| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Как, как, как... "Закакал", блин. Да, как же?! Ничего не приходит в голову... Может, поджечь его "американскую установку"?
" — Да подложи ты ему свинью", — чуть не выкрикнул я вслух.
Может, я самый тупой попаданец в истории этого литературного жанра — но ничего более умного, чем опять же — подкинуть какой-нибудь компромат самому себе и затем стукануть непосредственно в ГубГПУ, в голову не пришло.
А как подкинуть?
И, тут как ледяной душ: да проще чем мне — Сапрыкиным!
Ведь, у Отца Фёдора не дом — а проходной двор. Единственное отличие: у меня априори — не может быть своего "чмо". Ни я, ни мой названный отец — под эту психологическую категорию не подходим.
Раскрываю глаза пошире:
— Отец! В последнее время у нас никого постороннего не было?
Тот, прихлёбывая из чашки чай с сахаром прикуску:
— "Посторонних" у нас никогда не бывает — только прихожане.
Неправильно поставленный вопрос был, на ходу исправляюсь:
— А из прихожан тех — кто никогда носа не казал в церкви и лба лишний раз не перекрестит и, вдруг — рвением религиозным обуян стал?
Тот, несколько встревожась:
— Гринька Старожухин, разве? Последний раз вчера приходил.
— Кто это? Не сапрыкинский ли родственник?
— Да, это его старшей снохи деверь... Брат жены её брата, то есть... Что случилось, сынок?
У меня дыхание перехватило от возмущения:
— Да... Да... Да, как ты его только на порог пустил!
— Для меня все равны, — хватается за сердце, — все прихожане...
— Слышал, слышал и не раз: "В царстве моём нет ни эллина, ни иудея...". После чего Христа распяли римляне по наущению соотечественников-жидов. Где он был — тот "деверь"?
— В Храме... Чуть лбом... Не прошиб...
Соображаю, как в горячке: "В церкви народ всегда бывает — когда она открыта. Бабки, дедки богомольные бдительно следят за каждым шагом и соблюдением всех положенных ритуалов... Незаметно что-то подсунуть — весьма проблематично".
— В избу ты его пускал? Куда именно?
— Здесь, в светлице... Беседовали, потом я предложил почаёвничать... Как обычно — ты же знаешь...
— Он оставался здесь совершенно один?
— Было пару раз... Пока за самоваром ходил он был один... Потом ещё раз...
Однако, вижу ему совсем плохо! Бегом в церковь, даже не одевшись, хватаю в своём схроне "роялистое" сердечное и так же бегом обратно. Прибегаю, сую Отцу Фёдору таблетку нитроглицерина под язык и приступаю к шмону.
Принести самовар — это где-то пару минут. Хотя нет, больше — Отец Фёдор ходит не торопясь и любит на кухне "яйца почесать" лишний раз... Куда можно спрятать что-нибудь бумажное в трапезной за пять минут? ...Разве за иконами? В книгах? В комоде с посудой?
Здесь ничего нет! Здесь пусто! Опять ничего!
Я в панике...
СУНДУК!!!
Большой, старинный дубовый сундук стоит в углу под образами. Чтоб заправить лампадку, Отец Фёдор встаёт на него. Внутри же, все оставшиеся после канувшего лихолетья нехитрые семейные ценности и, "смертное" — что названный отец мне как-то показывал, говоря: "Вот в этом, меня рядом с матушкой Прасковьей Евдокимовной и похоронишь".
Блин — сундук заперт и подобрать ключ дело явно не на пять минут. Оглядываю со всех сторон — между ним и стеной тоже ничего нет.
А если под него? Пытаюсь поднять — я же знаю, что наполовину пуст после лихолетья... Ох, какой тяжёлый! Нет, не смогу.
— Отец, — тяжело дыша от напряжения, вытираю выступивший со лба пот, — этот сапрыкинский "деверь" — мужик здоровый?
— Нет, — тот явно оживает от действия лекарства, — немногим шире тебя, но росточком поменьше... Не поднять ему мой сундук.
Так, так, так...
Внимательно осматриваю кованый висячий, старинный замок. В принципе — незатейливо-нехитрая конструкция! Я б его влёгкую открыл, если бы было чем...
