Библейские мотивы

Из ложной гордыни, из желания чувствовать себя необходимым и важным для всего Мироздания челы внутренне всегда "улучшают" реальность, что в конце концов в их психике приводит к переворачиванию правды в ложь, к инверсии добра в зло и наоборот. Таков основной механизм появления среди них вредных мифов, таких, как представление о том, что любовь — это страдание, а безделье — удовольствие, что высокое социальное положение — счастье, а жизнь для других, альтруизм — неполноценность, и так далее.

Отмеченная ущербность мышления, по мнению Теля, вынуждает относить челов к условно-разумным существам, достигшим естественного предела индивидуального интеллектуального развития.

Коллективными усилиями челы, возможно, еще некоторое время смогут усложнять свою искусственную среду обитания за счет проявления возникающих в больших биологических сообществах синергических эффектов, если среди них не восторжествует антисистемная идеологическая установка, называемая либерализмом.

4. Страх

Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою.

Апокалипсис Иоанна, 21:8

Завершая хлопоты по подготовке к дальнему путешествию, Властитель вызвал к себе двух подданных своих. Имена их стерлись в истории. Положим, звали их Абавом и Бавагом.

Было ранее утро, время первой дойки, и вестник застал Абава на скотном дворе.

Охваченный редко посещавшим его странным чувством, Абав выслушал указание в низком поклоне, как то было положено, а когда выпрямился, вестника и след простыл.

В растерянности огляделся Абав вокруг. Приказ — явиться немедленно, но кто завершит вместо него утреннюю дойку? Жена вот-вот должна принести первенца, и в таком положении нельзя нагружать ее тяжелой работой. Старик-пастух с дрожащими руками, скрюченными профессиональным ревматизмом и добровольно приобретенной подагрой, не справится. Остальные батраки давно в поле, их не дозовешься. Что делать?

За годы жизни под дланью Властителя обзавелся Абав обширным хозяйством. Отарой овец, парой волов, пятью дойными коровами. Обнесенный капитальным забором, двор его был полон кур, плодоносили фиги и яблони. На выделенных ему полях из года в год созревал богатый урожай.

Достаток Абава произрастал на каждодневном изнурительном труде, ибо велики были подати и оброки, установленные Властителем. Каждого второго рожденного ягненка, каждый второй мешок пшеницы и ячменя нового урожая, двух из трех появившихся на свет телят, чуть ли не все снесенные курами яйца — все это забирали мытари. Оставшимся надо было разумно распорядиться, излишкам придать товарный вид и умело продать, чтобы выплатить еще и денежные налоги. Свести концы с концами оказывалось чрезвычайно трудно. Будь ты выносливее осла и сильнее ломовой лошади — успеха не достигнешь без строгого учета и контроля, кропотливого планирования сезонных работ и максимального усердия в выполнении каждой операции, без искусной изобретательности в повышении производительности труда.

Значит, ему надлежит немедленно предстать перед очами Властителя. Дойка окажется не законченной. Молочник не сможет забрать кувшины с молоком и оставить причитающуюся плату. Эти деньги не сможет взять служанка, чтобы пойти на базар, купить свежего хлеба и в обеденный час отнести его батракам. Те в знак протеста уйдут с поля раньше, не завершив прополку. Стало быть, завтра придется вновь посылать их на ту же работу, а пора бы уже заняться сенокосом. Да приступить к починке крыши сарая...

Всегда так: стоит вытащить хотя бы одну цепочку из вереницы задуманных мероприятий, и рушится весь порядок. Убытки нарастают как снежный ком, катящийся с горы.

В глазах Абава все события делились на две большие группы.

Одни были ожидаемы. С прогнозируемыми последствиями. Посему к ним с грехом пополам можно было приноровиться. Спланировать работы, минимизировать потери. Все бывает в жизни — надо уметь выворачиваться. Кому сейчас легко?

