Неблагодать

Траун не ответил и тем самым сказал всё.

— Серьёзный блат. Кто это для тебя устроил? — спросила Гера. — Голубую кожу с красными глазами трудно не заметить.

— Я рассматриваюсь как вариант человека, — ровно сказал Траун.

— Но ты же не вариант человека, правда? — настаивала Гера.

Траун молчал; он лишь спокойно смотрел на неё, будто ответ не имел значения. Возможно, для него и не имел. Может, его ничуть не заботили расы и виды, родные планеты и прочие племенные связи.

— Ты — нечеловек и служишь Империи, которая обратила вуки в рабов и истребила ласатов. Есть целый политкомитет для пропаганды человеческого превосходства; целые города нелюдей стёрты с лица земли просто потому, что жители могли знать об имперских военных биолабораториях по соседству.

Траун задумчиво склонил голову.

— Вы про лабораторию на Фоллине, — сказал он. — Кажется, вы упускаете из виду ключевой момент.

— Ну, просвети меня, — сказала Гера.

Траун не поддался на сарказм; он говорил ровно, спокойно.

— Лаборатория и её городские окрестности были разрушены орбитальной бомбардировкой. Двести тысяч горожан погибли. У вас, вероятно, есть предположения, почему.

Он повёл рукой, приглашая её высказаться. Гера пожала плечами.

— Возмездие, — осмелилась предположить она, ощущая сухость во рту. — Это главное предположение — фаллиены узнали, что вы работаете над биологическим сверхоружием. Они стали протестовать. Вы их стёрли с лица земли.

— Неплохая теория, — сказал Траун. — Но увы, неверная.

Он наклонился и вытащил датапад из сумки у ног. Встал, включая его на ходу; поражённая Гера едва успела подвинуться и освободить ему место на койке, как он сел рядом с ней, почти вплотную. Любой наблюдатель решил бы, что они близкие старые друзья.

— На своём датападе вы этого не найдёте, — сказал Траун, открывая файл. — У вас не тот уровень доступа.

Надо же, как он близко, и это после того, как она пыталась его пришибить своим датападом, гораздо более лёгким. Но вот — сел, ни малейших колебаний. Причём не просто сел — он дал ей датапад, позволил взять его в руки. От веса прибора — возможностей — у неё вспотели ладони. Траун удобно устроился на кровати рядом, прислонился к стене, скрестив ноги и перекатывая в ладонях чашку рилотского чая.

Он даже не оставил свободной руку, чтобы защищаться, если надо, отметила Гера. Отличный шанс напасть опять — но её что-то остановило. Руки и ноги будто налились свинцом, и она была не уверена, что сумеет ударить, даже если решится. Без особого желания Гера обратилась к вызванному им отчёту.

И почувствовала, как сжимается горло.

— Видите? — тихо сказал Траун. Он смотрел на неё внимательно и сочувственно, будто знал: информация из отчёта нанесёт удар её мировоззрению. Гера вернулась к началу документа и снова быстро пролистала до конца, чтобы убедиться — ничего не упустила.

В лабораторию биологического оружия кто-то вторгся. Произошла утечка плотоядных бактерий, губительных для любой формы жизни. Число зараженных сотрудников и гражданских лиц так и осталось неизвестным; уровень заражения неизбежно бы возрастал. Бактерии действовали стремительно, а лекарства не было. К отчёту прилагались видеоматериалы — подопытные, вопя, корчились от боли, кожа на них вскипала язвами и трещинами, гной проедал в лицах дыры.

— Ужасное оружие, — Траун глядел куда-то вдаль. — Распространившись, оно убило бы десять миллиардов фаллиенов.

Он наклонился и прокрутил отчёт длинным голубым пальцем, чтобы показать Гере съёмки лазерной бомбардировки: быстро, чисто и сравнительно безболезненно.

— Не завидую командиру, которому довелось делать этот выбор, — мрачно сказал он. — И не виню его. Он сделал то, что было нужно для спасения тех, за кого отвечал, как и обязан каждый военачальник.

