Продолжение 4

— Если идти несколькими колоннами сначала вдоль Нарева, а потом — Буга, — показываю на висящей на стене карте, — то полк будет двигаться компактно. Сто километров — это три дня пути. Взять с небольшим запасом консервы и фураж, если решитесь бросить обозы, каждому солдату ноша будет по силам. Все попадающиеся по дороге германские части уничтожать, чтобы информация о нашем движении не просочилась к противнику, заодно разживетесь винтовками и патронами. Я со своим отрядом буду работать сторожевым охранением...

— Допустим, а как Вы добьетесь разрешения вывести солдат за пределы крепости? Генерал Бобырь Вам точно не разрешит.

Ну, вот и настало время открыть все карты. Точнее, достать тот заветный листочек, врученный капитаном Бойко.

— Извините, господа. — С этими словами расстегиваю китель, достаю из внутреннего кармана пакет из вощеной ткани. Ножом распарываю нитки, достаю еще конверт из пергаментной бумаги, и уже оттуда на свет Божий появляется "индульгенция". Протягиваю листок полковнику. — Прошу, господа.

Александр Васильевич берет бумагу в руки, Федоренко и Берг заинтересованно придвигаются, чтобы удобней было читать. Текста там немного: "Предъявитель сего является офицером для особых поручений командующего армиями Северо-Западного фронта. Военным и гражданским чинам предписывается оказывать всемерное содействие. Генерал от инфантерии Алексеев".

— Шустрый Вы... партизан, Денис Анатольевич. На все ответ найдете, и бумажка у Вас сильная. Я не говорю "Нет", но все необходимо как следует обдумать. Давайте вернемся к этому разговору завтра, а сегодня — идите, господа, отдыхайте. — Асташев вежливо дал понять, что аудиенция закончена.

— Простите, господин полковник, еще один вопрос. Не подскажите, как могу я связаться по радио с штабом 2-й армии? Хотел сообщить о выполнении задания.

— Это можно сделать только с разрешения начальника штаба. Вам завтра представляться ему, заодно и решите этот вопрос...

Стоило появиться в расположении, как ко мне подошли Оладьев с Михалычем.

— Неважнецкие дела, Денис Анатольевич. — Сергей Дмитриевич выглядит озабоченным. — По всей казарме ходят разговоры о близкой сдаче крепости. Только малая часть, в основном старослужащие, готова воевать. Молодые, недавно призванные, кричат во всю глотку о том, что в плену лучше, чем в окопах. Более того, появлялась пара каких-то агитаторов, чуть ли не митинг устроили, мол, во всем виноваты царь и генералы с офицерами. Дескать, гонят нас, бедных-несчастных, как скотину, на убой, а сами жируют с кровушки солдатской.

— Могу Вам сказать, Сергей Дмитриевич, что среди офицеров — примерно такие же настроения, с той только разницей, что во всем виноват тупой комендант Бобырь, дурак и трус... Наши как?

— Мы заняли одну сторону казармы, держимся все вместе. — Михалыч спокоен и невозмутим, прям, Чингачгук какой-то. — К нам подкатывали, интересовались настроением, спрашивали что, да как.

— И что?

— Да ничего. Послали их, куда Макар телят не гонял. А чтоб неповадно было вдругорядь лезть, мои казаки с погранцами спор устроили, кто кого в рукопашке одолеет. Выборных бойцов выставили. Тока без оружия. Ну, как на базе, занятия проводили. До сих пор балуются.

— А вот это — молодцы! Здорово придумали!.. Значит, вот что... Нам здесь, наверное, только переночевать придется, а там — пойдем дальше. Крепость больше двух дней не протянет, сами видите. Поэтому с утра иду к начштаба, попробую дать радиограмму нашим в штаб. Ну, а дальше — собираемся и уходим. Если повезет, с нами пойдет 249-й Дунайский. Их полковой командир сейчас думает: оставаться, или нет. Ужинаем сухпаем, если не будет других вариантов. На ночь надо будет выставить дежурных, мало ли что...

