1941-Работа над ошибками 4

Кроме того, в 20-х годах Василевский воевал как раз в тех местах, в должностях сначала помощника командира, а потом и командира полка, так что, помимо штабного опыта, также имеет и опыт командования в боевой обстановке. Ну, и я, по мере сил, ему перед отлетом в неясных вопросах помогу...

— Василевский..., — медленно повторил Сталин, снова прохаживаясь по кабинету.

— Это который сейчас первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба? И который, к тому же, Ваш лучший ученик, ведь так, Борис Михайлович?

— Это ведь он, вместе с Вами, разрабатывал первый вариант плана войны с Финляндией — тот, который так и не был принят? И он же, опять вместе с Вами, и под Вашим руководством, принимал участие в разработке оперативных планов стратегического развёртывания РККА на Северном, Северо-западном и Западном направлениях в случае начала боевых действий с Германией? Эти планы мне потом, в сентябре 1940 года, докладывали Нарком обороны Тимошенко и Ваш сменщик на посту начальника Генштаба, Мерецков со своим первым замом Ватутиным. Да, докладывали...

Сталин отлично помнил и этот доклад, и сами планы, в которых Шапошников указал, что наиболее вероятным представляется развертывание основных сил немецкой армии именно на Северо-западном и Западном направлениях, и предлагал заранее готовить главные силы РККА к развертыванию в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участках Северо-Западного и Западного военных округов. Тогда, на совещании, сам Сталин высказал мнение, что Германия в случае войны направит главный удар не на северо-запад, а на юго-запад, чтобы первым делом захватить богатые сырьевые и сельскохозяйственные, а также развитые промышленные районы. И предложил военным переработать планы развертывания с учетом этого мнения. Все присутствующие на совещании члены Политбюро его единогласно поддержали, а из военных никто даже не сделал попытки его переубедить, все молча взяли под козырек и пошли перерабатывать планы под другое направление главного удара... А самого Шапошникова, который разрабатывал эти планы, знал их, как никто другой, и скорее всего смог бы убедить Сталина, что основной удар будет в Прибалтике и Белоруссии, на совещании не было, его сам Сталин незадолго до этого снял с поста начальника Генштаба... Да, это действительно было ошибкой..., именно его, Сталина, ошибкой...

— Думаю, Вы правы, Борис Михайлович, — вернулся из воспоминаний Сталин, — есть мнение, что товарищ Василевский успешно справится с этой задачей.

— Благодарю Вас за конструктивный разговор, езжайте домой, долечивайтесь, а потом сразу ко мне, за новым назначением...

Отпустив Шапошникова, Сталин дал Поскребышеву указание срочно вызвать Василевского, а сам, посмотрев на часы — уже рассвет — и, отодвинув плотную, светонепроницаемую штору, немного постоял, подышал свежим воздухом, у окна, обдумывая свои дальнейшие действия.

"...Значит, Василевский..., Василевский — это хорошо, военный он грамотный, Шапошниковская школа, и с организацией эффективной круговой обороны он, пожалуй, справится успешно, тут Борис Михайлович прав.

...И тогда немецкие войска в Белоруссии получат у себя в тылу большой гемор... большую проблему, на ликвидацию которой им придется оттянуть с фронта значительные силы..., это в самом плохом для нас варианте, а в самом хорошем, если под Белостоком действительно получится собрать значительное количество наших войск и ресурсов снабжения, — тогда там может получиться долговременная "мясорубка" для живой силы и боевой техники противника, и это может иметь даже стратегическое влияние на ход всего немецкого наступления в Белоруссии..."

"...Что-ж, Павлов, когда прислал свой пакет напрямую в Кремль, угадал, — окончательное решение по организации Белостокского оборонительного района и сопутствующим назначениям все равно принимать мне, и делать это надо срочно, прямо на сегодняшнем совещании в Наркомате обороны. ...С другой стороны, похоже, самая свежая информация о положении дел на Западном фронте сейчас именно у меня, и тогда поездка ни в Наркомат, ни в Генштаб, никаких новых сведений не принесет..., тогда, пожалуй, лучше собрать этих растерянных военных здесь, в Кремле, и прямо здесь провести заседание Ставки Главного командования. ...Интересно будет посмотреть на выражения лиц этих горе-военных, когда они от меня узнают самые свежие данные по текущему положению дел в Белоруссии..., и еще интересней будет послушать мнение председателя Ставки ГК по вопросу создания оборонительного района в тылу противника..."

"...А вообще, пора этот балаган с председательством Тимошенко прекращать — не тянет он руководство Ставкой. Так что придется, пожалуй, мне и тут впрягаться, на себя руководство брать. Наверное, сегодня все и по этому вопросу решим... Интересно, как эту реорганизацию воспримут наши военные..., тупоголовые ослы...!"

"...Вот только, внезапные и необъяснимые перемены в действиях самого Павлова... Нет, резкое изменение истерического поведения и превращение его в прежнего, решительного и настойчивого командира, это, безусловно, очень хорошо. Снова собран, ни следа паники, решительность сквозит в каждом предложении. Но что к этому привело, что изменилось, ведь обстановка, с его же слов, отнюдь не располагает к приливам оптимизма? Будто подменили его..."