Гера выпустила датапад из онемелых пальцев. Траун ловко поймал.

— Высшее благо, — неверяще произнесла она. Язык покрылся кислым налётом. — Это вы имеете в виду? Империя порабощает нелюдей и убивает целые народы ради всеобщего блага?

Он выключил датапад и сидел, не отстраняясь, рядом с ней — тёплый, надёжный, и это его присутствие заодно с ароматом её любимого чая создавало неестественное чувство безопасности, уюта. Гера понимала, но была не в состоянии бороться. Кэнан последний так же делил с ней тепло; его поддержки она больше не ощутит никогда — из-за вот этого типа рядом. Она сознательно отодвинулась, борясь с иррациональным желанием прижаться к Трауну; горло сжалось, и у неё щипало в глазах.

— Вы на самом деле в это верите? — спросила она, испытующе глядя в его задумчивое лицо.

Он бросил ей встречный взгляд, и в нём не было холода, только разум, задумчивость и сострадание. От них стало ещё неуютнее, чем от его такого близкого тепла. И всё же она не могла отвести глаза.

— Я в самом деле так считаю, — мягко ответил Траун.

Он взял её пустую чашку и поставил под свою, но не поднялся с койки. Вместо этого он нерешительно наклонился к ней и продолжил — тихо, словно доверяясь другу. Глаза Геры распахнулись, лицо необъяснимо вспыхнуло; сердце в груди встрепенулось.

— Полагаю, со временем и вы будете так считать, — сказал Траун.

Глава 5

Эти посещения становятся проблемой, думал Нириц. Недалеко от его стола в офицерской столовой несколько лейтенантов обсуждали визиты Трауна к пленной мятежнице, обменивались сплетнями и слухами. Здесь, в общем пространстве, можно было говорить на определённые темы без умолчаний, и Нириц уже знал всё, о чём болтал экипаж.

Траун её имеет как хочет, тут лейтенанты были вполне согласны друг с другом. Они доброжелательно сплетничали об этом, и если кто порой и морщил нос, то не оттого, что пленница в их представлении могла страдать от изнасилований, а потому лишь, что мысль о сексе с нелюдью-террористкой вызывала у них смесь отвращения, ужаса и любопытства.

— Террористка, да, — услышал Нириц голос одного офицера. — Но симпатичная. По крайней мере, у капитана хороший вкус.

Часть собеседников закивали; один фыркнул и покачал головой.

— Если бы у него был хороший вкус, он бы не стал трахать преступницу и нелюдь.

— Он сам не человек.

Слова вызвали гомон противоречий.

— Его досье утверждает, что человек, — заметил кто-то. — Впрочем, это неважно. Она мятежница. Кто знает, что за паскудные хвори он от неё подхватил.

Разговор быстро деградировал:

— Говорят, она сопротивлялась. Видали порез у него на щеке? Правда, похоже на следы когтей?

— У тви'леков когтей нет.

— Ногтей, значит.

— Слыхали, он в самом деле приказал охране принести свежее бельё, когда он там был с ней? — добавил ещё один офицер. — Он вообще не пытается ничего скрыть.

Нириц слушал, не вмешиваясь. Такие темы безобидны — за едой, бывало, обсуждают вещи посерьёзней, а что до сплетен, в вооружённых силах они неизбежны. Да и, что немаловажно, карьера Трауна не пострадает всего лишь из-за насилия над пленной, каким бы противным ни находил подобное Нириц. Однако, в отличие от подчинённых, Нириц-то знал, что Траун пленную не насиловал. В болтовне за лейтенантским столом принимала участие куча людей, но капитан видел, что они сами не до конца в это верят. Они скрывали то, что думали на самом деле, чтобы обсудить подробно позже, за закрытыми дверьми своих кают.

Траун нечеловек, что бы там ни вписали в его досье; все в Империи это знают. Хуже того, он чужак из неведомых областей галактики. Нет никаких гарантий его верности — ничего, кроме благоволения Императора. Офицеры поумнее кивали и скалились над сплетнями в столовой, однако ухмылки были слегка натянуты, а в глазах скрывалась искра тревоги.

