| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Эх, молодёжь... Отойдите и смотрите, как это делается.
Показывает, душа бедную Елизавету... Ну, со стороны... Может и, не достаточно профессионально выглядит — но красиво!
— Красиво, но неправдоподобно, — буркнул еле слышно Барон.
— Поняли, товарищ Свешников? — спрашивает режиссёр отдуваясь.
По сюжету, товарищу Дездемоновой очень не нравилось — что её душат и, она активно сопротивлялась. Не кисельная барышня же — как её прототип, да?!
— Ну... Типа, понял.
— Попробуйте ещё раз!
Снова хватаю Елизавету за шею и валю её на солдатскую кровать... Та хрипит:
— Я невиновна пред Реввоенсоветом!
Режиссёр опять за своё:
— Не верю!
Я, в сердцах:
— Да, что опять не так, Аристарх Христофорович?
Тот, оглядывает меня с ног до головы, особенно долго задержав взгляд в районе ниже пояса:
— У Вас вид человека — не убивающего другого, а наоборот — решившего сделать ещё одного!
Все, прямо таки — ухахатываются с его слов...
Он набросился на бедную Лизу:
— А Вы, барышня, что так хрипите эротично? Вас же душат — а не наоборот... Насилуют, по обоюдному согласию.
— ХАХАХА!!!
Короче, дубль за дублем — а свисту нет!
В конце концов, режиссёру это надоело:
— На сегодня довольно, продолжим сцену на следующей репетиции. А Вам, товарищ Свешников, не помешало бы позаниматься актёрскому мастерству дополнительно.
* * *
Проводив Елизавету до дома, весь загруженный такой, возвращаюсь мимо Трактира... Ну и, как обычно — не удержавшись зашёл.
— Софья Николаевна! Извините, за наивный вопрос..., — спрашиваю разоблачившись до формы "номер ноль", — а Вы знаете, что такое "ролевые игры"?
Та, в пеньюаре перед большим зеркалом — сооружая из строгой причёски хозяйки-нэпманши, раскрепощённую копну волос развратницы-ведьмы:
— "Ролевые игры"? Нет, но знаю — Вы всегда-что-нибудь... Хихихи! Эдакое — забавное выдумываете! Хоть, не пошлятина какая — как прошлый раз?
— Да, нет... Что Вы! Да и "в прошлый раз" — вовсе не пошлятина была, а даже как бы — не наоборот.
Закончив свои женские дела с преображением, подходит поближе:
— Ну, тогда я согласна. Чё там делать надо, как вставать?
— "Вставать" надо прямо — хотя и не обязательно по стойке "смирно". Давайте представим, что Вы — грешница Дездемона, а я — ревнивый Отелло... Представили?
— Ну... Положим — представила. И, чё?
— Ты молилась на ночь, Дездемона?!
За горло её — грешную и, на жалобно скрипнувшую кровать... Вдруг:
ТЫРЦ!!!
Всё как-то разом подпрыгнуло и, из вертикального — стало строго горизонтальным... В голове — "вата", в глазах — искры, в ушах — звон.
Затем, приходя в сознание, лицом чувствую мягкие женские волосы. Спрашиваю:
— Что это было? Йеллоустоун в Штатах звезданул или "Планета-X" в Землю врезалась?
Как сквозь рассеивающейся туман, вижу встревоженный лик моей партнёрши "по ролевым играм":
— Серафимушка, ты жив? Ох, Боже ж ты мой... Я тебя не сильно?
Блин, она ещё и спрашивает!
— Не, не сильно... Как лошадь копытом!
Самое главное — встревожено ощупываю языком зубы. Живого стоматолога или дантиста я здесь ещё не видел и, сильно сомневаюсь — что они в Советской России сохранились, как вид... Вскоре успокаиваюсь: слава Богу, вроде всё целые — хотя, сильно побаливает нижняя челюсть.
Приподнимаюсь и массируя её, шепелявлю:
— Не удивительно, что Вы так рано овдовели, Софья Николаевна...
Слегка обижается, надувает губки и крестится на иконы:
— Моему Егору Никифоровичу, уже за пятьдесят пять было — когда меня за него замуж выдали. Его и бить не надо было — только дышать на него сильней, чтоб душу Богу отдал.
По ходящим в Ульяновске сплетням, молодая Софья "залюбила" старика вусмерть... Мол, так "на ней" — в собственной постели, тот и умер. Охотно верю и даже слегка завидую — славная смерть. Если б, мне представилась возможность выбирать...
То — только так и, никак иначе!
— Ну, его нафиг — эти "эксперименты". Давайте мы с вами, Софья Николаевна, вернёмся к старой доброй классике. Лягте на кровать попой вниз и постарайтесь поширше раздвинуть ноги...
Спустя несколько минут:
— Серафимушка, а можно я...?
— Если есть желание карябать мне спину — не стесняйтесь. Но лучше помогайте мне — поддерживая за ягодицы. Вот, так... Что-то меня сегодня на Вас укачивает...
* * *
На следующей репетиции, в моей актёрской игре никаких улучшений замечено не было.
Разочаровавшись во мне, Певницкий махнул рукой:
— Извините, товарищ Свешников... Я в Вас ошибся! Нет у Вас никакого актёрского дарования.
— Ну, на нет и суда нет..., — облегчённо вздохнул, — может, у меня есть способности гримёра?
Тот, внимательно рассматривая мои руки:
— Как знать, как знать... Ну, а что? Вполне возможно!