Разговор сам собой прервался, когда зашли в отведенную роте часть каземата. На свободном месте между нарами шел ожесточенный бой... почти без правил. Двое погранцов, сняв сапоги и ремни, боролись, как я понимаю, за звание чемпиона казармы по рукопашному бою. Оба уже красные, потные, тяжело дышащие, сошлись снова. Видно, взыграл гонор, и никто не хочет уступать. Но самое интересное было в том, что их окружала толпа солдат, и не только моих. Соседи тоже пришли посмотреть на бесплатный цирк. Отовсюду, даже с верхних нар, где расположились счастливчики, занявшие лучшие места, неслись азартные выкрики.

Наконец, один из бойцов допустил промашку, и был пойман на болевой, и ему пришлось хлопнуть по полу, признавая поражение. Конец схватки отозвался ревом голосов. Блин, хоть шапку по кругу запускай, — озолотиться можно! Недавние соперники обнялись, хлопнули друг друга по плечам и собирались уступить место следующей паре, но из толпы "гостей" раздался голос:

— Постой, паря! Со мной сойдешься? — Вперед, отдав кому-то фуражку и расстегнув ремень, выходит какой-то незнакомый унтер. Которого местные "фанаты" поддержали одобрительным гулом.

— А не боишься, дядя? — Разгоряченный погранец оборачивается к новому поединщику.

— Ты меня сначала завали, а уж потом я тебя бояться буду. — Унтер, не торопясь разувается и двигается вперед.

— Ну, как знаешь. Только потом чтоб обид не было. — "Чемпион" идет ему навстречу...

Ой, нарвется сейчас мой обалдуй! Унтер, дождавшись захвата, плавным движением обтек противника и в свою очередь попытался провести удушающий. Нет, не зря я гонял их до седьмого пота! Накрепко вбитое на тренировках движение, — и унтер падает... Но в падении умудряется подбить ноги противника. Так что на пол грохнулись оба... Никогда не считал себя азартным человеком, но сейчас поддался настроению толпы. Хотя, впрочем, не я один. Вон, Михалыч непроизвольно двигает плечами, примеряя схватку на себя, Оладьин тоже не остается равнодушным, глаза горят, что те фонарики. Хотя, мне больше интересны унтеровские движения. Что-то похожее на казачий стиль, но в то же время неуловимо отличающееся в деталях...

Бой между тем уже закончился. Победой унтера к радости соседей, выразившейся в громком, торжествующем рёве. Погранец прижат к полу, рука на болевом удержании. Отпущенный победителем, встает, разминает кисть и локоть, виновато смотрит на свою группу поддержки. Так, а не размяться ли мне лично?

— А со мной, унтер, слабо?

— Дык это, Вашбродь... Нельзя нам. Подсудное ж дело, ежели что...

— Да не робей, пехота! Даже если проиграю, слово даю, — ничего тебе не будет.

Расстегиваю портупею, не слушая Митяева, который сам рвется в бой, сапоги долой, выхожу на "ринг". Унтер валко поводит плечами, движения чем-то напоминают китайский стиль пьяного, пытается захватом поймать за ворот. А мы тебя вот так! Проворачиваюсь навстречу, правая рука взлетает под локоть противника, захват за рукав, тянем на себя, поворот корпуса в обратную сторону, левой рукой "обнимаю" за голову, указательный и средний пальцы давят на точку между основанием носа и верхней губой. Круговым движением запрокидываю голову противника вверх, затем вниз, унтер сдавленно охает и падает. Да, вот эту точечку ты и не знал... Твою мать, растяпа хренов!.. Тоже падаю, причем с трудом перехожу в кувырок назад. И как это он меня зацепил? Не углядел. Ладно, все мысли из головы вон, есть только ты и твой противник... Унтер осторожничает, крутит несколько обманных движений, затем быстро делает захват за локоть. Который я ему позволяю, а потом, вместо того, чтобы выдирать рукав из руки противника, двигаюсь навстречу. Правая рука захватывает кисть противника со стороны мизинца. Запястье согнуто, локоть — тоже. Замечательно! С шагом назад сажусь на одно колено, нажимая на захваченную кисть. По себе знаю, это очень больно и неприятно, но унтер рушится рядом, не проронив ни звука. Хлопает ладонью по полу, признавая поражение... Встаем, он потирает запястье, которое, видно, я все-таки помял. Но улыбается.