"...Да и сама ситуация перехода панического отступления в круговую оборону, неожиданную и не предусмотренную никакими довоенными планами, при всех положительных замечаниях Шапошникова, выглядит малопонятной..."

"...Опять же, нынешний руководитель оборонительного района — не командарм, которых в том районе у Павлова было целых три, а всего лишь командир механизированного корпуса, который, пусть он и грамотный, способный генерал, но танкист, и оборона — это вовсе не его конек..., тогда возникает закономерный вопрос — где находятся и чем занимаются тамошние командармы...?"

"...Словом, много необъяснимого и непонятного получается, а объяснение, если воспользоваться "Бритвой Оккама" и не преумножать сущности без необходимости, получается только одно, — что-то там у них случилось, в Белоруссии, что-то, что и вызвало, как резкие изменения в поведении самого Павлова, так и возникновение новых, совершенно неожиданных планов ведения боевых действий.

А вот для того, чтобы выяснить, что именно у них там случилось, одного товарища Василевского, пожалуй, будет маловато..."

Сталин постоял еще немного, потом вернулся за свой стол, еще раз перечитал донесение Павлова, окончательно раскладывая в голове порядок своих действий, и снова поднял телефонную трубку.

"Товарищ Поскребышев, вызовите ко мне товарища Берию..."

Глава

Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия, выйдя почти в час ночи из кабинета Сталина, попрощался с Молотовым и Микояном, но направился не домой, а на Лубянку, в свой рабочий кабинет — он никогда не уезжал домой до тех пор, пока Хозяин работал, и потому всегда был готов ясно и четко ответить на любой вопрос Сталина по телефону, или быстро прибыть в Кремль по его вызову.

Этой полезной привычке он следовал уже почти три года — еще с августа 1938-го, когда Сталин сначала назначил его на должность начальника Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, а чуть позже, в ноябре того же года, выдвинул на пост Народного комиссара внутренних дел СССР.

Впрочем, справедливости ради, необходимо отметить, что этой привычке следовал не он один. А все потому, что сам Сталин, который и до войны-то, в мирное время, часто и много работал ночами, сейчас и подавно, ежедневно трудился по 16 и более часов в сутки, захватывая ночь до трех-четырех утра, а потом короткий отдых, и снова за работу. При этом, в случае надобности получить дополнительную информацию или срочно решить вопрос, Сталин частенько мог запросить "ответственного товарища" по телефону и даже вызвать к себе в кабинет. И если "ответственный товарищ" оказывался вдруг не совсем "ответственным" — заспанным голосом мямлил по телефону не конкретику, а какую-нибудь чушь, или, того хуже, был пьяно-расслаблен после "долгого трудового дня", то..., как известно "такие товарищи — нам не товарищи".

Поэтому вся высшая "номенклатура" тоже не спала по ночам, а "ближний круг" подчиненных высокого уровня и вовсе старался работать и отдыхать в соответствии с графиком работы и отдыха Вождя.

С другой стороны, даже если бы это было не так, то именно сегодняшней ночью, после вечернего совещания в кабинете Сталина, ехать домой отдыхать Берия если и собирался, то далеко не сразу: слишком много неотложных вопросов нужно было рассмотреть до утра. Да и вечернее настроение Хозяина отнюдь не располагало к спокойному сну.

Берия откинулся в кресле и, прихлебывая крепкий чай, невольно поежился, вспоминая, как Сталин, мрачный и явно очень сердитый, еле удерживаясь от перехода на матерщину, грубо "полоскал" на совещании Тимошенко и Жукова, так и не добившись от них внятных пояснений по обстановке на фронтах. Нет, все в окружении Сталина прекрасно знали, что в гневе Хозяин крут, и выражений особо не выбирает, но такого возмущения и яростной злобы в поведении Сталина Берия еще не видел — похоже, допекли его "вуенные" своей некомпетентностью. Впрочем, почему похоже — Берия ведь сам, собственными ушами слышал тот бред, что они несли о потери управления войсками, о перебоях со связью, о трудностях и сложностях..., бл...едная поганка, и это высший комсостав, военные руководители страны..., попробовал бы кто-нибудь из подчиненных самого Берии, вместо выполнения задачи, вот так блеять о своих трудностях..., правильно Хозяин в конце сказал — тупоголовые ослы и есть...

Сам Берия начальственного разноса избежал — по имеющейся, пусть и отрывочной, информации, подразделения пограничных войск и оперативных частей НКВД с первых дней войны проявили себя наилучшим образом, героически сражаясь с многократно превосходящими силами противника и часто погибая при этом полностью, до последнего бойца, но никогда не сдаваясь и не отступая без приказа. Сталин, кстати, в своих претензиях к военным это тоже упомянул им в упрек, а сам Берия, не показывая этого на совещании, крепко задумался.

