И опять Пожарский 2

— Почему же это он всем только серьги подарил, а мне вон всего столько? — прошептала Мария.

— А я думаю, это он такой способ нашёл, чтобы сказать, вы, мол, Марию-то не отдавайте ни за кого замуж, я сам на ней женюсь, — медленно проговорил боярин, глядя в упор на дочь.

— Так он отрок ещё, — залилась краской дочь.

— Пятнадцатый годок отроку идёт. Через год можно и сватов засылать, — усмехнулся князь.

— Так разве можно так, чтобы не батюшка, а сам сватался? — удивилась княгиня Марфа.

— Так он и не сватается, просто подарки прислал, с намёком. Подождите будущие родственники годочек.

— А если князь Дмитрий Михайлович, кого другого присмотрел за старшего сынка? — не обращая на дочь внимания, продолжала допрос мужа княгиня.

— Вот приедем в Москву и поговорим с князем Пожарским, да и с сынком поговорить не мешает. Завтра собираться начнём, а после крещенья и выедем. Нижний-то Новгород как раз по пути, — хлопнул ладонью по столу хозяин, — А ты, Марьюшка, пока кроме серёжек не надевай ничего, да и сестрицам не показывай. Матери оставь на сохранение.

Событие одиннадцатое

Иоганн Кеплер не понимал, зачем он нужен был маркизу Пожарскому. Тот вообще вёл себя странно. К тому же оказалось, что маркиз ещё отрок, ему всего четырнадцать лет. И пусть он смотрелся несколько старше и был довольно высок, но всё равно отрок. Странности начались через день после того как он вернулся с Урал камня. Это страшно далеко на востоке. Московия оказалась огромной страной. Настолько огромной, что её границ на востоке можно было достичь только через несколько лет, после выступления из Москвы.

Маркиз начал с того, что занялся их лечение. Он собрал всех приехавших, за исключение молодёжи и отвёл к знахаркам. И теперь вот уже три месяца Кеплер пьёт по три раза в день отвары из трав и ягод. А ещё эти целительницы пришли домой к Кеплеру и осмотрели его жену и мать.

Теперь пить отвары они ходят втроём. Утром, днём и вечером, каждый день при любой погоде. Иоганн спросил, нельзя ли сразу налить отвар в кувшин на целый день.

— Я тебя, милок, не учу, как звёзды считать, а ты не учи меня, как людей лечить, молод ты ещё, — отбрила его травница.

Мать Кеплера Катарина и жена Сусанна тоже поворчали, но исправно посещали бабулек. Катарина и сама травница высоко оценила знания вершиловских целительниц и в последнее время часто проводила с ними, изучая язык и обмениваясь знаниями. Самого же астронома ещё мучил приставленный к нему стрелец. В любую погоду он поднимал его не свет ни заря и выводил на пробежку. Сначала они бегали не долго, но сейчас, через три месяца уже пробегали по тропе, где ежедневно тренируются стрельцы. Приставленный к нему Сидор Синица, говорил, что бегают они теперь две версты. Этот же стрелец, раз в неделю водил Иоганна в баню и там бил веником. И что самое интересное, это начинало Кеплеру нравиться.

Дом, в который семейство Кеплеров поселил маркиз, был не меньше того, в котором астроном жил в Линце. И это был не каменный дом с вечными сквозняками, а тёплый деревянный двухэтажный терем с тремя печами и запахом свежего дерева. Четверо детей Кеплера двое от первого брака и двое от второго благополучно перенесли переезд и двое старших от первой жены Барбары уже ходят в школу. Его приёмная дочь Джемма уже прогуливается по вечерам с одним из учеников Рубенса и дело, кажется, идёт к свадьбе. Всё вроде на первый взгляд просто замечательно. Только вот зачем маркиз собрал их всех у себя? Учить детей астрономии? Так он знает эту астрономию лучше самого Иоганна. Непонятно. Детей астрономии Кеплер учил. Пока с помощью переводчика, но с ним самим занимались русским и успехи были.

Страдающий большую часть жизни близорукостью Иоганн как-то при Пожарском придвинул к себе листок с записями поближе.