Отмычка?
— Отец! А кто по профессии — этот сапрыкинский "деверь"?
— Не знаю точно, но он городской — кажись с какого-то завода к нам в Смуту перебрался. Другие говорят, мол каторжанин — "птенец Керенского", по амнистии весной 17-го с каторги освободился... Одно время с нашими большевиками яшкался, да те его прогнали — украл дескать что-то. Разное про него болтают. А сейчас у него своя мастерская — примусы чинит, замки... Кустарь-единоличник, в общем. ...Ты думаешь?
— "Думать" раньше надо было — сейчас надо скакать! Отец! Быстро мне ключ!
— В моей с матушкой спальне — посмотри под периной.
Большими скачками несусь в семейную спальню. Ой, какая огромная и тяжёлая перина — под неё пулемёт станковый с полным боекомплектом можно спрятать, не токмо ключ...
ВОТ, ОН!!!
Лечу обратно, ковыряюсь ключом в замке...
Да, что за чёрт!
Наконец, тугая пружина поддаётся и замок — щёлкнув медвежьим капканом, открывается. Откидываю крышку и чуть ли не ныряю с головой в сундук... Пилиять, как нафталином воняет — а моли хоть бы хны: целая "эскадрилья" на свежий воздух вылетела... Ага! Знакомая вещичка — моя футболка с двухголовым гербом и ВВП. Хоть "ностальжи" сжала моё сердце железными пальцами — выдавив из глаз скупую мужскую слезу, но:
— Извини, отец — но этот "ангельский" прикид, нам с тобой придётся сжечь.
Всплескивает руками:
— Ах, как жаль такую красоту... А давай я под рясу одену? А если что — какой со старика спрос?
— Обыкновенный "спрос" — уголовно-процессуальный... Сжигаю без вариантов.
А у самого "чёрной дырой" тёмные мысли — Храм то, по любому шмонать будут.
Не, Сапрыкин — какая же ты всё-таки сволочь!
ВОТ ОНО!!!
И умудрился же почти на самое дно засунуть, "птенец" чёртов!
Завёрнутая в белую холстинку, перевязанная пеньковым шпагатом пачка бумаг.
— Твоё, отец?
— Ох, грехи мои тяжкие..., — сомлел тот, закатив глаза, — да, упаси Христос!
Понятно... Разрываю руками шпагат, разворачиваю и, читаю на первом же печатном на машинке листке:
— "Граждане России! Терпенье православного люда от невиданных притеснений на веру нашу Христову, на пределе. Восстанем же братия как один против безбожной жидовско-коммунистической тирании...".
Отец Фёдор, снова хватается за "мотор", побледнев и крестясь.
— Тогда в печь!
Вместе с "роялистой" футболкой, пачка бумаг полетела в огонь.
Хорошо, что уже декабрь месяц — зима и, печь не придётся растапливать специально.
— Отец! Скоро надо ждать "гостей"..., — ворошу кочергой, чтоб быстрей прогорело, — у тебя точно нет больше ничего "лишнего"?
— Разве, что самогон... Самогон жечь не дам!
Подумав, сбегал в свою спальню и взяв с книжной полки один довольно толстый томик — завернув в ту же тряпицу и перевязав шпагатом, положил его на замену "компромату". Перерыв сундук ещё раз, постаравшись сложить вещи как было или хотя бы в видимом порядке. Затем, запер сундук, накрыл цветастым лоскутным ковриком — как прежде было, а ключ засунул за образа. Помахав руками, разогнал по углам комнаты моль:
— Кыш, чешуйчатокрылые!
Ещё раз переворошив на углях остатки компромата, сел за свой стол в спальне, достал бумагу, ручку со стальным пером, чернила и принялся "строчить".
Зашёл Отец Фёдор и, дыхнув на меня "свежаком":
— Что пишешь, сынок?
— "Оперу" я пишу, отец, "оперу"... А ты что это бражничаешь на ночь глядя?
— Так ведь по любому, сию "божью благодать" конфискуют, — не пропадать же добру?!
— Логично. А как же твоё сердце, — спохватываюсь в лёгкой панике, — ведь я ж тебе лекарства давал?
