Кровь на эполетах (3 главы из романа)

— Понял, ваше высочество, — сказал генерал и, откозыряв, ушел.

Богарне извлек из жилетного кармана часы. Без четверти двенадцать. Его корпус заночевал в двух с половиной лье от этого жалкого русского городишки. Выступил с рассветом. К десяти часам они были у реки, а в полдень вице-король собирался захватить город и доложить об этом императору. Великая армия сейчас движется сюда. Бонапарт будет недоволен пасынком, узнав, что тот возится с какой-то жалкой кучкой русских. Тех не могло быть много — в кустах дивизию не спрячешь. Плохо. Остается надеяться, что Пино не подведет. Он отличный генерал, будет стараться.

Вице-король вернулся к столу и приложился к бокалу. Сморщился — вино остыло. Это ухудшило его и без того не радужное настроение.

3.

Тактику боя мне подсказало послезнание. В той Отечественной войне был эпизод, когда русский егерь, спрятавшись в зарослях на берегу Днепра в течение дня не позволял французам наладить переправу. Чего только лягушатники не предпринимали: палили из ружей по кустам, стреляли по ним из пушек, но оставшийся неизвестным егерь, прячась, метким огнем отгонял саперов, пока его, наконец, не достали пулей. Французов это так впечатлило, что они похоронили героя с воинскими почестями. Вот я и решил... Несмотря на октябрь, листьев на кустах и деревьях на берегу Лужи хватало, чтобы укрыть батальон. Почему я в отличие от егеря на Днепре дал возможность французам построить переправу? Время. Его следовало тянуть как можно дольше. Мой батальон в сравнении с подошедшим корпусом Богарне — мошка, смахнут и не заметят. Рисковал, конечно, на войне риск — обычное дело. Получилось. Перестреляв не ждавших такой подлянки саперов и их начальство, егеря собрали трофеи и разрушили мост. Первый тайм за нами. Я радовался этому, наблюдая за суетой егерей у разрушенного моста. От них отделился Синицын и пошел ко мне. За ним устремились другие офицеры.

— Вот, господин капитан, — улыбнулся Синицын, протянув мне шпагу с эфесом, богато украшенным золотом. — Генеральская, с француза сняли. Это в подтверждение, — он показал зажатую в другой руке шитую золотом двууголку с перьями поверху.

— Спрячь, — сказал я. — Пригодится.

— Зачем? — удивился ротный.

— Это наши с вами ордена, Антип Потапович, — ответил я, повысив голос. — Не каждый день удается отбросить неприятеля, убив при этом вражеского генерала. После боя буду хлопотать о наградах для офицеров и нижних чинов. Думаю, не откажут.

Глаза юных прапорщиков, слышавших этот разговор, вспыхнули восторгом. А вот ротные не обрадовались. Получение любого ордена Российской империи, за исключением Святого Георгия, требует от награжденного единовременного взноса в Орденский Капитул. Причем, не маленького. Например, за Анну самого низшего, 3-го класса — 20 рублей. Большие деньги для вчерашних унтеров. Потому после Бородино они просили чины вместо орденов. Со взносом можно не спешить, его не требуют немедленно, но Орденский Капитул не отстанет. И неважно, что со временем кавалеру ордена можно рассчитывать на пенсион. Во-первых, не всем его дают, во-вторых, дожить нужно.

— А что в ранцах французов, Антип Потапович? — спросил я, уловил настроение ротных.

— Вы были правы, Платон Сергеевич, — кивнул он. — Есть дуван. Толком не смотрели еще, но в некоторые заглянули. Дорогие ткани, посуда, попадается и серебряная. Топоры и пилы заодно прибрали. Справный струмент, сгодится. Какие будут приказания?

— Забирайте все и отходим к монастырю, — велел я.

— Почему? — удивился Синицын. — Так славно повоевали! У нас даже раненых нет, а французов много побили.

— Потому что во второй раз не выгорит, — вздохнул я. — Отходим.