— Ну и хитры Вы, Вашбродь! Николи такого не видывал. Покажете ешо разик?

Ну, для хорошего человека ничего не жалко. Медленно, с объяснениями, показываю прием еще раз.

— Благодарствуем за науку, Вашбродь!

— А теперь ты покажи, как сначала меня сбил.

— Ну, дык ето просто. Коли падаешь, одну ногу под себя нужно поджать, другой супротивника за пятку подцепить, а потом ужо поджатой ногой в колено и ударить. Да не прямо, а по кругу.

Да, все просто. Обычные "ножницы", только сбоку. И движение ногой не прямое, а по спирали.

— Ты где так драться научился?

— Дык, дед учил. Хоть и в годах уже был, а нас, всех четверых, по двору, как котят гонял. Теперича вот батя сынов моих учит.

— А что не сам? У тебя, вроде, неплохо получается.

— Батя сказал, шо молод я других учить. Поди, грит, на войну, там учись, ума набирайся. А возвернешься, ежели по сердцу будет твоя наука, пущу мальцов учить.

— И где же такие богатыри живут на земле русской?

— Тверские мы. А про богатырей, так ето не к нам, ето вон к их благородию прапорщику Завьялову. Он нам все про богатырей стихи читал. Етого... как его... А, господина Пушкина!

— Про Руслана и Людмилу?

— Ага. Тока у нас в деревне каждый, почитай, богатырь. Как на масленицу мужики на реку выйдут, да Минька-гармонист заиграет "Кровь младенька грает, побузиться хочет", дык тока держись! Ухайдокают в два счета. И фамилие не спросют...

Наш разговор был прерван появлением Пантелеича, который объявил, что ужин готов, типа, кушать подано. Остаток вечера прошел, как говорили в далекое Советское время "в теплой и дружеской обстановке".

С утра получил почти эротическое удовольствие. После двух недель умывания в ручьях и соскабливания щетины ножом, пусть и очень острым, просидеть аж пять минут с распаренным полотенцем на мордочке, потом быть побритым настоящим парикмахером из нестроевых все того же Дунайского полка настоящей бритвой с помощью взбитого настоящего мыла и горячей воды, и в качестве "десерта" быть обрызганным настоящим одеколоном, — ощущения выше среднего, причем, намного! С самого подъема полковник Асташев прислал нам маленького щуплого брадобрея, который "осчастливил" своим искусством сначала меня, потом Волгина, Оладьина, и, за компанию, Михалыча. Тепло попрощавшись с маэстро, очень характерно произносившим звук "р", и отдав в качестве благодарности пачку трофейных сигарет, помчался искать сапожную щетку и ваксу. Нашел только у денщиков, которые выпали в осадок, узнав, что у командира роты нет их коллеги, и что вышеупомянутый командир собирается САМ!.. чистить свои сапоги!!! В ответ на предложения помочь, выдал в эфир "Не учите меня жить...", превратил свои "шузы" в подобие зеркала, и умотал в штаб крепости представляться начальству и решать свои проблемы.