— Одно "лекарство" другому не навредит!
И тут слышим в дверь громкое и настойчивое:
"Тук, тук, тук!".
— А вот и опера! Явились, не запылились.
Священник перекрестившись:
— Ты иди, сынок открывай, а я ещё стаканчик "лишнего" употреблю... Для смелости.
* * *
Спорить было некогда, заложил деревянную ручку со стальным пером за ухо и пошёл полуодетый к двери:
— Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто?!
— Отвори, Серафим — это ваша соседка за солью пришла.
Это одна из старушек-вдов, помогающих отцу Фёдору по хозяйству. Сразу понял, что дело не в соли или положим сахаре: голос дрожит так — как будто, она у нас с Отцом Фёдором курей воровала. Ну, или — кроликов...
— Это Вы, Клавдия Николаевна? Сейчас открою... Только извиняюсь, подождите немного — сперва мотню на галифе застегну.
Только щеколда негромко звякнула, ручку двери снаружи с силой рванули и, я в тот же миг оказался лицом к лицу не со старушкой-божий одуванчик — а с высоким белобрысым чекистом в одной руке держащим "наган", а другой тычущим мне в харю какую-то ксиву. За ним, на крыльце виднелась ещё группа товарищей с горячими сердцами и холодными руками... Зима, холодно, перчаток ни у кого нет — а в рукавицах "стволы" держать неудобно.
Вот руки и стынут.
Не успел тот рот разявить, как я — буквально с распростёртыми объятиями:
— Легки на помине, товарищи!
Белобрысый, чуть не выстрелил от неожиданности, но уклонившись от объятий и сконцентрировавшись на задании, вопросил протокольным голосом:
— Гражданин Свешников Серафим Фёдорович?
— А вы к кому шли? — делаю слегка удивлённый вид, — к Вудро Вильсону, что ли?! Конечно, это я.
Представившись в свою очередь чекисткой должностью и какой-то непроизносимой по-русски латышской фамилией, тот "торжественно" заявил:
— Вы объявляетесь задержанным по подозрению в участии в контрреволюционном заговоре!
— Вот как раз об этом, я и хотел с вами поговорить! Проходите в избу, озябли небось.
Тот, слегка оторопел, конечно — но холод не тётка:
— Заходим, товарищи! Понятые — проходим по одному...
Услышав про понятых, интересуюсь:
— Ищите, что-то?
— У вас будет произведён обыск — вот санкция...
Не взглянув даже, удовлетворённо киваю:
— Хорошо, что сами подсуетились, товарищ! Понятые нам с вами сегодня пригодятся. ОЧЕНЬ(!!!) пригодятся!
Озадачено на меня глянув — видать, подумав: а не вызвать ли заодно пару санитаров — имеющих при себе рубашку с длинными рукавами, чекист прошёл в дом.
* * *
Вместе с ним туда же вваливается целая толпа — оставляя на полу быстро тающие ошмётки снега, превращающиеся в грязные лужицы. Кроме белобрысого латыша, было ещё трое чекистов — видать из самого Нижнего Новгорода и трое же наших ульяновских милиционера, выглядевших прямо скажем — неважно. Киваю своим давним знакомым и подмигиваю незаметно, типа:
"Не сцыте други боевые, всё будет пучком!".
Среди понятых — кроме Клавдии Николаевны, ещё три личности. Двое из них мне знакомы, но как-то даже не "шапочно" — где-то пару раз видел их мельком, возможно на улице лбами сталкивались, но более-менее близко не соприкасались. Конечно, Ульяновск — небольшой город и на лицо запомнить можно всех, но по фамилии-имени-отчеству — далеко не каждого... Один из этих "мутных" не представлял из себя ничего особенного: мужик — как мужик, чувствующий себя не совсем в своей тарелке. Таких на Руси Великой миллионы.
А вот другой — очень мне ужасно не понравился чем-то неуловимым... Когда мне мельком удалось поймать на себе его взгляд, я непроизвольно весь напрягся:
"А за тобой надо присматривать, волчара!".
Вижу — косяка давит на батюшкин сундук... Так вот ты значит какой — Гринька Старожухин, "птенец Керенского".
