Полуденное солнце игриво протягивало лучи сквозь оконные витражи в спальне. Руатта совершенно не помнил, как перенес их обоих сюда. Видимо, сделал это уже в полусне. Кинтаро затрахал его до изнеможения, и он сам не остался в долгу. Никто не хотел сдаться первым. И то верно, не ограничиваться же парой раз чародею и оборотню, оказавшимся вместе в постели! С легким смущением Руатта припомнил, что у него мелькнула мысль высвободить звероформу Кинтаро и продолжить. Однако в отсутствие полной луны облик пантеры продержался бы не больше пяти-десяти минут, а потом Кинтаро бы отрубился. Ничего, и так неплохо получилось.

Руатта свел колени и чуть не застонал от совершенно непривычной боли в мышцах ног, в паху и между ягодиц. Зачем он так яростно подмахивал, задрав ноги на широченные плечи Кинтаро? Можно подумать, пылкий варвар не справился бы сам. Чародей провел пальцами по своему телу, излечивая растяжения, синяки и ссадины, которые наверняка имелись. Дорвавшись до его задницы, степняк себя нисколько не сдерживал. На протесты Руатты только ржал: "Ты чародей или где? Заживет, как на собаке!" Чародей в отместку намотал на руку его черную гриву и дергал, будто узду, но Кинтаро только сильнее заводился. Упомянутая грива покрывала все подушки и часть простыни, а Кинтаро крепко спал, повернувшись спиной к чародею. Руатта разглядел длинные царапины у него на бедрах – не иначе как от собственных холеных ногтей, – вспомнил про разбитую губу степняка и подлечил его тоже.

Прикосновение магии разбудило Кинтаро. Он повернулся на спину, сладко потянулся и, не глядя, пригреб к себе чародея:

– Славно покувыркались вчера, рыженький. Жалко, куколки не было, а то прям нечего было б желать.

И вдруг он взвился и соскочил с кровати, глядя на Руатту с таким ужасом, которого чародей совершенно не ожидал увидеть на лице партнера после ночи страстного и взаимоприятного секса. Если подумать, то это было даже оскорбительно.

– Бля. Бля-бля-бля. Бляпиздец, – забормотал Кинтаро, хватаясь за голову и запуская пальцы в волосы, явно собираясь их на себе рвать. – Альва меня убьет, если узнает. Точно убьет. Месяц не даст, и я сам помру. С кем угодно, только не с тобой! Он же просто бесится, когда про тебя говорят. Конечно, если папаша великий чародей, да еще сладкий юный красавчик, тут любой взбесится... Бля, ну нельзя же так! Ладно, с братьями бы, но с отцом после сына! Извращение какое-то, йопта!

– Рассказывай! – рявкнул Руатта, вперив в него угрожающий взгляд.

Несмотря на сумбурность излияний степняка, слова "Альва" и "сын" слишком многое сказали Руатте. В двенадцать лет Альва так рвался с ним – чему удивляться, если через много лет он решил повторить путь отца и тоже достиг Западного края? Почему он, долбаный великий чародей, ни единого долбаного раза не подумал о такой возможности, не приготовился к ней? И теперь уже он ощутил сильное желание рвать на себе волосы, потому что Кинтаро, беспрерывно матерясь, начал рассказывать.

В общих чертах уяснив ситуацию, Руатта процедил:

– Мой сын идиот! Капризный, легкомысленный идиот! Он так и не повзрослел! Теперь мы оба заперты здесь навечно. Плюс ко всему, он сделал худшее, что только возможно – угодил в лапы к Александре!

Лицо Кинтаро стало злым. Было очевидно, что никому не позволено ругать кавалера Ахайре в его присутствии, даже его отцу, по совместительству самому крутому чародею Иршавана.

– Ты бы лучше спасибо сказал, йопта! – рявкнул он без всякого почтения. – Тоже мне, великий волшебник! Застрял в этом дурном Западном краю, как рябчик в кустах ежевики! У тебя уже внук есть, а ты тут в бирюльки играешься, шашни водишь с какими-то бабами – это после Дикой-то степи, после криданского короля, а!

Руатта даже рот приоткрыл от изумления. В Иршаване его никогда, никто не посмел бы так отчитывать. Но степняк был совершенно лишен пиетета перед великим чародеем. И к тому же очень любил Альву, что тоже было очевидно Руатте.

– Я сколько здесь, неделю? Две? А рыжий до сих пор у этой суки! Лучше бы подумал, как его вытащить, глаза твои бесстыжие! Он все бросил – и куколку нашу, и сына своего, лишь бы тебя спасти, потому что, видите ли, такова воля богов! А ты тут сучишься! – Кинтаро сжал кулаки, но все-таки не решился на угрожающий жест по отношению к чародею, чью силу достаточно испытал на себе.

Руатта взмахнул рукой, творя заклинание, и с удовольствием отметил, что Кинтаро невольно моргнул и напрягся, ожидая магической оплеухи за наглость. Но чародей всего лишь сотворил себе штаны и халат, а возле постели накрыл стол с поздним завтраком. В чашках дымился напиток из горькой степной травы – единственная имитация кофе, которую Руатта смог добыть в Иршаване. Он взял одну и отпил, чтобы прояснить мысли.

– Ты прав, – признал он, без сожаления и вздохов, просто констатируя факт. – Не к лицу мне высказывать то, что думаю, посланнику. Ты сделал все, чтобы принести мне весть, хотя королева Арриана сверх всякой меры усложнила тебе задачу. Благодарю. Я еще успею сделать выговор кавалеру Ахайре, когда освобожу его.

Кинтаро с облегчением выдохнул и сел.

– Я б на это посмотрел, – сообщил он с ухмылкой и взял с подноса лепешку.

Пока они ели, Руатта размышлял. Александра определенно в курсе, что печати ее сняты. Наверняка даже успела подглядеть за процессом, если не помешали защитные заклинания, ограждающие замок на острове Кумано. Теперь у него три дня, чтобы подготовиться.

Святая земля Миррали – место, лишенное линий силы и возможности призывать магию. Оружие, амулеты и прочие артефакты, заряженные магией, работать не будут. Однако, даже если волшебный клинок Александры станет простой железкой, в поединке она разделает его под орех. Впрочем, оружие ему все равно запрещено. Остаются эликсиры и зелья. К ним у аррианок врожденный иммунитет, но Александра не аррианка по рождению. Может сработать. У Кинтаро, по идее, тоже иммунитет к зельям и устойчивость к магии, однако эликсир, поэтично названный Руаттой "Цепи прошлого", оказался вполне эффективен.