Траун, мягко говоря, был этой пленной озабочен. Внешне его поведение изменилось мало — всё так же отстранён, спокоен, профессионален, особенно когда "Предостерегающий" исполнял боевые задачи. Однако он уже несколько раз откладывал казнь пленной; навещал её как можно чаще, пренебрегая ею только во время самых срочных заданий; спонтанно заговаривал о ней не реже, чем о тактике и об искусстве. Когда он обсуждал Синдуллу, его голос оставался ровным и спокойным; ни намёка на чувства. Исходя из одного лишь тона, Траун, казалось, относился к ней пренебрежительно, не интересовался её судьбой.

Но он говорил о ней беспрестанно. Всё это складывалось в явную и очевидную картину, а если что в неё неясность и вносило, то лишь чуждые манеры Трауна и его эмоциональная отстранённость. С поправкой на эти особенные черты объяснение Нириц видел только одно: Траун запал на пленную, словно школьник — возможно, ещё до того, как взял её в плен.

Мысль оставляла сухую горечь во рту. Если Траун воображал, будто сможет превратить эту повстанку в сторонницу Империи, то он впал в самообман. Нириц смотрел на своих людей — они дружно смеялись, обсуждая нелепую связь командира. Если Трауну не удастся сломить террористку, её могут передать ИСБ, и нынешние мягкие допросы сменятся пытками и казнью или хуже — такой глубокой мозгопромывкой, что от Геры Синдуллы останется очень мало. Всё происходящее могло закончиться только уничтожением этой женщины.

Что тогда станет с Трауном, знает лишь Император.

— -

— Это большая честь, — сказал старший капитан Траун; голос был совершенно непроницаем. — "Предостерегающему" ещё не доводилось принимать гранд-адмирала на борту.

Гранд-адмирал Син некоторое время изучал его, оценивая степень искренности слов. Что-то в этом капитане столь же беспокоило его, сколь и привлекало, причём вовсе не тот факт, что перед Сином стоял нелюдь. Все двенадцать гранд-адмиралов были в курсе слухов о закулисных тактических победах Трауна, пусть даже большую часть заслуг задним числом приписали другим офицерам. И, что ещё важнее, все слышали, как называл его Имперский двор: фаворит Палпатина.

— Ну, — наконец сказал Син, — я был в этом районе. К тому же люблю проверять, как дела у моих друзей.

Глаза Трауна сверкнули, но оставалось непонятно, что он думает о занесении в друзья. Они разговаривали друг с другом как раз достаточно часто, чтобы Син мог обосновать выбор слов, если Траун потребует объяснений, но тот не потребовал.

— Хотите тур? — предложил он, указывая на дверь ангара.

— С удовольствием.

"Предостерегающий" был обычным ИЗРом. Экипаж Трауна мало чем выделялся; технический персонал показался Сину чуть эффективнее, чем на большинстве кораблей, и попадались группы людей — главным образом офицеры — с целеустремленным видом, который нечасто встречаешь в других местах. В остальном ничего необычного. За то время, что Траун сопровождал его, спокойно знакомя с тем, как всё устроено на корабле, Сину стало ясно — если за победоносной тактикой Трауна и скрывалось некое секретное оружие, то заключалось оно не в его команде, а в нём самом.

Они прошли по мостику, молча поглядывая через плечи членов экипажа. Траун возобновил разговор, только когда они покидали мостик.

— Я слышал о битве при Рилоте, — тихо сказал он. — Вы прибыли дать оценку моим отношениям с капитаном Синдуллой.

Син едва не сбился с шага. Он покосился на Трауна; лицо нелюдя было невыразительно, профессионально, спокойно. Син задумался над его словами, уязвлённый тоном и подтекстом; внезапно он остановился и тем самым заставил Трауна остановиться тоже, чтобы не оставить гостя позади.

— Это не так, — твёрдо сказал Син. — Я не собираюсь подвергать сомнению вашу преданность или мстить.