Да, и отбор, и подготовка, и оснащение в войсках НКВД были на совсем другом уровне, чем в Красной армии, но только ли в этом причина их героической стойкости...? Может, стоит поглубже изучить эти факты боевой стойкости, для возможного распространения положительного опыта в войсках РККА?

Вернувшись после совещания к себе на Лубянку, и быстро рассмотрев особо неотложные дела, Берия запросил материалы по боевой деятельности пограничных и оперативных войск НКВД, а также статистику по соотношению их численности и потерь личного состава относительно численности и потерь противника. И неожиданно увлекся вопросом до самого утра — в первом приближении получалось, что сама по себе численность войск сторон в боестолкновении далеко не всегда была определяющей...

Берия снова откинулся в кресле и отпил чаю, основательно задумавшись. Сам он был не военный, но еще до войны, неоднократно присутствуя на совещаниях, где обсуждались вопросы строительства Вооруженных сил Советской страны, постоянно слышал от военных высокого ранга про "соотношение потерь три к одному" и про необходимость поэтому иметь "всего и побольше".

Получается, сама по себе численность не так важна, как другие факторы? — А тогда какие именно факторы наиболее важны? — И почему военные до войны упирали именно на увеличение численности всего — пехоты, танков, самолетов...? Получается, ошибка, ...или умысел? А если умысел — тогда чей конкретно умысел...?

Вильнувшие чуть в сторону размышления Берии прервала неожиданная, и оттого еще более резкая, трель телефонного звонка — Поскребышев срочно вызывал его к Сталину.

В Кремль Нарком НКВД ехал с тяжелым сердцем — учитывая вечернее настроение Хозяина, этот неожиданный повторный вызов на рассвете не сулил ничего хорошего. Что там такое могло случиться под утро? Может, что-то неладно по линии его Наркомата? Так оперативный дежурный ни о чем таком не докладывал... И вряд ли это что-то хорошее — тогда Хозяин не спешил бы так с вызовом. Похоже, надо готовиться к разносу..., — ну, если происшествие по линии НКВД-НКГБ, и его подчиненные не успели вовремя доложить..., кто-то уже прямо сегодня очень сильно об этом пожалеет.

Однако Сталин, вопреки тревожным ожиданиям, встретил Берию в хорошем настроении, от вечернего раздражения не осталось и следа.

— А, Лаврентий...

— Что, не спится, тебе, раз в такую рань прискакал? — Сталин, прекрасно помня, что Берия "прискакал" именно по его вызову, все же не отказал себе в удовольствии немного пошутить.

— Ну, раз уж примчался ни свет ни заря, — тогда проходи, садись..., — вон туда садись, говорить будем..., долго говорить, много важного обсудить с тобой хочу...

"Кажется, пронесло, и разноса не будет", — с облегчением, чуть расслабился Берия, которого и немудреная шутка, и обращение на ты, по имени, только порадовали: Сталин так разговаривал с ним нечасто, и только тогда, когда сам был добродушен или чем то доволен.

Берия устроился за столом для совещаний, открыл свой блокнот для записей и приготовился внимать словам Вождя.

Сталин, чуть усмехаясь в усы, дождался, пока его ближайший помощник устроится за длинным, вдоль всей стены, столом на указанном ему стуле, потом поднялся из-за своего, небольшого стола в углу кабинета, возле окна, и начал прохаживаться по ковровой дорожке, находясь за спиной Берии, — помимо облегчения для больных ног, любил он во время совещаний прогуливаться вот так, за спиной подчиненных, заставляя тех изрядно нервничать, не видя его реакции на свои доклады.

— Ну, что можно сказать, Лаврентий, — ты вчера вечером и сам видел, что наши... военные снова обоср...обделались, и достоверных данных по обстановке на фронтах у них до сих пор нет..., а вот у меня такие данные — самые свежие и достоверные данные — теперь есть, вот как получается.

Пусть не по всем фронтам, но на самом важном сейчас — на Западном направлении, обстановка и замыслы немецкого командования в масштабах Белоруссии теперь прояснились.

— Там, как ты знаешь, ситуация сложилась очень тяжелая, близкая к катастрофической..., так я думал еще несколько часов назад. Но потом мне от Павлова, напрямую и минуя наших "вояк" в Генштабе и Наркомате обороны, поступили новые сведения..., да, сведения..., я тебе чуть позже дам ознакомиться, в части касающейся...

— И пусть общая обстановка там совсем не радует, — Минск, скорее всего, рано или поздно придется оставить, а наши войска отводить на линию Витебск-Могилев, — но хоть какая-то определенность лучше того невнятного блеяния, которое только и могут сейчас издавать наши... великие военные стратеги, мать их так...

— Впрочем, я тебя вызвал в такую рань не для того, чтобы эти плохие новости обсудить — их мы сегодня будем обсуждать вечером, на заседании Ставки Главного командования, которое проведем здесь, у меня. Ты, как постоянный советник Ставки, в заседании тоже участвуешь, и к тому же будешь докладывать вопросы по твоей линии, а вызвал я тебя сейчас, чтобы ты к вечеру успел подготовиться.