Новая мысль озарила его, как молния. Руатта поставил чашку, притянул к себе Кинтаро за плечо и поцеловал в губы.

– Спасибо тебе! – с чувством сказал он, встретив ошалелый взгляд степняка. – Если бы не ты, я бы не изобрел способ раз и навсегда решить наши разногласия с королевой Арриана.

И стер из памяти Кинтаро все, что было связано с эликсиром. Возникло искушение стереть также все воспоминания об интимной близости. Но это насторожит Александру, которая наверняка попытается ими завладеть. По словам Кинтаро, подобных намерений она не скрывала. Конечно, Руатту совершенно не радовала перспектива, что она увидит его с раскинутыми ногами или с членом во рту. Но следовало бросить ей хоть какую-нибудь приманку. Насколько он знал Александру, картины мужской любви отнюдь не заставят ее мыслить объективно и ясно. Она только сильнее возжелает своего наставника. Что Руатте определенно на руку.

Он провел пальцами по щеке Кинтаро, по губам, будто заново его увидел. В каком-то смысле так и было. Теперь ему была известна огромная часть жизни степняка, прежде скрытая под печатями. Он был любовником Альвы гораздо дольше, чем вождем эссанти. Жил в столице. Виделся с королем Криды, и не раз.

Кинтаро отвел глаза. Моральные соображения, совершенно неожиданные у степняка, пусть и в таком скромном объеме, все еще его мучили. Даже при их свободных отношениях Альва будет ревновать, и совершенно справедливо. Покушаться на любовника близкого родича, тем более сына, всегда считалось недостойным. На дуэлях, бывало, убивали за меньшее. Конечно, Руатта не знал – но теперь-то знает.

– Расскажи мне про короля, – попросил он. Сердце у него стучало как бешеное. Он до сих пор не сомневался, что Даронги жив. Но Кинтаро одним словом мог опровергнуть его уверенность.

– Дай пожрать, а? – взмолился тот. – У меня уже язык устал трепаться. Чего я вообще стараюсь? Ты же можешь вытащить у меня из головы все, что захочешь.

– Ты же сказал: лучше б я тебя десять раз вы... – осекшись, Руатта рассмеялся. Именно это он и сделал прошлой ночью. Уж не меньше пяти раз, точно. И язык у Кинтаро устал не только от утренних разговоров. Минет он делал излишне торопливо, на взыскательный вкус Руатты, но зато энергично и пылко.

Позволив степняку насытиться и щедро приправить завтрак вином, он властно потянул его обратно на кровать. Кинтаро вяло отбрыкивался. Было видно, что за свою жизнь он крайне редко отказывался от секса и теперь ощущал себя по-дурацки. К тому же он не скрывал, что долгожительство чародеев выбивает его из колеи, даже если они выглядят вполне юными и ебабельными.

– Тебе же лет сто, постыдился бы, – бурчал он, отводя глаза, чтобы не видеть золотистой загорелой груди Руатты, его пунцовых губ, припухших от ночных развлечений, и его разметавшихся в беспорядке рыжих волос, так похожих на кудри Альвы. И сам он был вылитый Альва в полном расцвете молодости, только черты лица построже, вид посерьезней и масть потемнее. Что, конечно, делало ситуацию еще двусмысленней.

– Восемьдесят семь, по летоисчислению Пандеи, – безжалостно уточнил чародей. – Вы же в девятнадцатом году отплыли, верно? Год назад? Как я уже говорил, тебе самому тоже далеко не двадцать.

Руатта уложил его на спину, и Кинтаро не слишком противился. Но и не поддавался, упрямо отворачивая лицо и выставив локоть. Как будто ему было одинаково стыдно и отказать Руатте, и отдаться ему. Кровь чародея опять взволновалась, и он даже ощутил что-то вроде зависти к сыну. Распутный степняк был настолько предан Альве, что даже восставший под умелой рукой чародея член не отключил его мозги.

– Насиловать будешь? – спросил он, не скрывая насмешки.

– Поздно уже невинность блюсти, – в тон ему ответил Руатта, целуя в плечо и шею. – Альва и так знал, что нам придется разделить ложе. Какая разница, сколько раз? Или ты опять подраться хочешь? Без этого не стоит? Вот же, стоит. – Он сдвинулся пониже с очевидным намерением, и Кинтаро поспешно удержал его за плечо. Решимость его таяла на глазах.

Руатта пустил в дело последний козырь:

– Во время оргазма легче всего считать память. Неприятно не будет, даже напротив. Лучше так, чем слушать твое похабное краснобайство. Пару твоих словечек я даже в бытность полковником кавалерии не слышал. И сомневаюсь, что смогу стерпеть, если ты еще раз обзовешь государя Криды "стариканом".

Кинтаро фыркнул и раздвинул колени, обхватив ими бедра Руатты. Непочтительно облапал за задницу и протянул:

– Ох уж мне эти чародеи. У вас есть какая-нибудь другая магия, кроме как голышом и в постели? А еще меня сексуальным маньяком обзывают!

Руатта рассмеялся и заткнул ему рот поцелуем. Кинтаро ему очень нравился. А времени оставалось так мало.

Королева Арриана Александра Багрянородная не могла сдержать нетерпения. Желание увидеть чародея своими глазами, а не через шпионов и магические зеркала было сильнее голода и жажды. Сон бежал от ее изголовья, и даже рыжий красавчик с блудливыми глазами и умелым языком казался жалкой заменой. Тем более что с ним Александру не связывало ничего. Она была для него просто властная женщина, державшая в плену и принуждавшая к постельным забавам. Ее слава, магия, воинские победы, ее угроза Ланкмару были ничто для сладкого развратного Альвы. Он мог трахаться с кем угодно без всякой магии. Он даже не особенно боялся ее, потому что никогда не слышал историй, ходивших по всему Иршавану: о том, как Богоравная Александра, воплощение богини Идари, огнем, мечом и магией подчиняла Арриан.