К начальнику штаба попал довольно быстро, через каких-то полтора часа ожидания в компании с другими "везунчиками", предъявил официальную бумагу, полученную как раз на такой случай, мол "Подпоручик Гуров с Особым партизанским отрядом выполняет..." за подписью нашего командарма. Генерал-майор Глобачев уделил ничтожному подпоручишке аж целых две минуты, выслушав доклад и просьбу разрешить связаться со своим начальством. Собственно, сам доклад занял тридцать секунд, остальные полторы минуты ушли на обдумывание ответа и требование показать ему текст радиограммы. К этому повороту событий я подготовился с вечера, и перед глазами начальства появился листок с колонками непонятных цифирок. На вопрос "Что это?" был дан развернутый и исчерпывающий ответ, что это — шифровка, и ключ к шифру я могу дать только по личному указанию командующего 2-й армией. На самом деле перед выходом на задание мы с Валерием Антоновичем договорились, что если представится возможность, будем общаться по радио с помощью нехитрой уловки. В качестве ключа к шифру мы решили использовать романс Булата Окуджавы, спетый Анатолю Дольскому в "Вечер откровений". Начиная с конца текста, каждая буква имела свой номер, получился цифровой алфавит. А для пущей секретности Бойко предложил воспользоваться новым, в смысле, "моим" алфавитом. Без ятей, еров, фетов и подобной ерунды. Текст донесения был краток: "Задача выполнена. Потери: пятеро убитых, двенадцать легкораненых. Нахожусь в Ново-Георгиевске, крепость собираются сдать. Буду уходить к линии фронта".

Начальник штаба, недовольно посопев, все-таки разрешил воспользоваться радио, о чем и информировал появившегося по звонку адьютанта-делопроизводителя. Затем сдуру спросил, что еще желает мелкий, наглый, назойливый тип с погонами подпоручика. В смысле, чем он еще может быть полезен генералу от инфантерии Владимиру Васильевичу Смирнову. В ответ получил заверения, что Его Превосходительство будет очень признателен, если его Особый партизанский отряд выпустят без всяких проволочек из крепости. Представитель этого отряда в моем лице получил искреннейшие заверения в том, что никто не будет мешать катиться нам ко всем... жителям определенной области тонкого мира, чаще всего пахнущего серой, лишь бы не создавали проблемы для начальства. В переводе на русский язык это означало:

— Получите пропуск на выход в строевой части. Более не задерживаю.

Все складывалось как нельзя более удачно, если бы... В этот момент не появилось... ОНО, по названию, — как у Кинга. К Мужскому роду ЭТО на мой взгляд трудно было причислить по морально-деловым качествам, а к женскому — мешали кустистые седые брови, бакенбарды, усы и мундир. Комендант генерал от кавалерии Николай Павлович Бобырь нарисовался с той стороны дверей, когда подпоручик Гуров собирался, открыв вышеназванную деталь интерьера, покинуть кабинет. И пришлось этому подпоручику сделать шаг назад, потом — в сторону и повернуться налево и принять строевую стойку, дабы приветствовать ярчайшее светило в российской военной науке сдавать без боя мощнейшие крепости. А еще "принять перед лицом начальствующим вид лихой и придурковатый", вспомнив слышанную когда-то цитату от Петра Алексеевича, "дабы разумением своим не смущать начальство". Стоим "грудь колесом", едим глазами начальство, выражение лица — тупое, но решительное. Вроде, как понравилось. Похожий на старого облезлого кота генерал проходит мимо, безразлично бросает:

— Кто таков?

— Подпоручик Гуров, Ваше Высокопревосходительство!!! — Ну, орать — не мешки ворочать, а генералу понравилось.

— Свободны, подпоручик. — Бобырь поворачивается к своему начштаба, и, прикрывая дверь, непроизвольно слышу. — Николай Иванович, я только что радировал в Ставку...

Прекрасно могу себе представить, Чего он там нарадировал. И в связи с этим нужно как можно быстрее отправить свою депешу. Так, а что там на улице за грохотание? Типа, грозовые раскаты, но при безоблачном небе. Кажется, догадываюсь, — громы и молнии имеют исключительно крупповское происхождение. Оживились, блин, гансы!

Адъютант, закончив выписывать пропуска, протягивает мне два листочка бумаги, и, видя мою вопросительную мордочку, мрачно поясняет:

— Германцы начали штурм II и III фортов. Скоро всему конец... А Вы-то на что надеетесь, уходя из крепости?.. Лучше уж плен... Или пулю в лоб...

Не самое подходящее время вступать в бесплодные дискуссии, поэтому исчезаю, буркнув вполголоса: