Начало пути

Но на другой чаше весов лежала Дейдра. Дейдра, Мелея и Феилин. Эти трое для меня очень много значили. А юное сокровище вообще не имело цены. К тому же Дейдра носила под сердцем дитя. Моё дитя. И сейчас все они нуждались во мне. Нуждались в моей защите. Нуждались в защите того, кто не должен их подвести. Кто должен спасти и их самих, и их мир.

Так что ответ на самый главный вопрос я должен дать самому себе прямо сейчас. Я должен пойти вниз по течению и вернуться в лагерь? Или пойти против течения, чтобы встретить то, к чему меня гонит голос?

Я стоял на месте как статуя в течение долгих минут. Стоял под палящим солнцем. Думал, выбирал и сам себя называл мерзавцем, когда всерьёз рассматривал второй вариант. Затем понял, что мне надо больше времени на принятие решения. Надо спокойно взвесить все "за" и "против", а не руководствоваться эмоциями. Я должен оставаться абсолютно хладнокровным, чтобы сделать выбор.

Я тяжело вздохнул и осмотрел окрестности. Ночевать при таких соседях мне не хотелось и я засобирался. Выбрал из грязи рассыпанные золотые монетки, а затем обыскал Бриона и Имхада. Забрал все стрелы, которые нашёл, и набил колчан под завязку. Нашёл съестные припасы, но к употреблению годилась лишь ячменная крупа. Я пополнил свои запасы, а всё остальное сбросил в реку. Затем проверил одежду братцев, но она дышала на ладан. Даже обувь ни на что не годилась по сравнению с моей. Но в нагрудном кармане куртки Бриона я обнаружил не только несколько грубо отчеканенных медяков, но и карту на крепком пергаменте, которая была куда более подробная, чем моя. Я жадно впился в неё взглядом и легко рассмотрел город Равенфир, располагавшийся севернее реки, возле которой я сейчас находился.

— Значит, это тот город, куда я приду, если пойду вверх по течению, — пробормотал я. — И карта отличная, — добавил затем, рассматривая необъятные леса и крошечную точку там, где, по идее, должен был находиться лагерь. Крошечную точку, которая была гораздо южнее. — Видимо, это из закромов старейшины. Если бы эти подонки отметили место моей смерти, старик без труда смог бы его отыскать. А затем за ручку привёл бы более податливого анирана-неофита. Лил бы сладкий кисель в уши и заставил забрать всё, чем мог раздариться мой труп... Хм... Любопытно... А откуда он узнал, что я что-то ищу? Имхад говорил, что он приказал напасть, когда я что-то отыщу. Преследовать и ждать. И только потом напасть... Так откуда он узнал, что я иду с определённой целью, а не просто изучаю окрестности? Я же ему ничего не говорил. И Дейдра тоже. И Мелея. И Феилин... И всё. Больше ведь никто не знал, куда и зачем я направляюсь. Или кто-то всё же узнал?

Я ломал голову, но ответов не находил. Вернее, ответа было только два: кто-то подслушал один из моих разговоров с Феилином. Или подслушал, когда я поведал своей "тройке" в чём смысл похода. Я сказал, что хочу забрать дар погибшего анирана и, наверное, старейшина как-то об этом узнал. В лагере у него везде были уши. Он был в курсе всего. Мелея не раз говорила, что он живо интересуется всем, что касается потуг аниранов зачать дитя. Постоянно приставал к ней с расспросами и пытался разузнать. Возможно, она была далеко не единственной к кому он приставал с расспросами. И, возможно, кому-то удалось узнать мои планы. Ведь какой смысл отдавать братьям такую прекрасную карту? Она бы ему самому пригодилась. Вон к Обертону самый короткий маршрут прочерчен. Будто он наносил его тем самым пером, которым с особой тщательностью выводил буквы в книге. Расстаться с ней он мог только если для него критически важно было знать, где аниран нашёл то, что искал. И где этот аниран так и остался.

В общем, странно это всё. Странно.

Я собрал вещи и уже хотел было сменить место дислокации. Но что-то меня остановило. То ли совесть, то ли вообще непонятно что. Я смотрел на павших от моей руки братьев, смотрел на костлявые останки и понял, что оставлять их так не имею права. Сначала хотел сбросить братцев в быструю реку и предоставить течению, но передумал. Решил предать земле. Хоть, судя по состоянию, они пролежали тут больше суток и теперь, по диким местным поверьям, не окажутся в рядах армии здешнего божества, я решил, что так будет правильно. Они больше не являлись моими врагами и я готов был их простить.

Я провозился не меньше часа. Расширил яму, где лежали кости, и уложил рядом братьев. Тщательно закопал прямо в одежде и аккуратно утрамбовал холмик. Но никаких могильных камней не оставил. Я не знал, что нужно делать, чтобы проводить их в последний путь. Постоял пару минут, склонив голову, и развёл руками:

— Это всё, что я могу. Вы пришли ко мне с мечом — от меча и погибли. Я не осуждаю вас. Вы поступили так, как привыкли поступать. Возможно, так принято в вашем мире. Но я постараюсь это изменить...