Впрочем, для Руатты она тоже никогда не была Богоравной и тем более богиней Идари. Надменный чародей смотрел на нее свысока, как на дикарку. Она бы смирилась, ибо даже орлица не пара крылатому скакуну. Но когда узнала про Ашурран, то лишилась покоя. Глупая девчонка, даже не ставшая субхадрой своего жалкого племени, попавшая в рабство в Ланкмаре, дравшаяся на арене – и великий, могущественный чародей. Немыслимо! С той поры Александра хотела не просто обладать чародеем Руаттой. В мечтах она видела его у своих ног: голым, сломленным, в серебряном ошейнике, запирающем чары. Он пожалеет, что отверг ее любовь. Будет проклинать свою несговорчивость. И будет жить только ради того, чтобы удовлетворять ее малейшие прихоти!

С сомнением и досадой она смотрела на рыжего красавчика и отталкивала его, поднимаясь с постели, чтобы нервно расхаживать по шатру. Глупый рыжий щенок не стоит того, чтобы Руатта пожертвовал собой. Чародей откажется предать себя в ее руки в обмен на жизнь сына. Максимум, чего она добьется – чтобы он отступил и не стал защищать Ланкмар от неизбежного падения. Когда она подчинит все девять княжеств, даже Руатта не сможет отвоевать их обратно. Могущество ее так возрастет, что она сравняется с Руаттой. И получит рычаг давления, ведь Ланкмар ему дорог, чародей не раз защищал его от бедствий. Стоит ли рыжий щенок чародея рубиновой тиары Ланкмара? Она жесткими пальцами задирала ему подбородок и долго смотрела в лицо. Альва, отчаявшийся понять эту женщину, покорно закрывал глаза. Ему тоже было страшно узнать, сколько он стоит в глазах отца.

Как верно предположил чародей, оба раза Александра узнала о снятии печати мгновенно. Сквозь защиту замка Руатты все же проскользнули несколько ярких и занимательных образов, которые неимоверно разгорячили ее кровь. Чародей не был скромником и ханжой. Тело его без одежды было так же прекрасно и совершенно, как она себе представляла. Да и смуглый здоровяк был хорош. С легким сожалением Александра подумала, что его придется отпустить вместе с рыжим красавчиком. Но не раньше, чем она вывернет ему мозги наизнанку и увидит в деталях все, что они с Руаттой вытворяли в постели.

– Вкусы у вас фамильные. Руатта в восторге от твоего жеребчика. Поставил его раком и трахает, аж пыль столбом, – сообщила она Альве, наслаждаясь его ревнивой досадой. Интересно, нельзя ли в нем найти союзника против отца? Щенок должен завидовать папаше, такому великому, могущественному, юному и прекрасному. Рыжий красавчик выглядел достаточно молодо, но принять облик шестнадцатилетнего юноши, как чародей Руатта, уж точно не мог. – А тебе-то он хоть раз давал в задницу?

– И неоднократно. – Щенок улыбнулся так свысока, что Александра его чуть не ударила. Пожалела красивое личико. – Может, я и похуже качеством, чем мой знаменитый родитель. И не трахал, в отличие от него, королей и эпических героев. Вкусы у меня скромные. Вождь самого большого племени Дикой степи меня вполне удовлетворял.

"И принц Древнего народа, потомок Дирфиона", – мысленно добавил Альва. Про Итильдина Александра не знала. Пожелай она узнать, он не сумел бы ничего скрыть. Но у нее не было причин полагать, что в их многолетнем любовном союзе состояли трое, а не двое.

– Не боишься, что твой краснокожий вождь предпочтет оригинал, а не копию? – Словами Александра била не хуже, чем раздавала оплеухи.

Альва фыркнул и сказал с куда большей уверенностью, чем ощущал на деле:

– Насколько я знаю обоих, они подерутся, и может, даже не фигурально. В бытность свою королевским военачальником кавалер Руатта нагнул половину Дикой степи и уж не даст Таро об этом забыть. Так что они померяются сволочизмом и блядством, а потом мирно разойдутся, причем каждый будет считать себя победителем.

– Мда, заметно, что ты поэт и дворянин, – съязвила Александра.

Альва прикусил язык, чтобы не ответить что-нибудь колкое, за что можно было больно схлопотать. Предвидя окончание своего заточения, он несколько воспрянул духом и осмелел, а вот королева Арриана стала куда менее терпеливой. Оставалось всего три дня до исторической встречи в Миррали.

Святая земля на вид ничем не отличалась от обычной. Такая же каменистая почва, такая же жесткая колючая трава. Такое же солнце светит с небес, такой же сухой и прохладный воздух предгорий. Вдали высились горные вершины, покрытые снегом. Красивые декорации для встречи королевы Арриана и великого ланкмарского чародея. Последней встречи для обоих, если все пройдет как надо.

Руатта очень хорошо видел границы святой земли. Магическая энергия, свободно текущая сквозь ткань мироздания, ее огибала. Таких мест в Иршаване было немного. Магия здесь невозможна, а кровопролитие запрещено. Однако не стоило рассчитывать, что Александра станет уважать неписаные правила. От него она потребовала прийти без оружия, а сама собрала не менее ста отборных воительниц, вооруженных до зубов. Судя по знаменам, из племени Красных Лисиц, где она впервые завоевала власть. Лучшие и самые преданные ее бойцы. И ведь не постеснялась дать себе столь откровенную фору. Даже притом, что на святой земле, без магии, без оружия, Руатта не поставил бы на себя ни гроша. Пределы своих физических возможностей он знал.

Лежа на холме в высокой траве, он разглядывал позиции аррианок через подзорную трубу, изготовленную собственноручно: привычный "глаз чародея" здесь бесполезен. Александра сидела на своей колеснице, а рядом с ней был пленник в ошейнике с цепью, другой конец которой держала в руках возница королевы, одноглазая Эрменгарда. Руатта будто прилип к трубе, пытаясь рассмотреть черты сына. Слишком далеко, но видно, в какого красивого мужчину тот вырос. Порода Красного Льва в нем ощущалась.

– Просто идиотизм какой-то, – в который раз повторил Кинтаро, лежащий рядом. На лице его было написано уныние. – Ты рискуешь жизнью без всяких гарантий. Лучше ты, чем Альва, не в обиду будь сказано. Но ты сам погибнешь и его не спасешь. Что мне тогда делать?

– Ну, ты будешь жив, свободен и при оружии. Что-нибудь придумаешь, вождь эссанти, – рассеянно сказал Руатта. Целиком свой план он не раскрыл даже Кинтаро.

– На что ты вообще надеешься, если магия здесь не работает?

Руатта взглянул на него насмешливо, складывая подзорную трубу.

– У меня есть еще кое-что помимо магии, – сказал он, постучав себя пальцем по лбу. – Я прекрасно без нее обходился до тех пор, пока не попал в Иршаван.

Он отодвинул широкий рукав мантии и проверил запястье, где вены подходили близко к коже. Они заметно потемнели. Пора. Он поставил портал. Шум, донесшийся от лагеря аррианок, подтвердил, что его заметили. Руатта встал во весь рост, будто только что вышел из портала.

– Лучше б я пошел, – пробурчал Кинтаро, тиская рукоять меча.

– Ты ничего не понимаешь в женщинах, – усмехнулся Руатта и стал спускаться с холма.

Александра никого не выслала ему навстречу. Нет, она заставила его отмахать порядочное расстояние от края святой земли до ее лагеря в гордом одиночестве. Будто вовсе и не ждала, будто у нее были дела поважнее, чем какой-то чародей, бредущий по колючей траве, подобрав полы мантии. Неудачный выбор одежды, но ему надо было до поры до времени скрыть руки и шею. Хорошо, что день был нежаркий.

При его приближении аррианки схватились за оружие, но он бесстрашно прошел мимо и остановился перед Александрой.

– Отпусти моего сына, королева Арриана, и я обещаю тебе свою дружбу и доверие.

– Кто говорит о дружбе? – Александра театрально сдвинула брови и постучала сапогом по камням. – Ты что-то путаешь, чародей. Мне не нужен друг. Мне нужен раб в ошейнике. Вместо этого красавчика, – она кивнула в сторону Альвы.

Альва смотрел широко раскрытыми глазами, порываясь встать, но тяжелая рука Эрменгарды на плече его удержала. На вкус Руатты, в этом взгляде было слишком мало сыновнего почтения и слишком много того чувства, с которым смотрят на красивого незнакомца на королевском балу, но не время было придираться. Он был такой чужой и взрослый, этот молодой мужчина в простой тунике и штанах. Но в чертах его, в глазах проглядывал тот заплаканный подросток, который остался на удаляющемся причале в гавани Трианесса. Хотя плакал он вовсе не от расставания с отцом, а оттого, что отец не взял его с собой. Сердце у Руатты дрогнуло, и он сказал то, чего говорить совсем не намеревался:

– Дорогой Альва, я был бы крайне рад увидеть вас, если бы не печальные обстоятельства, явившиеся плодом вашего легкомыслия, которое я никогда не уставал порицать.

Альва надул губы, совсем как в детстве, но ответил с недетским ехидством:

– Насколько мне известно, я шел по вашим следам и не сделал почти ничего, чего бы вы не сделали, дорогой отец. И должен вам сказать, осуждение легкомыслия значительно лучше звучит в более... зрелом облике.

Руатта выглядел юношей не старше семнадцати лет. Вкусы королевы Арриана он хорошо знал.

– Яблочко от яблони, – усмехнулась Александра. – Не отвлекайся, чародей. Мне тут приходят в голову интересные идеи. Пожалуй, повременю-ка я отпускать твоего щенка. Два раба лучше, чем один. Интересно, у тебя есть табу на кровосмесительную связь?

– Ты прекрасно знаешь, что чародей Руатта не может быть никому рабом, – ответил он хладнокровно.

– Если ты не желаешь встать на колени по доброй воле, тут найдется кому тебя заставить. – Александра небрежным жестом указала на своих воинов.

– Человека, который не боится умереть, очень трудно принудить к чему-то силой оружия. Магия аррианок здесь не действует. И кровь здесь запрещено проливать, хотя, конечно, этот запрет тебя не пугает.

– Ха, достаточно пары арканов, даже не придется мечи обнажать. Или я могу пригрозить, что перережу глотку твоему отпрыску прямо здесь и сейчас. Давай, чародей, начинай торговаться. Что за козырь ты припрятал в рукаве?

– Рад, что ты спросила, – усмехнулся он и действительно откинул рукав мантии до самого локтя. Вены проступили на его руке, будто страшная черная паутина. – Ты наверняка слышала про этот яд. Когда чернота дойдет до сердца, я умру, и ничто меня не спасет.

Вот тогда Александра соскочила с колесницы и бесцеремонно распахнула на нем мантию, открывая грудь. Черная паутина покрывала уже шею, бока, живот. Она привычно сложила пальцы – и уронила руку, потому что вспомнила, что заклинания излечения не подействуют.

Он усмехнулся ей в лицо, на котором было написано отчаяние ребенка, у которого собирались отнять игрушку.

– Интересно, у тебя есть табу на некрофилию?

– Ты не можешь умереть! – крикнула она, хватая его за руки и прижимая их к своей груди. Истинные чувства пробились сквозь напускное презрение. – Ты, великий чародей, не можешь умереть от банального яда!

– Здесь, на святой земле, могу. От чего угодно, даже от ножа в спину.

Она кинула взгляд на холмы, отмечавшие границу святой земли, где слабо светился портал. Слишком далеко, не донести на щите. А в колеснице место лишь для двоих, и стоя.

– Если ты умрешь, твой щенок навсегда останется у меня в рабстве.

– Это слабое место моего плана, – признался Руатта и, пошатнувшись, оперся на нее. – Кажется, мне пора сесть, иначе все закончится слишком быстро.

Она зарычала в бессильной ярости. Стиснула его талию, подняла и усадила на свою колесницу. Стала обшаривать его рукава и складки мантии.

– Алекс, моя драгоценная, ты все равно не успеешь овладеть мной, – сообщил Руатта почти совсем не глумливо. – Даже сейчас, боюсь, эрекция уже невозможна из-за яда.

– Придурок, я противоядие ищу! Должно же быть у тебя противоядие, иначе какой смысл!

– Противоядие есть. Вон там, где портал. В руках воина, которого ты послала ко мне. Как только он получит Альву, живого и свободного, он его отдаст.

Александра выругалась и приказала нескольким воинам занять места на колесницах.

– Тащите его сюда вместе с противоядием!

– Ты, кажется, не заметила портал, – подсказал Руатта. Не будь так много поставлено на карту, он бы наслаждался ситуацией. – При малейшей опасности он шагнет туда, и все. Одна колесница, один возничий и Альва. Впрочем, зачем тебе меня спасать? Если я умру, твой путь на Ланкмар будет открыт. Разве ты не этого всегда хотела?

– На что мне этот драный Ланкмар без тебя! – простонала Александра, и даже надменного чародея поразила страсть в ее голосе. – Эрменгарда, бери мальчишку и ходу! Меч оставь, и без глупостей! Эти двое и мизинца Руатты не стоят! С ними я потом разберусь!

Руатта тяжело задышал и улегся на колесницу. Он услышал, как Альва закричал: "Единый боже, отец!" – прежде чем Эрменгарда кинула его в другую колесницу и помчалась к холмам. Он слышал, что она лучшая возница во всем Арриане. И предана своей королеве, как собака. Руатта вздохнул, надеясь, что Кинтаро тоже обойдется без глупостей. Приказ у него простой: обменять Альву на противоядие, уйти вдвоем через портал и ждать Руатту. Не доверяя благоразумию степняка, Руатта слегка усилил приказ магией, но при упрямстве Кинтаро ничего нельзя гарантировать.

Эрменгарда обернулась с быстротой ветра. Казалось, она несется прямо на них и затормозить не успеет. Но когда до столкновения оставались считанные мгновения, она развернула коней с неимоверным искусством, так что из-под колес полетели мелкие камешки. Александра схватила поданную бутыль, наполнила чашу и поднесла ее к губам Руатты.

– Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить, – слабым голосом сказал он. Было очень приятно видеть Александру такой растерянной и беспомощной.

Но тут она ловко зажала ему нос и влила в рот содержимое чаши. Он закашлялся, и вино потекло у него по подбородку. Она вдруг отпила из бутылки и прижалась к его рту, вливая вино, целуя жадно и глубоко. Второй их поцелуй за пятнадцать лет. Первый был такой же неуклюжий.

Вздохнув, Руатта предпочел взять чашу и пить сам. Александра откинула его волосы с шеи и следила не отрываясь, как черная паутина отступает по горлу вниз. Сдернула с него мантию до пояса, чтобы лучше видеть. Он кротко спросил, чуть наклонив голову, прекрасно осознавая, как соблазнительно выглядит:

– Что, завалишь меня прямо здесь или хотя бы шатер поставишь?

– Ты пей, потом разберемся. Хорошее, кстати, вино. Из Тирза, "Золотая печать"?

– Твое любимое, – шепнул он, дразня глазами. – Не бойся, противоядие не опасно.

Вообще, и так называемый "яд" был не опасен. Безвредный краситель для изучения кровеносной системы человека. Но зрелище эффектное, что и говорить. Теперь, когда появилась надежда вернуться домой, он вовсе не стремился умереть. Но репутация сыграла ему на руку. Александра поверила, что он предпочтет смерть рабству. Впрочем, рабство все еще было в меню, и если его план не сработает...

– Даже если опасно! – Под таким взглядом прекрасного юноши аррианка никак не могла спасовать. – Вот уж травить меня было бы с твоей стороны ужасающе глупо!

Эрменгарда мягко, но настойчиво попыталась отобрать у нее бутыль. Это было ошибкой, только укрепившей Александру в ее намерении. Она стряхнула руку подруги, налила вина и выпила залпом.

– Что может быть лучше "Золотой печати" из Тирза? Только поцелуй чародея Руатты! – объявила Александра, ловя его подбородок жесткими пальцами. И он позволил себя поцеловать.

Мир исчез. И появился снова. "Цепи прошлого", основанные на природной магии растений, не подвели даже на святой земле. Он выпил первым, и воспоминания были его. Воспоминания об Ашурран, которую он так любил, что позволил себя покинуть. Которая любила славу больше, чем своего зеленоглазого чародея.

– Вот мой прощальный подарок, – прошептал он на ухо Александре, сжимающей его в объятиях. – Забудешь ты свою любовь ко мне, и не оглянешься назад, и не испытаешь печали, вспоминая.

Взгляд ее пару мгновений был напряженным, непонимающим, и он успел испугаться, что ложные воспоминания не прижились. Она ведь знала про Ашурран если не все, то многое. Да что там, она могла ее саму знать ребенком. Пятнадцать лет назад Ашурран было десять или вроде того. И он знал про Ашурран все: ее имя, происхождение, предков, судьбу в Ланкмаре. Удастся ли Александре надеть доспехи, выкованные не для нее?

Она вдруг рассмеялась довольно и спрятала голову у него на груди.

– Ничто мне так не мило, как меч и копье, стяг и седло, война и охота. Даже ты, надменный чародей Руатта, не удержишь меня на пути к рубиновой тиаре Ланкмара.

Руатта перевел дух и мысленно возблагодарил Единого бога и всех Младших богов, которых успел припомнить, начиная с самой Ашурран. Только теперь он в полной мере осознал, как ненадежен был его план, как много включал в себя всяческих "вдруг" и "если".

– Я покину этот мир и тем самым открою тебе путь, возлюбленная моя, – произнес он гладко, не запнувшись на слове "возлюбленная". "Бесстыжие мои глаза", – сказал он себе, вспомнив Кинтаро, и едва удержался от усмешки. Лживый, коварный чародей. Заткнул за пояс собственного сына, уже в двенадцать лет умевшего убийственно строить глазки. Через плечо королевы он заметил округлившиеся глаза ее невозмутимой возницы. Точнее, один глаз. И то верно, не каждый день услышишь такое от всесильного чародея.

– Я бы предпочла, чтобы ты мне помог, – сощурилась Александра.

– Тогда люди скажут, что Ланкмар пал под рукой чародея Руатты, а не под твоим мечом.

– Похоже, нам с тобой тесно в одном мире.

– Не поспоришь.

Руатта всегда подозревал, что для нее Иршаван был таким же чужим миром, как для него. Что-то было в ней такое, не из Иршавана, и незнакомые словечки, которые она употребляла, и то, как она говорила "этот мир" или "другой мир". Может быть, завоевав Иршаван, она тоже покинет его и двинется дальше.

– Но хотя бы планы ты не откажешься со мной обсудить? – сказала она, обвивая рукой его тонкую талию, и, не дожидаясь ответа, приказала раскинуть шатер.

Руатта вздохнул, морально готовясь к торговле собственным телом. Желание Александры так просто не перебьешь, пусть даже теперь она якобы помнит чародея Руатту во всех видах и позах. И реноме свое перед сподвижницами следует поддержать. А он, признаться, был порядком измотан трехдневным марафоном с восхитительным степным жеребцом. Не то чтобы Александра была ему отвратительна, вовсе нет. Определенное очарование в ней было. Но Руатта предпочитал сам вожделеть, а не просто быть "не против".

Опять-таки слава всем Младшим богам, интереса к его телу Александра не проявила. Точнее, дело было так: она кинула его на лежанку, хватая за разные места, и заставила издать пару характерных вскриков, прекрасно слышных снаружи. Аррианки засвистели и заулюлюкали, как у них принято воодушевлять повелительницу во время постельных забав. Говорили, что Александра, бывает, и шатер не ставит. Трахает мальчиков прямо на колеснице. Но в этот раз она скинула твою тунику, полуголая выскочила из шатра и разогнала болельщиц пинками.

– Охерели совсем! – орала она по-арриански. – У него из-за вас не встанет, а с магией тут жопа! Пятьдесят шагов отсчитали, быстро! Ближе не подходить!

Вернулась довольная и сказала вполголоса:

– Теперь можно и поговорить, никто не услышит.

Руатта скосил глаза на ее голую грудь и мимолетно пожалел о принятом пятнадцать лет назад решении. Было б в ней побольше мягкости, нежности, готовности подождать поцелуя, а не срывать его силой!

Они говорили долго и, к удивлению Руатты, не о Ланкмаре. Ему было бы неприятно выдавать оборонные секреты страны, ставшей ему второй родиной. Из всех государств Иршавана девять княжеств Ланкмара больше всего напоминали Криду, хотя сходство было поверхностным. Ланкмар прогнил, и мечи аррианок взрежут его, как нарыв. Но война – не партия в шахматы и не хирургическая операция. Война в Иршаване куда более уродлива, примитивна и грязна, чем в Пандее. Но кто он такой, чтобы сдерживать неизбежное? Александре предначертано завоевать весь Иршаван, а ему – уступить ей дорогу. В его помощи она не нуждалась.

Аллегорически выражаясь, доспехи Ашурран пришлись Александре впору, хотя их устремления были очень различными. Ашурран стремилась к славе, а Александра жаждала контроля, могущества, власти. Ашурран желала чародея Руатту ради него самого, Александра – лишь потому, что он ей отказывал. Как только великий чародей дал понять, что готов отдаться, она потеряла к нему всякий интерес, кроме академического. Конечно, и ложная память о пережитых с ним плотских радостях помогла.

Неожиданно кстати пришлось честолюбие Ашурран, привнесенное "Цепями прошлого". Гордость, а не гордыня, чувство чести, желание возвыситься над окружающими за счет личных качеств, а не за счет подавления чужих – все, чего Александре прежде не хватало, вдруг расцвело прямо на глазах Руатты. И его слова об общественном благе и справедливом государственном устройстве больше не падали в пустоту, как раньше. Об этом они и говорили – что бывают другие миры, кроме Иршавана, более подходящие для довольства и счастья. И как он старался не рассказывать о своей родине, так и она, казалось, скрывает от него, откуда начался ее путь и куда лежит дальше.

Прощаясь, Руатта устроил целое представление для ее воительниц: прижался к Александре всем телом и припал к ее рту в таком долгом поцелуе, что оба едва отдышались. Воительницы взревели от восторга и застучали мечами о щиты. Ни у кого не осталось сомнений, что чародей Руатта покорился королеве Арриана, хоть и не остался в ее шатре наложником. Она легко подняла его на свою колесницу и самолично отвезла до границы святой земли.

Кинтаро и не подумал нарушить приказ Руатты. На самом деле он был совершенно не против оставить как можно большее расстояние между собой и чародеем со всеми этими чокнутыми бабами, лишь только Альва окажется в его руках. Случилось это буквально: одноглазая аррианка, к которой он проникся особенным отвращением, скинула Альву с колесницы прямо в его объятия и протянула руку. Кинтаро бросил ей бутылку, не особенно заботясь, как она будет ловить, схватил рыжего в охапку и прыгнул в портал.

– Ошейник! – вскрикнул Альва, но уже тогда, когда Кинтаро упал на ковер и уронил его на себя.

Они лежали в высоком шатре, застеленном коврами. За откинутым пологом открывался вид на безбрежное море. Местность была очень похожа на ту, где они высадились после крушения "Леопарда". Восточное побережье, самый выступающий мыс, ближайшая к Поясу Бурь точка, как говорил Руатта.

Кинтаро засунул пальцы под серебряный ошейник рыженького, покрутил его и не нашел застежки. Опять магия, черт бы ее побрал.

– А что, красивая цацка, тебе идет, – попробовал он утешить Альву.

Кавалер сверкнул глазами и дал ему пощечину:

– Это рабский ошейник, я не собираюсь его носить, даже если магия мне не понадобится!

– Ничего, Руатта снимет, когда вернется.

– Если вернется! Как ты мог его там бросить?

– Знаешь ли, твоему отцу трудно в чем-нибудь отказать.

– Да уж, похоже, ты только тем и занимался, что не отказывал ему, – ядовито заметил Альва, окидывая взглядом своего степняка. – Цацки, смотрю, уж получше моих! Заработал, да?

Кинтаро выглядел роскошно. Ни дать ни взять степной авантюрист из второсортного любовного романа. Штаны в такую обтяжку и такие высокие сапоги до середины бедра сотворит, пожалуй, только чародей, а не сапожник с портным. На нем снова были серьги, которых он сто лет не носил, браслеты на запястьях и выше локтей, ожерелье из фигурок пантер на шее. Как раз пониже выразительного засоса. И волосы лишь небрежно схвачены лентой, как будто не было времени их заплести. Кинтаро в таком замешательстве поправил браслет над локтем, так виновато отвел глаза, что если бы у Альвы были хоть какие-то сомнения, они бы немедленно развеялись.

– А теперь послушай меня, и повторять я не буду! – прошипел он, схватив Кинтаро за отвороты кожаной безрукавки. – Если ты хоть раз еще, один-единственный раз взглянешь в его сторону, хотя бы бровью поведешь, хотя бы...

И вдруг мир перевернулся, и оказалось, что Альва лежит под Кинтаро, а не на нем, и степняк исступленно целует его лицо, глаза, губы.

– Да я месяц ни на кого вообще, кроме тебя, не взгляну! – выговорил он хрипло и страстно, и надо было знать Кинтаро, чтобы понять, насколько невероятное обещание он дает. – Когда я тебя забыл, такая тоска брала, что хоть волком вой. Да я бы хоть со всем войском этой стервы трахнулся, лишь бы тебя вернуть!

