Доктор для мутантов

— И тебя нужно десятком брать?

Вот же гад. Или почуял чего? Полицейские с нюхом действительно бывают, лично встречал — только не разобрался, мутация это или что.

— А кто меня по стене мордой возил?

— А я не понял, поддавался ты или нет, — сознается участковый. — Слушай, а твоими методами его никак? Он же явно твой клиент. Может, даже знакомы? Что-то ты многовато знаешь.

— Я лечу подростков, — устало повторяю я. — Кстати, насчет лечения: ты взрослый, тебе я помочь не могу. Это значит — мое внушение кончится через сутки, и супруга за тебя возьмется снова, а ты с прошлого раза еще не восстановился. Решай что-нибудь.

— Не суй нос в мою семью! — рычит он и уходит.

Я усмехаюсь ему вслед. Как бы не так. Был бы он просто неадекват, пальцем бы не шевельнул. Но он — неадекват с табельным оружием, а это совсем, совсем другое дело.

И да, мое внушение не закончится через сутки. Оно вообще не закончится. Ненавижу ломать чужую личность, но уж если ломаю, то качественно, ибо профессионал.

Выхожу из офиса поздно вечером, но иду не к метро, а по тропе через надоевший лесок, к парковке, и долго смотрю на движение людей у подъездов. Через полчаса осознаю, чего именно жду, плюю и отправляюсь обратно, к станции метро. Он несомненно живет где-то здесь, но ожидать, что маньяк поведет очередную жертву в лесочек ночью — глупость, рожденная отчаянием. Я лечу детей не для того, чтоб их убивали! Но это не значит, что надо терять голову от злости. Маньяк действует при свете дня, это очевидно. С чего ему бояться? Он же обо мне не знает.

4.

Работа с клиентами невольно формирует мне особый график жизни. Большинство из них днем или на учебе, или — это касается родителей — на службе. На прием им проще идти вечером или в выходные. Так зачем затруднять товарищам нести мне денежки? Значит, и я работаю вечером и в выходные. А с утра и до вечера — мое законное время отдыха. И я отдыхаю, чем вызываю нехорошее чувство зависти у соседей по комнате: хорошенько высыпаюсь, занимаюсь в инфо-библиотеках до рези в глазах, хожу на тренировки в студию экстрим-танца, если есть свободная наличность, или просто гуляю по городу при хорошей погоде. Вообще Москва хорошей погодой не балует, но иногда выпадают ничего такие денечки — теплые, ясные. Как, например, сегодня.

Сегодня я гуляю. Поток людей сметает меня под землю, десять минут оглушительного гула, переход по каменной кишке, еще десяток минут грохота и воя, обратный поток тел выплевывает меня наружу — и вот я уже за десятки километров от моего облезлого хостела, иду не спеша по бульвару, моргаю расслабленно на солнце, любуюсь группками студенток в модных юбочках-флай. И при этом москвичи ноют и жалуются на пробки и жуть метро. Эх, попробовали б они у меня на родине добраться из пригорода в центр.

Флай... Великий русский язык всасывает все, что звучит в инфо, и сейчас напоминает исходник разве что грамматикой и совсем чуть-чуть фонетикой, особенно у молодежи. Флай — нечто короткое и легонькое на бедрах, взлетающее при каждом шаге, при любом ветерке. Москвички умудряются носить ЭТО и зимой. Говорят, после Катастрофы климат изменился, потепление. Врут. В головах у них изменение, не в климате. В инфо кое о чем упорно помалкивают, дело же в том, что сейчас на московский улицах царит век вуайеризма, жестокий и прекрасный. Суть в одном принципе: смотри, но не трогай. Как подозреваю, это еще одна мутация, настолько распространенная, что ее уже считают нормой. Незапланированные дети и неизлечимые венерические болезни стали слишком большой проблемой в вопросе выживаемости, и человек изменился, не мог не измениться. Физиологическая тяга к противоположному полу не исчезла, но вытеснилась в области эксгибиционизма и вуайеризма. Юные гёрлы ходят по улицам буквально раздетыми и испытывают от этого реальное наслаждение. Смотри сколько хочешь, никто не запретит, не возмутится! Смотри, любуйся, но не трогай. Общество вуайеристов страшно жестоко по отношению к натуралам. Притязания на физическую близость без одобрения противоположной стороны контакта по недавно принятым законам караются стерилизацией. Притязания к несовершеннолетним, независимо от согласия — смертной казнью.