— А почему вы не носите очки? — спросил маркиз.

— Но ведь очки помогают только дальнозорким, — пожал плечами Кеплер.

— Бред, ведь вы изобрели науку оптику, работаете с линзами полжизни. Нужны просто другие линзы. Они должны быть двояковогнутые. Бери в помощники Майра, Стивена и ван Бодля и делайте очки. Когда нарисуйте линзу, я её отолью. Зашлифовать поможет ювелир Лукаш Донич.

И они сделали это. Правда, без помощи маркиза всё равно не обошлось. Взглянув на их поделку, он фыркнул и нарисовал очки с дужками для крепления за ушами и приспособлением, чтоб они крепились на переносице. Линзы отлили, зашлифовали, вставили в оправу и теперь Кеплер всюду ходит в очках и впервые за многие годы видит не размытые тени, а людей и деревья и даже снежинки, летящие в воздухе.

Вот и спрашивается, если маркиз Пожарский "всё" знает сам, то зачем ему нищий придворный астроном.

Свои знания в астрономии и других науках Пожарский объяснял, что в детстве в Москве читал книги атлантов, но сейчас эти книги сгорели при пожаре. Так, что спрашивайте, если вспомню, объясню, если нет, значит, нет. Кеплер воспользовался этим предложением и каждый день почти, устраивал с Майром княжичу перекрёстный допрос. Эти атланты, если это правда, настолько дальше продвинулись в естественных науках, что просто жуть брала. Как хотелось бы Иоганну взглянуть на те книги. Вместо этого ему показали монеты этих древних полубогов. Что ж, монеты впечатляли, таких сейчас никто не сможет сделать. Неужели русские и, правда, потомки атлантов, ведь надписи на монетах написаны почти по-русски.

Как-то маркиз принёс стеклянную призму и показал, как из белого света тот разделяется на семь цветов. "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Прочитал маркиз считалочку, что почерпнул в книге атлантов. Это и есть цвета спектра. Но я показываю вам не это. Смотрите. — Князь поднёс к цветной полоске на стене большую лупу, — Между цветными полосками есть чёрные линии. Так вот каждый элемент, светясь, испускает свет строго определённого спектра и вот эти чёрные полоски у каждого элемента разные. Проводите опыты, сжигайте в спиртовке разные металлы и вещества, и анализируйте. У атлантов написано, что простых веществ около ста. Попробуйте начать их определять. Если что не будет получаться, то спрашивайте.

Эх, хоть глазком бы одним заглянуть в те сгоревшие книги.

А ведь он таким здоровым и бодрым не чувствовал себя никогда в жизни.

Событие двенадцатое

Царь и Великий Государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов получил на Рождество подарок из Вершилова. Подарок явно был не маленький. Двое рынд еле занесли в тронный зал большой сундук. Сундук был заперт.

Михаил посмотрел на стоящего рядом дьяка Фёдора Борисова и тот протянул ему конверт. Письмо было от Петруши.

Здрав будь, Великий Государь! Поздравляю тебя с Рождеством Христовым и высылаю несколько подарков. Только ты, царь батюшка с подарками, что в большом сундучке будь поаккуратнее, ибо разбиться могут. Когда посмотришь подарки, Государь, возьми у дьяка второе письмо.

Заинтригованный Михаил вставил, нашедшийся в конверте, ключ в замочную скважину и повернул его. Замочек щёлкнул. Царь открыл крышку. Сверху лежали подносы. Сделаны они, судя по весу, были из железа. Михаил Фёдорович убрал обёртку из ткани с первого подноса и обомлел. Весь поднос был усеян невиданной красоты цветами. Таких цветов не бывает. Такие, растут только в раю. Кто же мог подсмотреть их там, а потом перенести на поднос. Весь поднос был покрыт чёрной краской, и цветы всеми красками просто горели на нём. И сверху всё это было покрыто лаком.

Михаил развернул второй поднос, третий. На всех подносах были эти волшебные цветы. Подносов было одиннадцать штук, и ни на одном узор не повторялся. Ничего красивее до этого Михаил не видел.