"Изменять во имя верности – это как трахаться во имя невинности!" – хотел было съязвить кавалер Ахайре. Но обнаружил, что ему почему-то трудно выговорить столь длинную фразу под горячими поцелуями Кинтаро. И руки, запущенные кавалеру за пояс штанов, тоже не помогали. И злость как-то незаметно уступала место совсем другому чувству.

– Подожди, – задыхаясь, выговорил Альва. – Он же скоро вернется!

– Скоро? Да ты что! Эта стерва его не выпустит, пока не поимеет во все... Ну, в общем, куда получится. Мы с тобой свое отработали, теперь пускай он старается.

Альва не сдержал злорадного смешка. Пошлость Кинтаро немного разрядила обстановку. Несмотря на тревогу за отца, он сообразил, что смерть ему не грозит уж точно. Такому-то хорошенькому рыжему мальчику, каким и сам Альва в шестнадцать лет, пожалуй, не был! Да, странно будет, если ему удастся выбраться из постели Александры хотя бы через неделю. Он приподнял бедра и позволил Кинтаро стащить с себя штаны. Он тоже очень, очень скучал.

Чародей Руатта вернулся значительно раньше, чем они предполагали. Выглядел он по-прежнему юным и цветущим, нисколько не потрепанным, в отличие от Альвы, задремавшего на полчасика и теперь едва продравшего глаза.

– Могли бы отвернуться, между прочим! – возмутился Альва, прикрывшись туникой. Великий боже, даже в такой пикантной ситуации он продолжает обращаться к отцу на "вы", как в детстве!

Чародей только хмыкнул:

– Зачем? Кинтаро я уже неоднократно видел голым. А вас я в детстве неоднократно купал, да и подростком вы не стеснялись бывать со мной в бане.

– С тех пор прошло довольно много времени, если вы не заметили, дорогой отец.

– Мы с вами так похожи, что ваше обнаженное тело не является для меня новым и захватывающим зрелищем, дорогой Альва. Бросьте свои жалкие тряпки, я сам одену вас поприличнее. А эту дрянь сниму. – Он щелкнул пальцами, и серебряный ошейник, казавшийся сплошным, распался на две половинки.

Альва отбросил его в сторону, будто ядовитую змею, машинально потер шею и буркнул:

– Благодарю вас. Если магия на святой земле не действует, почему он не снялся сам?

– На святой земле это просто кусок металла, разве что ножовкой распилить. Зато нельзя нацепить на кого-то другого. Вы же понимаете, ошейник значительно больше бы помешал нашим общим планам, будучи надет на меня.

Кинтаро наконец натянул штаны, что было нелегкой задачей, и поднялся на ноги, переводя взгляд с одного на другого:

– Может, я ничего не понимаю в чародейских делах и божественных миссиях. Но вы бы хоть руки друг другу пожали, что ли!

Альва надул губы и скрестил руки на груди:

– Не раньше, чем мой почтенный отец предстанет в более приличном облике. Эта мечта педофила меня нервирует.

Руатта пожал плечами, и вид его изменился. Теперь он выглядел на тридцать с небольшим, как сам Альва.

– Близняшки, арргх! – плотоядно ухмыльнулся Кинтаро.

Чародей закатил глаза и снова изменил облик. У Альвы вдруг защипало глаза. Именно таким он запомнил отца, не хватало только парадной адмиральской формы. Кавалер Руатта отплывал в Западный край из гавани Трианесса при всех своих регалиях. Прямой и стройный в свои пятьдесят четыре, ни единого проблеска седины в рыжих волосах, туго заплетенных в косу на затылке. Но морщинки возле глаз и рта выдавали возраст, и взгляд был усталый, будто кавалер Руатта пережил слишком много, чтобы испытывать прежний интерес к жизни. Именно этот человек, который больше не существовал, пробудил в душе Альвы давно погребенные чувства. Он шагнул к отцу, и тот шагнул ему навстречу. Они обнялись, порывисто и крепко, и тут же отпрянули друг от друга, будто застеснявшись.

– Покажите мне кольцо, Альва, – деловито сказал Руатта. – Если ваш способ тоже не действует, лучше поскорее об этом узнать.

Под его пальцами камень в кольце, тусклый и бледный, вновь засветился голубым светом. Чародей Руатта окинул взглядом берег, будто прощаясь с ним, и вошел по колено в море.

– Чего ждете? Хотите еще пару лет погостить в Арриане?

Кинтаро вздрогнул, как ужаленный, перекинул Альву через плечо и мигом оказался рядом с Руаттой. Он уже чувствовал покалывание на коже, магическую ауру, распространяющуюся от кольца. Альва снова надел его на палец, вытянул руку, и Руатта с Кинтаро положили свои ладони на его, образуя треугольник. Магия выплеснулась, воздух и вода закружились воронкой вокруг них, и... Ничего не произошло. Волны улеглись, воздух снова застыл, хотя камень в кольце все еще ярко сиял.

Руатта выругался так грязно, что Альва от удивления вскинул брови. Кинтаро невесело ухмыльнулся:

– Ну вот, а говорил, таких слов не знаешь.

Чародей выругался еще раз, проводя ладонями над кольцом, будто щупая воздух:

– Я чувствую, портал уже почти готов! Мне не удавалось достичь ничего подобного за все эти годы! Но чего-то не хватает, какого-то компонента! Кавалер Ахайре, немедленно повторите, что сказала Дэм Таллиан, и горе вам, если вы забыли хоть слово!

– Идите вы в за... Западный край, дорогой отец! Мы сделали все, как она сказала. Если есть какой-то секретный компонент, она его не знала!

Альва вышел на берег, сел и уткнулся лицом в колени. Кинтаро улегся рядом, всем своим видом показывая: "Вы чародеи, вы и думайте". Руатта и правда задумался, расхаживая взад-вперед по песку. Наконец он взмахнул рукой: красная птица сорвалась с его пальцев и стрелой полетела прочь.

– Только один человек во всем Иршаване знает больше меня о переходах между мирами, – пояснил он, хмурясь. – Я так надеялся, что мы больше никогда не увидимся!

– Боюсь даже предположить, кого вы имеете в виду, – буркнул Альва.

Прошло, может быть, полчаса, и в ответ на призыв Руатты неподалеку от шатра открылся портал. При виде того, кто оттуда вышел, Альва и Кинтаро в один голос застонали:

– О не-е-ет!

Потому что это была Александра. У Альвы сразу же заныла щека, потому что королева Арриана была одета так же, как в тот раз, когда он ее впервые увидел: в доспехи из красной стали с шипастыми налокотниками. У бедра ее висел меч. Прийти одна она не побоялась, но выглядела готовой к любым неожиданностям.

– Моя помощь будет стоить недешево, – без околичностей заявила Александра.

Руатта вздохнул:

– Я готов практически на все.

Она окинула его взглядом с ног до головы:

– Пожалуй, теперь ты для меня староват. Настоящий облик, да?

– Не совсем. Таким я был, когда прошел Вратами Знания.

– А каким ты был, когда разобрался с моими печатями?

Руатта кивнул на Альву:

– Примерно таким. Да, я подозревал, что своего ты не упустишь. Моя память тебя устроит?

Она облизнулась:

– И твоя. И степного жеребчика. И можно без хлеба.

Руатта склонил голову, позволил ей прижать пальцы в перчатках к своим вискам и открыл воспоминания о Кинтаро, не связанные с "Цепями прошлого". Глаза ее заблестели, по щекам разлился румянец, губы приоткрылись. Она посмотрела на степняка и подмигнула:

– А ты неплохо отдаешься, кто бы мог подумать.

– Для крутого мужика ничего не жалко, – ухмыляясь нарочито пошло, сообщил Кинтаро. – А ты, никак, жалеешь, что не мужик?

Альва в ужасе схватился за голову. Руатта вытянул руку, готовясь закрыть степняка магическим щитом. Но Александра только усмехнулась, как будто даже довольная наглостью Кинтаро.

– Нет, не жалею, – сказала она, оказавшись у него за спиной. Одной рукой вцепилась степняку в волосы, а другой коснулась затылка.

Кинтаро повалился на колени, хватая ртом воздух. Он не был чародеем и не мог сам открыть память, как Руатта. Вторжение в сознание было почти таким же болезненным и унизительным, как в первый раз. Явно смакуя детали, Александра посмотрела на Кинтаро, на Руатту, снова на Кинтаро, жмурясь и чуть не мурлыкая от удовольствия. Альва молча страдал, размышляя, отказался бы он, если бы ему предложили увидеть их вместе. Наверняка бы согласился, а потом мучился от ревности и зависти.

Получив предоплату, Александра заставила их повторить попытку уйти через портал. Понаблюдала с берега и снисходительно крикнула:

– Это же элементарно! Нужна жертва.

– Разбежалась, – пробурчал Альва, но тихо, чтобы она не услышала. Однако выражение его лица, видимо, было весьма красноречивым, так что она усмехнулась и пояснила:

– Без кровищи, вырванных сердец и разбитых черепов. Просто нечто ценное и дорогое для каждого.

– Как в сказках? Отдай то, о чем еще не знаешь? – спросил Руатта. Сердце его стиснуло болезненное предчувствие. А что, если он вернется в Пандею, но уже не застанет Даронги в живых?

– Херня. Только то, что при тебе сейчас. Я думаю, ты даже знаешь, что это.

Руатта кивнул решительно:

– Если нужно отдать мой магический дар, я готов.

Волны на мгновение застыли, а потом снова закружились. Воронка стала заметно шире, магическая аура нарастала. Похоже, Александра была права.

Кинтаро молча снял с пояса нож. Несколькими движениями отхватил свою черную гриву у самого затылка и бросил в воду. Альва окаменел от ужаса, не успев даже попытаться ему помешать. Яркая лента, извиваясь, поплыла по волнам. Морская вода пенилась, бурлила, и в центре, под их соединенными руками, уже почти проступило дно.

– А ты, рыжий, чем пожертвуешь? – крикнула Александра, с трудом перекрывая шум волн и гудение магической ауры.

– Я тоже могу отдать свой магический дар, мне он нафиг не сдался!

– Нет, не пойдет, – подал голос Руатта. – Во-первых, только ценное. Во-вторых, здесь у вас нет никакого дара.

– Вы ловко извернулись – отдаете магию, от которой, скорее всего, в нашем мире ничего не останется!

– Не факт. У Ашурран ведь магия сохранилась. И даже стала сильнее.

– Но Кинтаро всего лишь обрезал волосы! Разве это жертва? Он перекинется туда-обратно, и они снова отрастут!

– Я никогда не стриг волосы с тех пор, как стал воином эссанти. Ты ведь знаешь, что это значит в степи, – подсказал Кинтаро.

– Но у меня ничего нет! – вскрикнул Альва в приступе отчаяния. – Ничего, кроме... – он схватился за правую щеку, когда-то изуродованную ожогами.

– Кроме хорошенькой мордашки! – издевательски прокричала Александра. – Но если тебе не впервой, то не пойдет. Разменную монету здесь не принимают!

– Есть еще время, – тихо сказал Руатта. – Время, которое пройдет в нашем мире. Ты можешь пожертвовать его.

– Хотите сказать, мы вернемся не через год, а через... Сколько? Десять, двадцать?

– Я не знаю. Магия возьмет сама.

– Но ведь это не моя жертва! Время пройдет для всех, и для моего Динэ, и для государя! Он ведь немолод, он может... – Альва осекся, не в силах озвучить свои страхи.

– Все в руках божьих, – твердо сказал Руатта. – Он мог умереть за тот год, что вы провели здесь. Он мог умереть на следующий день после того, как вы отплыли. Даже если все, что мне останется – это прийти на его могилу, я хочу вернуться!

– Вы отдаете больше всех, отец, – прошептал Альва. – Вы рискуете слишком многим. Мой любимый бессмертен, а ваш – нет.

– У Даро есть капелька эльфийской крови. И собственное беспредельное упрямство. Я думаю, он меня дождется.

Волны закружились быстрее, выше, поднимаясь почти до пояса. Александра выхватила свой магический меч и подняла его вверх. Клинок загорелся почти таким же голубым светом, каким пылал камень в кольце Дэм Таллиан. Над их головами небо потемнело, мгновенно сгустились тучи. Над морем прокатился удар грома. Они стояли по колено в воде, но за их спинами уже бушевал шторм.

– Дополнительное ускорение! – донесся еле слышно крик Александры. Молния сорвалась с ее клинка, ударила в кольцо, и столб ослепительного света взметнулся в низкие черные небеса. Мгновение – и море снова успокоилось. Тучи рассеялись, и выглянуло яркое солнце. Но в воде у берега больше никого не было.