубы белые, хотя маленькие и неровные, а голос — резкий; говорил он быстро и свободно. Мыслил он ясно и непредвзято, высказывался взвешенно и недвусмысленно. В одежде и еде был непритязателен, нравом был уравновешен, в религии прилежен и столь неутомим в делах, что казалось, будто в трудах он лишь отдыхал. Он отлично разбирался в людях и умел судить о них, а в науке управления ему не было равных.