Офицеры козырнули и ушли распоряжаться. Я хмуро смотрел, как роты строятся. Настроение изменилось, на душе стало сумрачно. Да, нам повезло, но повторять один и тот же прием дважды... Это одинокого стрелка на Днепре французы не могли долго достать. Попробуй выцели его в густых кустах! А у меня сотни солдат за зарослями стояли плотно. Река узкая, дистанция для стрельбы плевая, кусты для пуль не преграда. Покрошат в фарш.

В том, что я прав, убедился еще на подходе к холму. За рекой зарокотали барабаны и послышался мерный топот тысяч ног. Вскоре противоположный берег заполонили солдаты в белых мундирах с цветными лацканами и в черных киверах с султанами. По команде они вскинули ружья и прицелились в прибрежные заросли на нашей стороне. В следующий миг будто кто-то разом разодрал над лугом огромный и толстый брезент. Противоположный берег заволокло дымом. А по кустам на нашей стороне будто ударили дубиной — полетели ветки, листья, различимые даже с расстояния в несколько сот метров.

— Ну, что, убедился? — спросил я Синицина.

Тот мрачно кивнул. Не прошло минуты, как итальянцы, а это были они, повторили залп. Потом еще и еще. Дошло даже до юных прапорщиков, на чьих лицах поначалу читалось недовольство отступлением. Тревожно оглядываясь, они ускорили шаг, да и солдат подгонять не было нужды. Мы едва встали склоне холма у вершины, как итальянская пехота на противоположном берегу расступилась, и в образовавшийся проход хлынули всадники. Поднимая фонтаны брызг, кони прыгали в реку, и плыли к нашему берегу. Блядь! Мать вашу за ногу! Из книг историков моего времени я знал, что у Наполеона в Москве почти не осталось кавалерии — менее четырех тысяч всадников на всю Великую армию, из-за чего, к слову, и не вышел стремительный бросок к Калуге. Императору даже пришлось формировать из гусаров и уланов пехотные полки. Но у вице-короля Италии кавалерия нашлась. Писец. Это пехотинцу преодолеть глубокую, пусть и не широкую реку проблема, для кавалериста — ерунда. Кони переплывут ее вмиг.

— Батальон, в кучу сбейся! — завопил я, надсаживая глотку. — Живо, бабы беременные, мать вашу! Урою!

Ругаться, конечно, нехорошо, тем более, интеллигентному человеку с медицинским образованием. Но тот, кто так скажет, никогда не воевал. Мат в бою позволяет преодолеть цепенящий тело страх и побуждает к действию. Закричали ротные, щедро раздавая новобранцам затрещины. Бывшие унтера знали дело: через несколько минут каре, больше походившее на овал, ощетинилось штыками. В наружных рядах — новобранцы в серых мундирах, во второй шеренге — ветераны в зеленых. Все правильно: стрелки из новичков никакие, так пусть хоть штыками тычут. Офицеры — внутри, каждый возле своей роты, я — в центре. За спиной — верный Пахом. Остался, хотя перед боем я отсылал его к коноводам. В руках денщик сжимал трофейный топор на длинной ручке с окованным медью концом топорища. Ну, ну...

— Ружья зарядить! — скомандовал я.

Защелкали крышки огнив, замелькали над штыками руки с шомполами. Забивая заряд, солдат держит шомпол тремя пальцами. Почему не всей ладонью? Потому что, если при зарядке воспламенится порох (такое случается), то ружье выстрелит, и шомпол улетит в небо, ободрав с пальцев кожу, в крайнем случае сломав их. Но пальцы заживут, а вот если оторвет руку... Сосредоточенно забивали заряды в свои штуцера юные прапорщики. У них, как и у меня, штыков нет — кавалерийские карабины. Я зарядил свой штуцер и взвел курок.

Пока мы возились, кавалерия выбралась на берег, сбилась в строй и огромной массой потекла к нам. Бля! Сколько же вас? Не отобьемся. Надо было не спешить и встретить всадников залпом всего батальона. Упустил момент. Теперь смогут стрелять только обращенные к полю шеренги. Эта мысль мелькнула и исчезла — не помогло бы. Новобранцы не успели бы после залпа перестроиться в каре — выучки нет. Кавалерия обошла бы нас с флангов, и случилась бы резня. Пехотинец, если он не в каре, для всадника не противник, а лоза для рубки. Я побежал к обращенному к полю краю строя, но Синицын опередил меня.