Удивительно, но человечество до сих пор не вымерло. Как-то размножаются без любви, без проявления особых чувств, просто по необходимости. О детях, правда, трогательно заботятся, иногда даже чересчур.

Вдоль бульвара — буйство рекламы. Я гляжу на нее с насмешкой. Кричи, моргай, зазывай — на меня не действует. У меня есть серьезные основания полагать, что реклама — одна из причин появления на свет мутантов. В мире, где концентрация чужеродных химических соединений зашкаливает, генетическая устойчивость человека минимальна. Так устроено в природе: если меняется мир, человек должен измениться тоже. Должен — и меняется. Современного хомо химией не отравить, шумом не оглушить, и это хорошо, потому что и химии, и шума в городах с избытком. Но есть и продукты воздействия рекламы, а вот это уже страшно. В мире, где человеку навязывают, нашептывают, загоняют в подсознание чужие желания, просто обязаны появиться люди, способные противостоять внушению инструментов, созданных настоящими профессионалами, гениями своего дела. И они неизбежно появляются.

Вот только люди, умеющие противостоять современной, адски изощренной рекламе, умеют и обратное. Умеют сами навязывать другим свои желания. Сквозь все защиты, сквозь волю, сквозь здравый смысл. Умеют — и делают это. Человеку трудно противостоять соблазну всемогущества.

Я зову их мутами — и никогда не лечу.

Я гуляю не просто так, а двигаюсь к вполне определенной цели. Иногда, вовсе не по расчету градостроителей-проектировщиков, в городе образуются места, где пересекаются разнообразные людские потоки. У этих мест — свое очарование, может быть, скрытое для большинства, но очень ценимое мной. Если же пересекаются потоки студенческие — таким местам цены нет. Их, к сожалению, мало, и становится все меньше — москвичи сейчас ходят в основном от парковки до подъезда дома или же от станции метро до ближайшей остановки общественного транспорта. Но кое-что сохранилось, в основном неподалеку от учебных заведений. Вот к одному из таких священных мест я и иду неторопливо. Спешить некуда. Сегодня там должен петь Гипер-С, а Серега, если берется работать, вкалывает честно, с утра и до вечера, полную рабочую смену, как на заводе. Правда, работает далеко не каждый день. Почему? Ну, я уже упоминал, что все мутанты — жуткие эгоисты? Серега — из ярко выраженных, пробы ставить негде. Он — из вымирающего племени уличных музыкантов, оригинальный поэт, талантливый композитор и аранжировщик. И исполнитель, разумеется. До Катастрофы таких называли бардами и очень уважали, сейчас их гоняет полиция и не уважает никто. Я слышу его издалека — у Сереги очень яркий, светлый, легко узнаваемый тенорок.

— Девочка по воздуху идет, тип-топ...

Звенит колокольчиками, льется прихотливым ручейком мелодия. Волшебная вещь — синтезатор. Что может сравниться с ним? Скрипка? Но это только мелодия. А его синтезатор поет, звенит и дышит музыкой.

Сегодня Серега поет о девочках на столбиках. Мода изменчива, и завтра, может, столбики уйдут в небытие, но пока что девочки на столбиках — обворожительное, незабываемое зрелище. Вот идет, течет толпа студентов, вдруг раздается на мгновение, и появляется стройненькая, легонькая гёрла. Вышагивает себе плавно и спокойно... на две головы выше всех. Потому что туфельки ее — особые. Называются — столбики. Жутко дорогие, жутко стильные. Ажурная конструкция может вознести обладательницу столбиков на полметра вверх, может по желанию опустить. Ходить на столбиках учатся на специальных курсах, учатся долго, и все равно далеко не у всякой получается. Но уж если получается, то — глаз не отвести.

Серега не только поет. Он продает рингтоны, это его основной заработок. У него получаются превосходные рингтоны, по особому заказу и оплате — уникальные. Песенка о девочках на столбиках нравится многим, особенно девочкам на столбиках. К нему регулярно подходят, скачивают мелодию, перекидывают безнал с карты на карту. Парень действует расторопно, но несколько отстраненно. Наверняка он сейчас не только торгует оповещалками для инфо, но и впитывает окружающее, вглядывается в лица, слушает звуки и ритмы улицы. Через какое-то время у него появится очередной шедевр. И такой уникум сидит на улице, собирает крохи. Что поделать, лучшие места в обществе давно заняли совсем другие — "баксы", "движухи", "муравьи", "собаки" и им подобные.

Я им и восхищаюсь, и жалею. Он мутант. Он мутант из тех, кого по закону следует уничтожать. И Серега наверняка не переживет своей юности. Но если кто и поставит точку в его судьбе, то не я.

Гипер-С — так звучит его приговор. Крайне редкая, смертельно опасная мутация нашего сумасшедшего времени. Сергей получает жизненные преимущества от своей неукротимой тяги к женщинам. Гиперсексуал, что значит — без женщин жить не может. Причем в самом простейшем, плотском значении этого слова. Это сильно не вписывается в современные нормы, но женщины охотно идут ему навстречу. Как-то он на них воздействует. В свое время я подробно занимался исследованием феномена гипер-С, чтоб определиться со своим к нему отношением. Оказалось, Серега воздействует на женщин в каком-то смысле уникально. Они его просто придумывают для себя, таким, каким им нравится. Например, популярным спик-мэном. В общем, всё делают сами, и соглашаются на все тоже сами. Я подумал и успокоился. Самообман часто встречается во взаимоотношениях людей, способности гипер-С для этого вовсе не требуются. Выдумаешь себе образ идеального друга, потом чешешь затылок и не можешь понять, как так лопухнулся. Знакомое состояние, не правда ли? Так что я перевел Серегу из разряда потенциальных клиентов в просто знакомого и надеюсь, что не ошибся.

Что забавно, Серега черпает силы для жизни не в самой любви, а в драмах, ее сопровождающих. Не держатся женщины возле него, слишком быстро прозревают. Он же ничего из себя не представляет ни внешне, ни внутренне, да еще мутант, что автоматически означает дикого эгоиста. После бурной встречи тут же следует не менее бурный разрыв, Серега страдает и отливает океан своих чувств в золото волшебных мелодий. До следующей встречи. А там по новой. Понятно, что нервной системе и вегетатике сердца такой образ жизни не очень полезен, и проживет он недолго, даже если его не пристрелят.

Подозреваю, что гипер-С были всегда. Иначе как объяснить высокий процент людей искусства, сгоревших к тридцати семи и до последнего дня окруженных женщинами?

— Приветствую золотой голос России! — приятельски шлепаю его по плечу.

Серега отрывается от изучения кредитной карточки и неуверенно улыбается.

— Ты сегодня здорово поешь, — серьезно говорю я.

Я не люблю и не умею льстить, даже хвалю через силу, но тут надо, и я стараюсь говорить как можно искренней. Серега — талант, а таланты без благодарной публики чахнут. Раздувшийся счет на кредитке — это очень хорошо, это возможность пользоваться метро, жить в хорошей гостинице в одноместном номере и заходить в торговые центры не просто так, а по делу. А искренняя похвала для таланта — это жизнь, не более и не менее. Потому-то все таланты обожают поклонников и не гонят их от себя, несмотря на все грязные истории, связанные с фанами.

— Да песни ерунда, у меня и получше есть! — расплывается в довольной улыбке Серега. — Вот я вчера одну гёрлу подцепил, это да! Умопомрачительно юна! Такая тоненькая-тоненькая, а на ней только столбики, юбка-флай, шир-маечка — и больше ничего, слово даю!

Ну, слово поэта не крепче сотрясения воздуха, поэтому я не принимаю историю за правду. Шир-маечка у него, она же прозрачка — по такой погоде? Трепло. Нет, гёрла несомненно была, но всё остальное — яркая выдумка. Серега трещит, улыбается до ушей и разводит руками, я слушаю, склонив голову, и озадаченно соображаю. Что-то мне не нравится. Что? Понятно, почему Серега пел сегодня так себе — увлечен новой девицей. Вот когда она плюнет ему в лицо и убежит — тогда он запоет по-настоящему. Но и сегодняшний его уровень на голову выше наших шоу-стар. Значит, причина моего беспокойства не в его рассказе.

Я потихоньку проверяю окрестности — и мысленно чертыхаюсь. Вот они. Два мужика в черных куртках и девица при них. Стоят, смотрят, не скрываясь, на Серегу и очень нехорошо улыбаются. Непростая компания. Девица явно "бакса", мужики непонятно кто, но из опасных, потому что поток людей их инстинктивно сторонится, и стоит троица очень свободно. Скорее всего, "собаки". Похожи на частных охранников. А девица при них — информатор. Похоже, Серега влип со своей любовью к несовершеннолетним. Если "тоненькая-тоненькая" перевести в возраст, то сколько ей лет? И кто ее родители? Он же возлюбленных именно здесь и находит, на площадке перед университетом, а в университете дети простых людей учились разве что до Катастрофы. Итого? В сумме для Сереги выходит... если придет полиция, то смертная казнь, если частная охрана — выкинут в канаву, в заросли клена. Будет одной кучей мусора больше. Хм, разницы между государственным и частным подходом не заметно.

— Эй, поэт, к тебе насчет "крыши" не подходили? — на всякий случай проверяю наиболее безобидную версию.

— Подходили, — равнодушно бормочет он. — И университетская охрана, и полицейский патруль, и гвардия. Все подходили. Поставил им пару песенок на инфо.

Так, бандитская версия несостоятельна. Забыл, что здесь центр города. В центре города главные бандиты — патрули полиции и московской гвардии. Здесь живут, работают и учатся приличные люди. Чужаков с окраин в центр не пускают.

— Толку с их "крыши"? — внезапно злится Серега. — Меня гоняют, а мошенникам везде проход! Подошла вчера одна, говорит, на "Ночь студента" подбирают команду аниматоров, вступительный взнос на конкурс полминимала. И я, как последний лох, отдал! Она мне, тварь, даже чек с ридера выдала! Ничего не боятся!

Я усмехаюсь. Не тварь, а "бакса". Не один я попался, мелочь, а приятно.

— Строгий костюм, высокая прическа, безупречный макияж? Говорит холодно?

Серега удивленно смотрит. Значит, действительно "бакса".

— Если б она лезла в доверие, я бы сразу отшил! — бурчит Серега. — Я ж не дурак, не первый сезон в Москве работаю. На официальность купился. Док, а ты откуда ее знаешь? Знакомая, что ли?

— Да они все одинаковы! — машу я рукой. — Еще сезона два здесь поработаешь, начнешь различать. Но лучше б тебе вернуться домой. Доиграешься с девочками, убьют.

— Дома хорошо! — вздыхает поэт. — Только работы нет.

Он прав. Кому за пределами Москвы нужны песни? Там о насущном думают. Но и я прав — "собаки" никуда не делись, так и стоят, скалятся. Наблюдают за жертвой. И девица смотрит холодно и внимательно.

Мне пора на работу, и я ухожу. На прощание изображаю небольшой круг по площадке и прохожу мимо троицы. Они кривятся, переглядываются и дружно снимаются с места.

Нормальные люди инстинктивно боятся "собак". А "собаки" боятся меня. Если, конечно, я этого хочу. Это все, что я могу сделать для Сереги. Он "гипер-С", от своей судьбы ему все равно не уйти.