— Пресвятая Богородица, — перекрестился стоящий рядом дьяк, — Кто же мог такую красоту нарисовать? Где они эти цветы видели?

Михаил и сам задавал себе эти вопросы. Неужели это нарисовал тот художник Рубенс из Голландии?

— Вели матушку позвать, — бросил через плечо дьяку царь, повернуться не мог. Вдруг это исчезнет.

Дьяк Борисов вышел на минуту и снова вернулся, плотно закрыв дверь. Михаил переходил от одного подноса к другому и всё хотел выбрать лучший. Не получалось. Разве вон тот с цветами похожими на одуванчики. Или вон тот с синими колокольчиками по углам. Да нет. Все хороши. Отвлекло самодержца от созерцания появление старицы Марфы. Государыня Царица прошла вдоль разложенных на лавках подносов и истово перекрестилась.

— Дозволил Господь при жизни царствие небесное увидеть. Кущи райские. Кто же прислал тебе это чудо, Мишенька?

— Петруша Пожарский из своего Вершилова, — тоже перекрестясь с трудом превозмогая спазм в горле, ответил Михаил Фёдорович.

— Если просить будет чего, дай! — строго зыркнула на сына царица.

— Там в сундуке ещё один сундучок есть, — напомнил дьяк.

Вдвоём, чтобы никого не звать, дьяк с царём достали сундучок и установили на лавку. Он сам по себе был чудом. Михаилу приходилось видеть красивую резьбу по дереву, но такую мелкую и затейливую ещё нет. Он снова перекрестился и открыл крышку с вырезанными на ней жар-птицами. Там были какие-то предметы, завёрнутые в тряпицы. Михаил развернул одну и чуть не выронил. У него задрожали руки и колени. У него в руках было полупрозрачное фарфоровое блюдце с видом засыпанного сугробами маленького домишки на берегу, почти схватившейся речки, только узенькая полоска оставалась. И всё это было сделано только одним синим цветом, который не был нарисован красками поверх, рисунок был внутри блюдца, и он горел сквозь прозрачное покрытие. Михаил видел китайские вазы, их подарил ему посол персидский. Но насколько это блюдце было лучше. Оно было тоньше. Оно было красивей. Оно было белей. Михаил, вспомнив хвастовство посла о серебряном звоне, слегка ударил ногтём по блюдцу. Вот это серебряный звон, а не то, что восхвалял посол.

Осторожно поставив блюдце на лавку, Михаил достал следующую вещицу. Теперь это была чашка с таким же рисунком и она, казалось, ещё тоньше, через неё даже видны были подносы на лавке. Не решаясь держать это дальше в руке, царь поставил чашку на блюдце и посмотрел теперь на пару.

— Принеси-ка мне стулец, Фёдор, — сказал он Борисову, — Ноги не держат.

Дьяк принёс два стульца, усадил на них сначала старицу Марфу, а потом Государя.

— Доставай остальные, да не разбей. Колом не отделаешься.

Дьяк перекрестился и стал доставать остальные предметы. Всего чашек с блюдцами было одиннадцать. Десять с рисунками зимними, а одна пара с синими цветами небывалыми. Когда чудес слишком много, то устаёшь ахать. Так и тут, царица смахивала слезу и крестилась, а царь впал в какой-то транс, как при истовой молитве. Прошло не менее десяти минут, пока Михаил вспомнил, про второе письмо.

— Читай дьяк второе письмо от Петруши.

Государь! Сделали эти подносы и чайные пары мастера мои из Вершилово. Есть у меня две просьбицы, не откажи, — дьяк замер.

— Читай же! — прикрикнула на него старица.