— Рота! Первая шеренга — на колено. Не стрелять. Вторая — целься! — рявкнул он во весь голос.

Правильно: Синицин сражений побольше меня видел и знает, что делать. Новобранцы с такого расстояния все равно не попадут, а егеря со штуцерами успеют перезарядиться. Я вскинул свой к плечу. Далековато, но не для штуцера. Прицельная дальность гладкоствольного ружья до двухсот метров. Но с такой дистанции никто не стреляет — попасть практически невозможно. Палят на сотню шагов, да и то по плотному строю. Здесь другая война, тратить тысячи патронов, чтобы убить одного врага, возможности нет. Порох и свинец стоят дорого, последний вообще морем из Англии возят. Нужно наверняка. Я взял на мушку слегка вырвавшегося вперед всадника. Осадим бойкого.

— Пли!

Шеренгу окутал серый пороховой дым. Набежавший с запада ветерок снес его к монастырю. В катящейся к нам лаве образовалась проплешина, исчезла и моя цель. То ли я попал, то ли кто другой — не разберешь. Но проплешина тут же затянулась — как ряска на болоте после брошенного в нее камня. Наш залп французов не испугал.

— Заряжай!

Егеря торопливо заработали шомполами — и я с ними. Готово! Я вскинул штуцер к плечу. До всадников совсем близко — не больше сотни метров. Отчетливо видны лица под киверами, расшитые шнурами доломаны. Гусары. Хорошо, что не уланы, у тех — пики, с ними каре прорвать проще. Вообще прорывать каре — функция тяжелой конницы, тех же кирасиров. Но нам с необученными новобранцами и гусаров хватит. Всадники выхватили сабли, их отполированные клинки сверкнули в лучах выглянувшего из-за облаков солнца.

— Первая шеренга — встать! Вторая — шаг назад! Целься!

Молодец Потапович! Мы стоим на склоне, и, если отступить, егеря выстрелят поверх голов новобранцев. В противном случае пришлось бы между голов. Такие выстрелы оглушают солдат первой шеренги, искры несгоревшего пороха с полок и стволов могут ожечь щеки. Опытному егерю не привыкать, но у нас неуки.

— Пли!

Грохот, запах тухлого яйца от сгоревшего пороха, крики людей и жалобное ржание коней. Когда дым снесло, перед строем обнаружилась куча мала. Убитые и раненые лошади, неподвижные тела всадников между ними и под крупами лошадей. Залп полторы сотни ружей в плотную толпу с близкого расстояния — это страшно. Но французов это не смутило.

— En avant France! — прозвучало впереди. — Vive l'empereur!

Волна всадников накатила на каре. Первый ряд егерей выбросил вперед штыки. Гусары отхлынули и закружили вокруг. Стреляли из пистолетов, пытаясь сделать в строю проход и через него прорваться внутрь. Если выйдет, нам — хана. Егеря, стоявшие позади новобранцев, палили в ответ. Не было залпов — стрельбой уже никто не управлял. Выстрелы грохотали вразнобой, впрочем, без особого эффекта с обеих сторон, что было видно, когда дым сносило ветром. Попасть в движущуюся мишень из кремневого ружья можно лишь случайно. После нажатия на спуск и до выстрела проходит около секунды: пока вспыхнет порох на полке, затем подожжет заряд, цель убежит. Но из пистолета верхом на скачущей лошади прицелиться тоже непросто, хотя у французов в этом преимущество — палят по статичной цели. Время от времени солдаты в первой шеренге падали, и ротным приходилось уплотнять строй. Шло время, но никто из противоборствующих сторон не мог добиться успеха.

Первыми поняли это французы. Прозвучала команда, и карусель прекратилась. Всадники отхлынули от каре и рассредоточились на лугу. Многие стали перезаряжать пистолеты. Делали это гусары на удивление ловко. Мы продолжили стрелять, но этот огонь действенным не был, хотя время от времени гусары падали с седел. К сожалению, реже, чем хотелось. Всадник даже на стоящей лошади постоянно в движении, поэтому пули летели мимо. Французов наш огонь не сильно смущал: они спокойно орудовали короткими шомполами, и вскоре завершили перезарядку. Прозвучала команда, и гусары вновь сбились в строй. В этот раз он представлял собой не широкую лаву, а плотную колонну. Передние всадники взяли пистолеты в обе руки, и, управляя лошадьми только с помощью ног, помчались к нам.