Проявления других были непредсказуемы и, как правило, имели катастрофические последствия. Среди них были природные — мор людей и скота, засуха и наводнение, град и пожар. Были злонамеренные — разбой, воровство, произвол чиновников, алчность жрецов и, конечно, прихоти Властителя. Здесь действовали высшие, не подвластные ему силы. От ума и усердия ничего не зависело, и в каждом подобном случае Абава охватывало тревожное чувство, будто его, словно щепку, подхваченную мощным водоворотом, несет злой рок. Такое же душевное переживание доставило известие о вызове его Властителем.

А чего это он задумался? Властитель будет недоволен, если придется ждать хоть мгновение! И Абав, бросая на ходу последние указания пастуху, поспешил со двора.

К счастью, он не опоздал. Подбежавший всего минуту назад Баваг был задержан стражником у входа в беседку, где сидел Властитель.

Потянулись томительные минуты ожидания.

Рысцой вбегали в беседку многочисленные писцы и их подручные, нагруженные свитками с хозяйственными записями. Быстрым шагом проскальзывали приказчики разных рангов. Пролетел мальчишка с кувшином шербета. Степенно, боясь расплескать собственное достоинство, прошел начальник стражи. Выскакивали посетители с явным вздохом облегчения, вытирая пот. Солнце приближалось к зениту, когда Властителю напомнили про Абава и Бавага.

Войдя, Абав растянулся в земном поклоне, не смея поднять глаза. Рядом сопел Баваг, ерзая носом по ковру.

Чем он занимался, на какие средства жил, было неведомо. Дом его, покосившийся, неухоженный, даже не был обнесен забором. Никакой живности — у крыльца кроме груды мусора никогда ничего не было. Сам хозяин ночевал в нем довольно редко. Когда-то, помнится, он приводил в дом жену. Но она по какой-то причине не смогла с ним ужиться. Вероятно, из-за долгих и частых отлучек Бавага.

— Что я вас звал? — наконец-то раздался могучий голос Властителя. — А, вспомнил. Я решил измерить вашу старательность и благоговение ко мне. Вот серебро, что следует пустить в дело. Распорядитесь этими средствами, покуда я в отъезде. Все ясно?

Властитель махнул рукой, и стоящий рядом с ним писец, выдвинувшись вперед, бросил перед Абавом три мешочка. Столько же положил у головы Бавага.

— Вам отмерено по три стадеры серебра, — шепнул он. — Советую постараться.

Абав задрожал, не в силах отвести нежданную беду. Все мысли его были заняты делами хозяйства, а тут еще одна забота. Баваг же пренебрежительно сказал:

— Всего три? На эти средства особо не разбежишься.

— Тебе мало, раб? — изумился Властитель.

— Я благодарен тебе, господин, до гробовой доски. Но, не скрою, хотелось бы больше. Разве можно на три стадеры сколотить хоть один приличный торговый караван? Ни одной интересной операции не провернешь.

— Господин, отдайте ему все это серебро, — осмелился подать голос Абав, — а я лучше с большим усердием займусь своим хозяйством.

Властитель недовольно хмыкнул. Раздумывал он недолго. У него был острый и быстрый ум военачальника.

— Ну, так и быть. Ты — перст властно указал на Бавага — возьмешь пять стадер. Посмотрю, сколько навару сможешь принести. А ты, ничтожнейший, — грозный перст, казалось, уперся в Абава — что это задумал? Отказываешься выполнять мое указание?! Или осмелился со своими куриными мозгами дать мне совет, как и что делать и что не делать? Ах, я, значит, неправильно тебя понял? Бери одну стадеру и умно распорядись ею. Все, мне пора в дорогу.

Поднявшись, Властелин прошел к выходу, наступив по дороге на палец Абава.

— Чего разлеглись? — поторопил их писец. — Бегом отсюда — марш!

Когда Абав, шатаясь, вышел из беседки, Властелин был уже на коне. За ним поспешали многочисленные слуги и стражники.

Абав медленно возвращался мыслями к суровой действительности.