Продай государь эти вещицы, но не просто, а устрой аукцион. Подожди гневаться. Это только первые изделия, а первый блин всегда комом, сейчас уже делаем новую партию, она будет в сто раз краше, это просто учились. Продай, Государь. Через пару недель получишь настоящие изделия из Пурецкой волости, а на этих я даже надпись делать постеснялся, чтобы потом не краснеть. Только продавай не просто так, а устрой аукцион. Удовольствие получишь больше чем от созерцания сих уродиц. Созови самых богатых купцов иноземных и наших гостей торговых, да бояр московских. Выставляй по одному предмету и говори, что цена рубль, а кто больше даст пусть руку поднимет. Потом, говори, что раз рук много, то цена десять рублей, ну и так пока один не останется. Потом тако же поступи с другими предметами. Денег сразу не требуй, пусть слово дадут, что соберут за пять дней. Поверь, царь батюшка, большего удовольствия ты ещё не испытывал. Только стрельцов пару десятков сразу крикни, а то и тебя не постесняются, друг другу бороды начнут рвать. Не бойся, что продашь, пока до тебя подарки дошли я уже новые диковинки сделал и сейчас они из Нижнего Новгорода выезжают. Это первая просьбица, — дьяк остановился.

Мать с сыном переглянулись. Потом синхронно посмотрели на красоту невиданную. Как же это можно продать?

— Дозволь, Государь, слово молвить, — прервал игру в гляделки дьяк Фёдор.

— Тоже будешь предлагать продать? — почти враждебно посмотрел на него Михаил.

— Ведь никогда ещё Пётр Дмитриевич не обманывал. Раз написал, что уже гораздо лучшие диковины в пути, то так и есть, — нейтрально ответил дьяк.

И вдруг на сторону Борисова встала царица.

— Не знаю, зачем Петеньке это надо, но раз просит, то сделай! — тяжело вздохнула старица.

— Так ведь красота? — робко возразил царь.

— А представь, как купцы и бояре передерутся, и какая слава по всему миру пойдёт, что Русь фарфор лучше китайского делает, да подносы эти с райскими цветами. Продай. Умница Петруша.

— Подумаю я, с батюшкой посоветуюсь, — почти согласился Михаил Фёдорович, — Дальше читай.

Вторая просьбица у меня царь батюшка о награде для мастеров, что сделали эти вещицы. Опять прошу, не гневайся сразу. Присвой четверым мастерам дворянский титул и дай по небольшой деревушке. Это не для обогащения. Вот Пётр Петрович Шваб, книгопечатник, в своей деревеньке, тобою, Великий Государь, дарованною, построил всем крестьянам дома большие с двумя печами, что по-белому топятся, да баню, да коровник, да конюшню. Купил им по две коровы и лошадь, да по две козы, да зерна семенного дал. И ничего пока с тех крестьян кроме, как один раз в день кринки молока, не требует. У него и так всё есть. Зато крестьяне, наконец, досыта детишек накормят. Детишки помирать с голодухи перестанут и вырастут сильными и здоровыми, как раз к тому моменту, что перемирие с ляхами кончится. Вот тогда, то и скажется вся твоя мудрость. Будет, кому накрутить панам хвосты. Мастера те: Онисим Петрович Зотов, он над гончарами главный, Вацлав Крчмар, что печи строил, Никита Михайлович Шульга, что помогал с Урал камня секретный компонент для фарфора добывать и художник голландский Питер Пауль Рубенс, что вместе с учениками и подмастерьями расписал те подносы и чайные пары.

Только ты, государь, отсюда из Вершилова вижу, не все подарки достал из сундука. Вели дьяку Фёдору книжицы, что Пётр Шваб новые напечатал достать. Эти не продавай. Только Государыне и батюшке твоему Патриарху по одной вручи. Печатать мы только начали. Это пробные экземпляры. Вдруг тебе не понравятся.

— И впрямь Петруша видит через четыреста вёрст, — засмеялась Государыня, когда дьяк достал из большого сундука тонкую пачку книг.

Борисов разобрал книги и протянул по две матери и сыну. Сам же посмотрел оставшиеся две. Одна книга называлась "Молитвенник". Как и все творения Шваба, она была бесподобно оформлена, но не это было главное, на верху всех листов были узоры из лепестков цветов, и было видно, что это не рисунок, а настоящие лепестки настоящих цветов. Царь тоже заметил это и попробовал краешкам ногтя. Нет, лепесток был как бы внутри бумаги.