Лицо Трауна не шелохнулось, а вот в глазах промелькнули едва различимые чувства: удивление, пересмотр оценки, возможно, даже росток уважения. Син тоже кое-что пересмотрел, чувствуя, как хмурит брови и тем выдаёт себя — он понял, что Траун считывает его, видит искренность и реагирует положительно. Не так много имперских офицеров отличались прямотой.

Они молча стояли и изучали друг друга, и Сину казалось, что Траун чувствует себя столь же неловко голым, как он сам. Спустя какое-то время оба отвели глаза.

— Ваш заместитель погиб на Рилоте, — с осторожной отстранённостью сказал Траун.

— Да, — ответил Син.

— И вы не жаждете мести?

Взгляд капитана был прикован к лицу Сина — Траун снова его изучал.

— Не собираюсь мстить вашей пленной, — честно сказал Син. — Или вам, — добавил он спустя миг.

— Мне? — Траун в беззаботном удивлении приподнял брови. — Зачем бы вам мстить мне? Я же не тви'лек.

Он повернулся на каблуках, словно вопрос был решён, и двинулся дальше по коридору. Миг спустя Син встряхнулся и присоединился к нему, мысленно качая головой. Он слыхал, что Трауну недостаёт политической смекалки; тот и вправду неплохо прикидывался, будто так и есть — но его притворное непонимание звучало малость фальшиво.

Син с неохотой отметил, что капитан стал нравиться ему даже больше. Он поровнялся с Трауном, искоса глянул на него и попросил:

— Расскажите мне о вашей пленной.

Траун бросил на него ответный взгляд, так же искоса и почти невинно.

— Она больше не связана с рилотскими борцами за свободу.

— Знаю, — отмахнулся Син. У него сжалось горло; перед глазами на миг снова встал его помощник, капитан Ампей; бутылка бренди с Эсселя, его родной планеты, которую они распили вместе; провал дыры в голове Ампея, убитого снайперским выстрелом, и раздутые, искажённые черты лица вокруг этой дыры, когда капитана нашли спустя двое суток на солнце. Син с трудом проглотил кислый привкус во рту и прогнал эти мысли. — Расскажите, — настаивал он. — Что вы о ней думаете?

Ему не нравилось немое, знающее сочувствие в глазах Трауна.

— Она сообразительна, — негромко сказал Траун, будто глядя внутрь себя. — У неё тактический склад ума.

Когда Траун водил Сина по кораблю, он был разговорчив и красноречив. Куда же пропали те сложные предложения, лёгкость речи? Син смотрел на Трауна, приподняв брови, ожидая продолжения. Траун ответил ему нерешительным, неуверенным взглядом, кажется, искренним.

— У вас тактический склад ума, — подсказал Син.

Траун молча покачал головой. Губы его были чуть приоткрыты, будто бы он хотел говорить, но не мог подобрать слова.

— Каждый солдат должен мыслить тактически, — наконец сказал он. — Некоторым это удаётся лучше прочих.

И добавил, прежде чем Син успел обвинить его в ложной скромности:

— Я один из них. Она тоже.

А теперь, подумал Син, он снова замолчит, и нужно будет подтолкнуть его ещё раз — но оказалось, нет. Будто плотина прорвалась, и, прежде чем Сину пришёл на ум следующий вопрос, Траун продолжил:

— Воин оттачивает инстинкты в бою, — сказал он. — У Синдуллы есть природное преимущество, врождённый талант, который нельзя создать тренировкой, и он придаёт её навыкам остроту — дарит интуитивность её полётам и гибкость тактике. Она способна импровизировать — честно говоря, "способна" — не то слово. Её талант к лидерству граничит с культическим; она прирождённый пропагандист, внушающий последователям преданность, близкую к религиозному рвению, — дар, которого, между прочим, многим в Империи не хватает. Включая меня. Плюс врождённый атлетизм и грация. Эта женщина грозный противник на поле боя, в звёздном пространстве и на тактической карте...