— Слушай, сосед, — Баваг фамильярно дернул его за рукав — дай-ка мне твой мешочек. Я дам тебе два таких, когда Властелин потребует свое серебро назад.

Тошнотворный запах давно немытого тела, лоснящиеся скулы, волосы, торчащие из носа, вызывали омерзение. Разве может такой человек вызывать доверие, подумал Абав и невольно посторонился.

— Я... я подумаю, — сказал он, превозмогая неожиданное головокружение.

— Подумай. До завтрашнего вечера, — милостиво разрешил Баваг, широко улыбаясь. Тут же отвернувшись, он бодро зашагал прочь.

Абав тоже направился домой.

Мешочек с серебром жег руки. Много желающих найдется присвоить его себе. И что с ним делать? О, если б Властитель просто так дал бы это серебро! Уж он, Абав, нашел бы, куда потратить свалившиеся с неба средства. Расширил бы дом, пристроив веранду. В саду велел бы выкопать пруд. Прикупил бы еще коров, чтобы увеличить молочное стадо. Набрал бы новых батраков. Велел бы огородить горное пастбище и построить лачужку для пастуха, чтобы в летнюю жару овцы круглосуточно питались сочной травой... Но серебро придется отдавать. Как им распорядиться, чтобы сторицей вернуть незамедлительно по возращению Властителя?

Так ничего не придумав, Абав завернул на базар, а там, сторонясь небрежно одетых людей с ищущими взглядами, пробрался к знакомому меняле. В те времена ходило великое множество разнообразнейших средств обмена, и потому на любом базаре шага нельзя было ступить, не обратившись к специалисту по валюте.

Оценивал и обменивал монеты, попавшие в руки, Абав всегда у одного и того же менялы, звали которого, положим, Вагадом.

Дождавшись, когда случайные посетители отойдут, Абав протянул Вагаду полученный от Властителя мешочек и попросил взвесить.

Пока меняла тщательно взвешивал серебро, рассказал ему о новой, нежданно постигшей его напасти. Вагад выразил сочувствие: нелегко умно распорядиться такой большой суммой, к тому ж вес серебра меньше, чем заявлено. Вероятно, писец забрал свою долю, причитающуюся ему по праву приближенного к телу Властителя.

— Я не знаю, что тебе посоветовать, — сказал Вагад, выбирая из кучки самый маленький кусочек серебра: плату за взвешивание. Абав проводил кусочек тоскливым взглядом. — В области финансов положение сейчас не самое благоприятное. Властелин потратил много серебра, собираясь в дорогу, поэтому, вероятно, он и не поручил свои деньги ростовщикам. Наличности на руках много. Вряд ли ты сможешь взять большой процент, отдавая серебро в рост. А в какие товары выгоднее вложить деньги, я не знаю. Походи, поспрашивай. Может, придумаешь что-нибудь.

— Спасибо за совет, — пробормотал Абав, наблюдая, как Вагад бережно ссыпает серебро обратно в мешочек. — Я подумаю.

Когда он проходил мимо столба, обозначающего границу базара, на плечо его легла тяжелая рука. Оглянувшись, Абав увидел мощного детину, одетого в богатый хитон, заляпанный многочисленными винными пятнами. Чуть далее стоял, пошатываясь, второй молодой человек со спутанными кучерявыми волосами и нехорошими масляными глазами.

— Постой, добрый человек, — произнес детина, дыхнув на Абава застарелым перегаром. — У меня к тебе деловое предложение.

Крепко зажав левой рукой мешочек с серебром, Абав попытался скрыть его в складках одежды.

— Я слушаю тебя.

— Не бойся, я не грабитель, — усмехнулся детина. — Мое имя Гадак. Я сын того скупердяя, который только что взвешивал твое серебро.

— У тебя достойный и уважаемый отец. Что тебе от меня нужно?

Гадак нерешительно повертел головой.

— На улице не совсем удобно говорить о подобных делах. Может, зайдем сюда — он показал на таверну — выпьем, не спеша поговорим.

Прежнее тревожное чувство, испытанное от слов вестника Властителя, скрючило Абава. Руки его сжались настолько сильно, что он не понимал, остался ли мешочек с серебром в его руках или нет. Закружилась голова.

— Я бы с радостью выпил с тобой пару стаканчиков, но спешу домой, — сказал он. — Извини, поговорим как-нибудь в другой раз.

— Ладно, — недовольно пробурчал Гадак, — коли ты спешишь, переговорим здесь. Без экивоков и туманных отступлений сразу, как говорится, возьму быка за рога: одолжи мне немного денег. Через три месяца отдам в полтора раза больше.

— Немного — это сколько? — удивился Абав. Неужели сын менялы Вагада, известного богача, в чем-то нуждается?

— Столько, сколько потребуется мне для экипировки. Надо купить хорошего коня... ну и бочонок пива, чтобы достойно отметить свое отбытие.

— Отбытие?

— Да, я решил совершить... так скажем, одно путешествие, которое должно принести мне много золота. Очень много. Достаточно, чтобы расплатиться со всеми кредиторами.

— А почему ты не возьмешь деньги у отца?

— Мало ли, какие причины на то.

— Ты что-то не договариваешь. Мне это не нравится. Вероятно, ты переоцениваешь свои силы и не слушаешь мудрых советов отца.

— Ты прав: не слушаю. У меня есть своя голова на плечах, и я не намерен, как он, провести всю жизнь в пыли на базарной скамейке. Умному деньги полноводным потоком сами льются в руки, лишь дурак собирает их по крохам. Я скажу, почему обратился к тебе, если это останется строго между нами. Ты умеешь хранить тайны?

— Не знаю. Наверное, могу. Я, вообще-то говоря, не привык языком молоть.

— Ладно, будем надеяться, что не выдашь меня. Отец наотрез отказывается субсидировать мое предприятие.

— Понятно.

— Так могу я рассчитывать на кредит?

Ох, как не нравились Абаву масляные глазки товарища Гадака.

— Хорошо, я... я подумаю. Я еще не решил, что буду делать с деньгами, порученными мне Властителем.

— Подумаешь? Ну, подумай. До завтрашнего дня. В послеобеденный час я зайду к тебе. Я знаю, где ты живешь. У тебя хороший дом. Красивая жена. До встречи.

Абаву показалось, что в голосе Гадака прозвучала неприкрытая угроза. Кровь бросилась в голову, ноги потребовали удариться в бег, но Абав сдержался. Степенно поклонился и поспешил домой.

Ждало его множество дел. Надежно привязав мешочек к животу, он окунулся в заботы. И только в вечерний час, когда весь дом обычно отходил ко сну, смог вернуться к вопросу — что делать с серебром Властителя?

Прошедшая ночь оказалась, наверное, самой мучительной в жизни Абава. Не смея шевельнуться из опасения потревожить сон жены, он думал и думал, кляня себя за несообразительность. Утром встал, как в тумане, машинально переделал неотложные хозяйственные дела. Что делать с полученным от Властителя серебром, он так и не придумал.

Скорее от отчаяния, отправился с подошедшим Гадаком на базар и безропотно оплатил его покупки. Вызывающий недоверие товарищ Гадака с нехорошими глазами постоянно маячил где-то рядом и плотоядно ухмыльнулся, когда Абав соврал встреченному Бавагу, что уже потратил все, что получил от Властителя.

Следующая ночь также прошла для Абава в мучениях. Утром, ухаживая за скотом, он с ужасом обнаружил, что пояс, поддерживающий у живота мешочек с оставшимся серебром, ослаб, и драгоценность едва не упала на землю в присутствии пастуха и служанки. А поблизости неожиданно оказался и глазастый товарищ Гадака. Придерживая пояс рукой, Абав бросился домой. Там он разложил серебро на четыре равные кучки и спрятал в разные места. Если и пропадет часть, так хоть прочее сохранится, подумал он.