Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

Тем не менее, всё ж таки в конце концов слабенько квакнул:

— Я?.. Что — я? Что взамен — я, о таинственный незнакомец?!

И тогда — словно грохочущий финальный аккорд неимоверно гигантского органа:

— В е р н и с ь!.. Вернись, парень, ко мне, и мы вместе устроим такой праздник жизни и деятельности, коего не видывали еще ни в одном из миров! Понял? Вертайся, сынок! Вертайся в родную гавань!! Я ж д у т е б я !!!

И эта ушераздирающая кода окончательно сломила бедные мои ум, разум, душу и дух.

— Да кто же вы?! К т о-о-о?.. — прорыдал, размазывая сопли и слезы по подушке, я и, каюсь, неожиданно для себя добавил в конце рыдания нечто не вполне печатное. Добавил — и сам онемел от страха. Голос же...

Голос же, видно не расслышав, вдруг снова сделался на диво мягким и прямо пушисто-домашним.

— Кто я? Как это — кто?! Неужто ты до сих пор не узнал меня, сынку? А ведь я ж тебя породил!

Я — КОСМОС, кровинушка моя! Так возвращайся поскорее обратно в отчее лоно, мой маленький, бедный, замученный этими гадкими врачами майор! Ж-ж-ж д у...

И — точно отключился. Мгновенно нырнул в некое свое, одному ему ведомое и подвластное небытие.

Или — бытие, кто разберет?

Я же, весь мокрый от слез, соплей, ледяного пота, и, надеюсь, только от этого, в ужасе проснулся во сне, сперва из чумового второго сна в первый, нормальный, — с удочкой и парасями, — но поскольку было уже не до рыбалки, то следом проснулся совсем.

Проснулся — и заверещал благим матом, зовя няню.

Няня (вахту в ту ночь несла Гертруда) недовольно промычала что-то грубое и бессердечно отвернулась к стенке, вдобавок двинув мне по пути пухлым, но твердым локтем в нос.

Остановив кровь салфеткой, я продолжил настойчиво звать ее, говоря, что у меня обнаружились очень тревожные симптомы. Наконец Гертруда сердито встала, покрасила губы, слегка оделась и, тря заспанные глаза, пошла за дежурным врачом. Однако же, пока она ходила, я, раскинув оставшиеся мозги, решил, что откровенничать с третьестепенной пешкой нет смысла, а говорить надо сразу с шефом.

Это я тоже заспанному дежурному прямо так и заявил, чему он только обрадовался. Обрадованный, сказал, что подаст заявку на аудиенцию после завтрака, и отправился досыпать, счастливчик.

А я, бедолага, в компании черствой Гертруды и прибежавшей следом за дежурным врачом куда менее черствой хнычущей Марионеллы, с грехом пополам докоротал кое-как несколько оставшихся до завтрака и аудиенции неимоверно тягучих часов.

Слушайте, не выспался вторую ночь подряд!

Глаголь четвертая

Босс принял меня в роскошном овальном кабинете аккурат под бой больничных курантов в десять ноль-ноль, сразу же после птичкой выпорхнувшей из красивой массивной двери кабинета очень симпатичной разрумянившейся студентки-практикантки с зачеткой в ладошке.

Я пулей влетел в этот огромный кабинет, и...

— Порато дельно, девоцка, цто приехала! — радушно улыбаясь во весь рот, грузно скакнул навстречу главврач.

— Што-о-о?.. — обомлел я.

Однако и хозяин кабинета обомлел тоже. Впрочем, уже через секунду он сильно тряхнул своей благообразной седой гривой, точно отгоняя наважденье, и, похоже, успешно отогнал.

— Сорри!.. Ай эм сорри, милый! — виновато всплесќќнул руками главврач. — Совсем двоешницы извилинки затюкали! Думал, следующая на пересдачку явилась, а это вона кто! — И по-детски весело рассмеялся.

— Вы что-то непонятное сперва произнесли, — осторожно поинтересовался я. — Ну и потом тоже.

— Ой, да "Очень правильно, девушка, что пришла". А после просто извинился! — гоготнул главврач. Заметив мое искреннее изумление, добродушно пояснил: — Я же, голубчик, признаюсь, родом из немало обеспеченной семьи, а по образованию вообще не абы кто — архолингвист, штучный специалист в области языкознания — древних языков, диалектов и даже, пардон, жаргонизмов. Мой конёк — кентумные языки, ну и в сатемных, конечно, тоже шуруплю. Енто таперя мы усе на одной мове тетенькаем, а допрежь — у-у-у... Человек человеку лупо эст... Ох, простите, сорвался! Это к тому, что раньше люди друг дружку понимали с трудом, хотя... — Вдруг погрустнел: — Хотя оно и сегодня... — Но тут же снова резко повеселел: — Всё! Олл райт нау! Проехали!

— А как же вы со своим штучным языкознанием, да еще древним, в медицину-то попали? — наверное, не слишком корректно спросил я. — Тоже извините, но вроде странно. Или нет?

— Да пошто ж екту?! — лихо вскинул кустистые брови больничный владыка. — Ой, миль пардон! Почему так-то? А ничего странного. Кому сейчас эта архолингвистика, да еще и земная, нужна? Помыкался-помыкался со своим платиновым дипломом без работы, победствовал — даже голодал, когда с родителями разругался из-за первой, но уже сразу огромной любви, — ан мерси другу детства (большой шишкой стал, хотя, замечу: баобаб баобабом) — пристроил на месячные медицинские курсы обретения и повышения квалификации при конклаве по охране здоровья, материнства, детства и половой зрелости Мирового Совета. С блеском окончил — и вот сижу здесь, занимаюсь благороднейшим делом на свете: лечу люќдей. Вернее — командую теми, кто лечит. Ясно?

— Ясно... — озадаченно протянул я. Ей-ей, от услышанного даже вылетело из головы, зачем явился. В ней только закрутилась вдруг вычитанная в библиотеке после комы чья-то дерзкая фраза: можно ли назвать ученым в истинном смысле слова тупого детину, по горло нашпигованного обрывками абы каких знаний?

Но либо чудаковатый внешне главврач оказался проницательнее и не столь тупым, как я вообразил, либо мысль эта слишком уж явственно проступила на моем, подозреваю, бледном от тревожной ночи челе.

— Хотите сказать: нон экс куовис лигно фит Дионис, милейший? Ой, куза!.. Не изо всякого дерева можно вырезать Диониса, да? — лукавенько прищурился он.

Я смутился, хотя понятия не имел, кто такой Дионис, однако хозяин овального кабинета уже вновь натянул прежнюю дурашливо-задушевную маску:

— Так что с нами стряслось-то, голубчик? Ну, смелее, смелее, не укушу!

Попытался принять позу благородного и благовоспитанного человека. С трудом, но вроде более-менее получилось. Вздохнул: ладно, не укусишь, так не укусишь... Еще раз вздохнул и начал рассказывать. Сперва про позавчерашнюю ночь — про спецзадание, секретный пакет, сломанные скоростя и Психею.

Главврач-языковед очень внимательно выслушал и сдержанно-дежурно утешил. Мол, в принципе, ничего особо страшного, ну подумаешь, щелкнуло в мозжечке не туда, и что? Определенные аномалии и рецидивы при перестройке сознания с Неба на Землю не исключены.

(Ах, "не исключены"?!)

И вот тогда...

И вот тогда, друзья, я вывалил на зелёное сукно начальственного стола самый убойный козырь. Максимально близко к первоисточнику (благо времени пробежало всего-ничего), чуть не в ролях и лицах, поведал лингвисту от здравоохранения про ночь минувшую — про Г О Л О С...

Закончив свой эмоциональный рассказ, покосился на собеседника.

Собеседник же — на меня.

Покосился и усмехнулся:

— Н-да, судя по вашему гипостасису... — Споќхватился: — Экскьюз ми, я о выраженьи лица. — А точно не врете?

От обиды меня аж тряхнуло:

— Да как вы смеете?!

Главврач кротко дернул могучим плечом.

— Позвольте, милейший! Я услыхал в данный момент лишь аргументум ад хоминем. То бишь не основанное на объективной информации, а рассчитанное токмо на чувства убеждаемого якобы доказательство реальности вашего удивительного сна... Однако а ну как всё же врете?

Я вспыхнул:

— Не вру! — и стиснул кулаки.

— Но-но, грант амиго, без нервов. Хорошо-хорошо, верю! Н-да-а... в таком случае, похоже, противник сбросил маску и выскочил из засады. — Главврач вдруг хмуро уставился мне прямо в глаза и процедил: — Ну, гордитесь...

— Чем?! — остолбенел я.

— Древние говорили, что непозволительная роскошь иметь абы какого врага. Своим врагом надо гордиться. Поверьте, сейчас я даже немного завидую вам, мне-то по жизни палки в колеса такая шушера сует... Ладно! — Главврач откинулся на спинку кресла. — Возвращаемся к основному вопросу. И что получается? Получается, схватка еще далеко не закончена. А я-то и впрямь собирался выпускать вас на свободу, полагая, что в целом проблема решена. Ан нет...

И — глубоко задумался, уронив очи долу, минуты на две.

Минуты через две подъял очи обратно и сурово отчеканил:

— В общем, так, камарад. Повторюсь: предполагал отправить вас домой, да, видать, рановато... Нет-нет, не пугайтесь, отсюда-то выпишетесь, хотя бы и потому, что почти весь наш лечебный арсенал на вас уже испробован. Как говорится: "Я сделал всё, что мог, кто сумеет, пусть сделает больше".

— Вы это о ком? — напрягся я. — Или — о чем?

Главврач кивнул:

— Поясняю. Получите эксклюзивное направление в самый лучший специализированный санаторий-профилакторий Земли.

— Н-но!.. — От такой неожиданной новости я взвился над стулом.

— Но только, пожалуйста, не благодарите! — замахал ручищами-оглоблями архолингвист, и я камнем рухнул назад на стул. — Учтите: фигуры поистине планетарного масштаба и уровня, не нам с вами чета, при определенных... гм... обстоятельствах считают за честь угодить туда. Не волнуйтесь, утомительного лечения как такового больше не будет — мы вас и без того уж чуть совсем в шишки не залечили. Исключительно психологичеќская, моральная и душевная реабилитация. Сейчас ведь для вас главное что? — задрал свой толстый указательный палец кверху главврач.

— И что же? — промямлил я.

— Сейчас главное — как можно основательнее и глубже включиться в земную жизнь — настоящую земную жизнь, страшно далекую и отличную от той ерунды, которой вы чёрт-те сколько лет занимались. Далекую и отличную от проблем космогации и радиопеленгации, межзвездных перелетов и междупланетных сообщений, от разных там туманностей, галактик, метагалактик, созвездий, астероидов и комет. Всё, товарищ майор, в ваших собственных, я убежден, что крепких, руках. Поставьте пред собою сверхзадачу и твердо заявите себе: "Я — з е м л я н и н ! Я — гражданин планеты З Е М Л Я. Меня (ну, хотя бы на время, до полного выздоровления) совершенно не интересуют и уж тем паче не волнуют никакие глобальные вопросы мироздания, контакты всех уровней с иными цивилизациями и прочая дребедень!" Запомнили? Скажете?

— З-з-запомнил... С-с-скажу... — очумело пробормотал я. — А вы уверены, что поможет?

Собеседник энергично ткнул своим пальцем мне чуть не в глаз:

— В этом должны быть уверены вы! Тогда точно поможет! Слушайте, я хоть и главврач, но в медицине кое-что соображаю. Поймите: вы сейчас, дорогой, извините за прямоту, — в некотором роде менте, извиняюсь, каптус, шизофреник. Да-да! Космоголизм, увы и ах, — это ведь лишь частная разновидность общей, всеобъемлющей шизофрении — уж что-что, а это я на курсах уяснил железно. — Он понизил тон почти до интимного: — Поверьте, любезный: все мы немножечко шизофреники, каждый из нас по-своему шизофреник, и у каждого эта болячка — своя. Конќкретно у вас — профессионально-космонавтическая: да-да, ваши мозги, простите, встали раскорякой между Небом и Землей, чему необходимо положить самый твердый конец. Довольно, милый, барахтаться в этом двоемирии! Долечивайтесь в санатории и возвращайтесь обратно к бытию нормального земного человека. Ну? Уразумели? Надеюсь, уразумели. Сапиенти, как говорится, сат, мудрому достаточно, хотя на сей момент это, может, и не совсем про вас.

И — не успел я опять обидеться:

— Ах да, чуть не забыл! Покамест вы находились в отключке, мы, уж пардоньте, чуток просканировали ваши мозги на предмет анализа склонностей, интересов и прочих хобби, а главное — ответа на вопрос: "физик" вы или "лирик"? Либо по-иному — условный "технарь" или "гуманитарий"? Так вот, дорогой, вы — латентный, но достаточно ярко выраженный "гуманитарный лирик". К тому же ведь — уж снова простите, но медицинская разведка работает не хуже нормальной, — активно сотрудничали с корабельными стенгазетами, верно? А потому и санаторий подбирался для вас именно с таким — культурофильским уклоном. В нем даже особые ставки в штатном расписании есть: "ланисты", по-научному — "литературоводы". Для спецконсультаций и творческого надзора за отдыхающими и вольнопоселенцами, склонными к чересчур свободным либо же сильно изящным искусствам, а главное — графофилии. Тамошние ланисты трудятся вахтовым методом, зарплаты неплохие — за работу с нетрадиционным в хорошем смысле слова контингентом, ну и, соответственно, вредность. Правда, некоторые всё равно не выдерживают, сбегают, но уж зато те, кто приспосабливаются и остаются, — настоящие орлы! Понятно, дружище?

— Понятно, — без энтузиазма кивнул я, великан же главврач снова вдруг встрепенулся:

— А хотите, сразу запишем вас кандидатом в абитуриенты на ланистовы семинары?

Я замотал головой:

— Нет-нет, спасибо.

— Зря, право же, зря, — поморщился главврач. — Кто знает: а ну как эта самая графофилия вас завлечет, увлечет и именно на этой скользкой дорожке вы обретете еще одного себя, дополнительно утвердитесь еще и в новых своих дарованиях и наклонностях, а?

(Признаться, в другое время такое предложение, возможно, могло бы заинтересовать — ведь любопытно же, правда, не только узнать, а и познать собственные дополнительные наклонности и дарования? Но то — в другое, а тогда меня жутко тревожил вопрос совсем противоположного плана.)

— А я... смогу еще хоть когда-нибудь полетать, доктор? — лепетнул с волнением через комья в горле.

— Да уай же ноу? — заулыбался опять хозяин больницы. — Почему же нет? — И немузыкально пропел: — "Земля не может, не может не вращаться, пилот не может, не может не летать!" Оклемаетесь, дружище, — и дуйте себе на здоровье! Только, естественно, в меру, в пределах разумного, со всеми положенными выходными, отгулами, отпусками, минимальными сверхурочными переработками, регулярными профосмотрами. В общем, полетал-полетал — отдохнул, полетал-полетал — отдохнул. И тогда, уверен, всё будет замечательно!

Я малость приободрился:

— Просто возвращаете надежду, доктор!

Он кокетливо замахал своими громадными лопастями:

— Да это ж наш профессиональный долг, амиго! — И, озорно подмигнув, доверительно шепнул: — Ей-ей, вы хоть пока и с придурью, но очень мне симпатичны. — Спохватился: — Не обиделись?

— Не обиделся, — буркнул я, однако, конечно, такой комплимент не обрадовал.

— О то и славно! — припечатал могучей ладонью кучу бумаг к столу главврач. — А я нынче ж свяжусь с коллегой из чудо-профилактория и попрошу оказать вам достойный прием. Мы знакомы сто лет, так что поверьте: хорошо, всё будет хорошо!

— Тоже языковед? — кисло поинтересовался я.

Главврач саркастически хмыкнул:

— Почти. Ветеринар. — И снова якобы погрозил огромным пальчиком: — А вы, товарищ майор, остряк!.. — Посерьезнел: — Ладно-ладно, благородное сердќце, к вам уж и не подступиться... — Пояснил: — Когда-то он одолел те же курсы, что и я, начинал в том санатории простым ординарцем... тьфу!.. ординатором. Потом где только не работал, проявился с лучшей стороны и вот недавно был назначен туда главным врачом.