— Целься в коней! — закричал Синицын. — Пли!

Ответом на это стали разрозненные выстрелы. Французы развели нас. Пока мы отстреливали их по одиночке, готовили атаку, скорее всего, хорошо им знакомую и не раз испытанную на практике. Остановить их сейчас мог только дружный залп из ружей, но они у большинства егерей разряжены. Сейчас передний ряд французов пробьет в строе брешь пистолетными выстрелами, остальные ворвутся внутрь и устроят резню. Батальон капитана Руцкого ляжет костьми, как и велело начальство.

Колонна атакующих приблизилась, стали видны оскаленные пасти лошадей, злые лица гусаров, пистолеты в их руках. В голове внезапно всплыл идиотский стишок, вычитанный в интернете. Воспаленный мозг мигом переделал в нем слова:

...Ну, здравствуй, кавалерия!

Сегодня в гости к вам пришел

Лаврентий Павлыч Берия!

— Дай! — я вырвал топор из рук денщика, сунув взамен бесполезный сейчас штуцер, после чего припустил к атакуемой шеренге, на бегу раскручивая топор над головой. Хороший инструмент у французских саперов. На длинной рукояти, острый, с квадратным бойком на обухе. Последний чтобы гвозди забивать, но и в лоб приложить можно. Для обычного человека тяжеловат, для меня — пушинка.

Я успел. Залп из пистолетов проделал в шеренге егерей брешь, и в нее уже заскакивал всадник с саблей, занесенной для удара. Врешь, сука, не пройдешь! Хрясь! Получив обухом в лоб, лошадь рухнула, как подкошенная. Всадник перелетел через ее голову и, выронив саблю, пропахал носом стерню от скошенной травы.

— Добейте! — крикнул я солдатам и устремился вперед. В брешь уже заскакивали другие гусары, причем, сразу парочка. А вот хрен вам! Хрясь! Поворот волчком — хрясь! Полетайте парни! Вернее, приземляйтесь. Засадив носком сапога в промежность француза, оказавшегося пошустрее и успевшего вскочить на ноги, я развернулся к следующим. Хрясь, разворот, хрясь... Мной овладела непонятная дикая ярость. Я бил и крушил, ловко уворачиваясь от ответных ударов сабель и даже выстрелов из пистолетов. Падали лошади, летели наземь всадники. Успевшие спрыгнуть с убитых коней гусары, не стали связываться с придурком с топором в руках и убежали к своим. Я запрыгнул на круп убитой лошади и вскинул топор над головой.

— Что, зассали, пидоры! — завопил во весь голос. — Ком цу мир! Я вам покажу кровавую гэбню!

Смельчаки среди пидоров нашлись, двое всадников рванулись вперед и напали на меня сразу с двух сторон. Хрясь! Конь рухнул, придавив всадника. Бам! От сильного удара кивер сел мне на уши. Подскочивший справа всадник угодил по нему саблей. Я, не глядя, отмахнулся лезвием топора. Хрусь! Густая теплая жидкость брызнула мне в лицо, залепив глаз. Блядь! Я повернул голову. Побелевший гусар с ужасом смотрел на свое правое плечо. Руки с саблей у него более не было, а из короткого обрубка фонтаном прыскала кровь. Не боец. Остальные всадники отчего-то нападать не спешили и, натянув поводья, встали в десятке метров от меня, глядя в сторону. Впечатлились, петушки гальские.

— Капитан! — раздалось позади, и я узнал голос Синицына. — Сигай долу!

Мгновенно сообразив, я спрыгнул с крупа и ничком рухнул на вытоптанную копытами траву, уронив при этом топор. За спиной грохнул залп, и все вокруг затянуло серым дымом. Я встал и, волоча ноги, побрел к своим. Идти было тяжело — из меня будто выпустили воздух. Из дыма выскочили Синицын с Пахомом и, подхватив меня под руки, затащили в глубь каре, где усадили на траву.