Четвёртая же личность из понятых — сам Охрим Косой!
У меня, буквально "матка опустилась" — когда увидел его:
"Продал, чмо одноглазое"!
Видать, с самого начала это была подстава: этот ублюдок предпочел "утку" под кроватью — "журавлю в небе".
Однако, чуть позже я успокоился — Охрим выглядел растерянным и потерянным. Как будто он сладко спал и видел волшебные сны, а его взяв за шиворот — поставили на ноги, забыв разбудить. Теперь, он стоит пошатываясь, кругом озирается и спрашивает сам себя:
"А со мной ли, всё это происходит? Или это — дурной сон и надо ущипнуть себя, чтоб проснуться?".
Должно быть, понятых набирали впопыхах и в великой спешке на "Нефтяном складе" — где Панкрат подсунул чекистам своих родственников-работников.
Хреново!
* * *
Вдруг, послышался какой-то одинаковый, повторяющийся с одинаковой амплитудой звук. Все замерли...
— В доме, есть ещё кто? — спросил главный чекист, — домашних животных держите?
— Мой отец — иерей местного православного храма. Но сейчас он выпил лишку с устатку и спит.
Долговязый латыш, опасливо заглянул в спальню из которой раздавался могучий храп и, подумав, сказал с лёгким сомнением:
— Позже придётся вашего отца разбудить, а пока давайте начнём с Вас.
Я с готовностью вывернул карманы галифе и похлопал спереди по гимнастёрке:
— Чтоб до минимума сократить все формальности, предлагаю начать не с меня — а с моей спальни. Кто "за", товарищи?
Латыш строгим голосом меня прервал:
— Сядьте, гражданин! Начнём с этой комнаты...
— Присяду(!), раз Вы так настаиваете.
Сажусь на табуретку за стол. Ко мне тут приставили сзади одного из чекистов поздоровее в кожаной куртке — сразу же вспомнилась моя первая встреча с Ксавером.
Другой чекист, обликом татарин, встал у двери: видимо на тот случай — если я пойду "на прорыв". Товарищи милиционеры с видом сонных осенних мух, начали шмон под руководством третьего чекиста — самым опытным в подобных делах, судя по раздаваемым им распоряжениям.
Товарищи понятые с выражениями различных эмоций на лицах, за этим дело молча наблюдали... Лишь старенькая Клавдия Николаевна, поминутно крестилась и вполголоса повторяла:
— О, Боже... О, Боже... О, Боже ж мой...
Сам Латыш сел за стол напротив меня и принялся составлять протокол, а я ему всецело помогал — отвечая на стандартные в таких случаях вопросы.
— Здесь какой-то ключ, — сказал милиционер, вынув его из-за икон и показавши всем присутствующим.
Те вопросительно обратились на меня и я не заставил товарищей теряться в загадках:
— Ключ от сундука — ты на нём стоишь, Иван.
Боковым зрением замечаю, как заметно напрягся и переступил с ноги на ногу "Птенец" среди группы понятых неподалёку от двери.
— Что в сундуке, гражданин? — вопрошает главный чекист.
— А что может быть в сундуке у православного священника, — переспрашиваю с недоумением, — религиозный дурман, какой-нибудь.
— Открывайте, — командует белобрысый.
Вскоре, вместе с уцелевшим после моего шмона поголовьем моли, из сундука полетело разнообразное семейное шмутьё.
— Здесь, что-то завёрнутое, — наконец раздаётся, когда дошли до дна, — какая-то толстая книга.
— Принесите её сюда, товарищ.
И тут же на столе перед следователем оказывается...
Нет, не "Ветхий" или "Новый завет"!
И, даже не "Пятикнижие", "Талмуд", или положим — "Коран". И, тем более это не "Трипитака" — каноническое собрание текстов буддизма, содержащее откровения Будды в изложении его учеников.
— Карл Маркс "Капитал", том первый, — малость прибалдевший Латыш, с лёгким прибалтийским акцентом читает обложку, — перевод Н. Любавина, Г. Лопатина и Н. Даниэльсона, издание 1872 года... "Религиозный дурман", говорите?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