— Не могли бы Вы давать мне изредка уроки, Аристарх Христофорович?
Приподняв брови:
— А, почему бы и нет? Если материально заинтересуете, конечно...
— Конечно, заинтересую!
Поменялись местами с Бароном... Первая же репетиция и, режиссёр нашего самодеятельного театра восторженно захлопал в ладоши:
— Браво, молодой человек! Вот именно так и, надо их душить.
Хорошая игра, согласен!
Миша, практически неподдельно напоминал — какого-то сбрендившего на жажде убивать маньячилу, а его жертва также — вполне достоверно, была перепугана до смерти.
— Серафим, я его боюсь..., — сказала она мне по дороге домой.
— "Бояться", удел простушек — которым в большом городе выше панели ничего не светит! Учись управлять своими эмоциями — "весь мир театр и, мы в нём лишь актёры". Кстати... Ты говорила — что умеешь играть на рояле петь и танцевать?
— Когда-то умела, сейчас не знаю...
— В школе имеется пианино — не помешало бы восстановить навыки. Искусство музицирования, пластика женского тела, хорошо поставленный голос — очень много значат для девушки, решившей стать частью высшего общества.
С Нилом Николаевичем я влёгкую договорюсь, а предстоящей очень долгой зимой — всё одно особенно заниматься нечем, пока мой комп не ожил.
Та, печально-отрицающе машет головой:
— Боюсь ничего не выйдет, Серафим! Пианино, оперное пение и балет — считаются чуждыми пролетариату явлениями.
— Это смотря что играть, петь и танцевать. "Искусство принадлежит народу": это не Пушкин какой-нибудь — это сам основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, сказал!
— Брат-Кондрат говорит: "Танцы это мещанство и ничего — кроме полового трения друг об друга не содержат".
— Хм, гкхм... Некоторым дай волю — они комсомол в монастырь превратят!
Однако, проблемка...
— Хорошо! Мы тобой, Елизавета, придумаем свой — пролетарский танец и, не одному человеку в мире — не придёт в голову назвать его "мещанским"!
* * *
До десяти лет моим воспитанием занималась почти исключительно мама, а она хотела видеть меня непременно "гуманитарием". С самых ранних лет — сколько себя помню, я занимался всякими никому не нужными — как мне тогда казалось, занятиями... Меня же, привлекали всякие железяки да "заклёпочки" — с коими возился отец.
Да, и... В то время, когда другие "нормальные пацаны" в футбол играли, или просто бездельничая ошивались по подъездам — я тащился в музыкальную школу с футляром от скрипки, в изостудию с мольбертом или на бальные танцы с белой обувью в сумке — вызывая их усмешки, нередко переходящие в оскорбления действиями...
Да, ну его на фиг!
По достижения отроческого возраста, я устроил грандиозный бунт и, отец определил меня в "технари" — взявшись за моё воспитание лично. Моя же неприязнь к музыке была настолько сильной, что я даже не стал учиться бренчать на гитаре и распевать во дворе приблатнённый "городской шансон". Хотя, больше чем уверен: это далось бы это мне — просто сказочно легко.
Однако, некоторые полезные навыки — вколоченные с детства ремнём матушки, сохранились.
"Сильная половина" нашей ячейки всё же, после бурного обсуждения наотрез отказалась заниматься этой "ерундой" — хоть и не называя её "буржуазной", после моих разъяснений. А мы с Елизаветой, частенько оставшись после репетиций в неком подобие актового зала школы, разучивали наскоро составленный мной репертуар из вспомнившихся советских песен. А пригласив "тёщу", Надежду Павловну в качестве тапёра — учились танцевать "пролетарку".
Если кто не понял — я так обозвал американский "рок-н-ролл".
* * *
На самый что ни на есть народный праздник — 7 ноября, произошла премьера спектакля "Подтёлков". Естественно, присутствовала вся партийная организация на самых почётных местах, представители всех ветвей власти, весь волостной актив, самые уважаемые граждане города и его окрестностей.
Ну и школьники — больше половины зала.
Представление прошло на "ура", хотя наш Домовёнок с оттопыренными ушами — в роли вестового Василия (Кассио — лейтенант Отелло), сперва вызывал у публики приступы гомерического смеха. Потом, зрители "прониклись" и, даже не обращали внимание, что на "комиссарше" кожаная куртка (моя) — болталась как на чучеле.
После сцены удушения, наш волостной судья яростно выкрикнул Мишке:
— Жалко расстрел отменили — но десять лет "домзака" я тебе обеспечу, голубчик!
Но, на него со всех сторон все дружно зашикали:
— Так он ж, не знал! Это тот — четырёхглазый "ихтиллихент", всё подстроил... Паскуда!
— Да...?! Ну, тогда по новому Кодексу — пять лет, с учётом смягчающих...
* * *
В сентябре 1922 года в мире ничего интересного не происходило — за исключением восстания в Греции, разве что...
Октябрь, был намного интересен!
Одиннадцатого числа был издан декрет Совета Народных Комиссаров об выпуске в так называемых "червонцев" — пока ещё банкрот Госбанка, не золотых монет.
25 октября был взят последний крупный оплот белого движения — Владивосток. Но Гражданская война ещё не закончилась — продолжаются мелкие столкновения где-то в Якутии.
В конце месяца в РСФСР был утверждён "Земельный кодекс", а в Италии был назначен премьер-министром Бенито Муссолини...
Эпоха европейского фашизма началась.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