* * *

Ближе к вечеру я устроил лежанку у здорового камня выше по течению. Ветер туда не доставал, а небольшой уютный костерок неплохо согревал. Я выпил горячего отвара, тщательно вымыл глиняный горшочек, набрал воды и сварил перловки. Неторопливо работая деревянной ложкой, доставлял кашу к месту назначения, жевал и думал, что делать дальше. Выбор я так и не сделал, но в рассуждениях с сами собой всё чаще склонялся ко второму варианту. Думал о том, чтобы отправиться в Равенфир. Голос во сне призывал следовать именно этому пути и даже показал направление. Я хорошо запомнил ориентиры в виде сгоревшей деревни и хутора недалеко от городских стен. И теперь, имея карту, точно не заблужусь.

Я полез в рюкзак и достал карту. Развернул и принялся изучать при свете огня.

— Этой речушки нет на карте, и она, видимо, теряется где-то в лесу. Но не суть... Я всё равно понимаю, куда идти. А когда обнаружу сгоревшие избы, ориентироваться станет куда проще, — я провёл пальцем по карте до самой точки, обозначавшей лагерь. — Я добирался целую декаду. Наверное, столько же времени понадобится, чтобы вернуться обратно. Затем я буду вынужден пополнить запасы провизии. Расскажу про Бриона и Имхада, расскажу про старейшину Элестина и... и что будет? Если Имхад сказал правду, старик уже ушёл в сопровождении двоих. Лучший охотник — Феилин — путешествует вместе с Дейдрой, если всё идёт по плану. А значит, мужских рук в лагере катастрофически не хватает. Руадар с Дагнаром меня замучают. А может и того хуже — захотят пойти со мной. А может, захотят пойти не только они, но и всё население лагеря, включая детей. И что, я должен их всех вести в Валензон? Нет, это исключено. Пока я не готов нести ответственность за всех сразу... Но даже если это не произойдёт и мне удастся пополнить запасы и улизнуть, только до королевского тракта, Феилин говорил, идти придётся не меньше двух декад. Ну, может быть, в одиночку я доберусь быстрее. А затем от тракта ещё треть декады. Ужас! Половина весны пройдёт, когда я туда попаду. Но что я там буду делать? Построить дом, посадить дерево и вырастить сына это, конечно же, прекрасные цели для мужчины. Но на кону стоит существование целого мира! Если я не буду следовать пути, по которому ведут сны, если я не буду прислушиваться к голосу, куда я, в итоге, приду? К ферме у каменных стен города, семейному очагу и ночным посиделкам на тему: "А когда начнёт рушиться мир?". Стану счастливым отцом на очень короткий промежуток времени и буду плыть по течению, как мечтал Джон? Он утверждал, что не доживёт до конца света и, в итоге, оказался прав. Но всё произошло не так, как он планировал. В его планы вмешался неожиданный фактор. Вмешался я. И тратить своё время, свою жизнь на обыденное существование, которое ни к чему не приведёт, мне нельзя. Я обещал этим людям помочь и я должен выполнить обещание. Я сделал первый шаг, затем сделал второй и третий. И теперь мне надо продолжить путь. Делать то, к чему призывает голос. Ему невозможно сопротивляться. Он будет преследовать меня каждую ночь, если я не буду выполнять то, чего он хочет. И прятаться от него в наркотическом дыму нельзя. Я отупею окончательно, если наркотики возьмут надо мной контроль. Я вспоминаю стеклянные глаза Джона и меня берёт оторопь. В таком состоянии от меня не будет никакого толка. А я обязан постараться что-то изменить. Я же всё-таки аниран. Меня зачем-то сюда прислали. Вытащили из горящего автомобиля, наделили нечеловеческими способностями и гонят куда-то. В этом мире я не просто нечто чуждое. Я — вершина эволюции! И я нахожусь здесь с какой-то целью. Я просто обязан выяснить с какой!

Тихий костерок потрескивал, сопровождая мои мысли. Я машинально подкармливал его сухими ветками, целиком погрузившись в себя. Я мыслил правильно. Мыслил логически. Всё моё существование в этом мире должно сводиться к попыткам его излечить. Я не могу позволить себе следующие тридцать лет и три года лежать на печи, попивать вино и наблюдать, как всё приходит в упадок. Я должен что-то делать. И первым пунктом в моих планах должен стать совсем не тот пункт, о котором я думал ранее. Стать ответственным отцом это важно, конечно, но только если мыслить в масштабе отдельно взятой личности, а не в масштабе целого мира. Эгоцентризм нужно отодвинуть на второй план. Первым делом я должен понять, что происходит. Не просто изучать мир, как бестолковый натуралист, а понять, что с ним не так. Понять, что есть "аниран". И получить полезную информацию я могу лишь в одном месте — в столице. Значит, первым пунктом в моих стратегических планах должно стать посещение храма в Обертоне. Я должен попасть туда любыми путями, выяснить, что за "Книга Памяти Смертных" такая, и прочесть её от корки до корки. Благо читать я умею. И, надеюсь, там найдутся ответы на интересующие меня вопросы. Я хочу узнать, что за звезда воссияла в небе, и что за анираны такие, из двенадцати которых двое уже мертвы. Ну и, соответственно, что за милих, который должен то ли спасти этот мир, то ли его погубить.

Я лёг на спину и уставился на ночное небо полное звёзд. Не узнал ни одну из них, хотя дома в Хьюстоне, бывало, и Полярную Звезду в созвездии Малой Медведицы мог рассмотреть, и знал, где в созвездии Большого Пса сияет Сириус. Здесь же мне всё было незнакомо. Я смотрел на эти далёкие звёзды и теперь думал лишь об одном. Вернее, об одной. Я думал о Дейдре. Я понимал, что она меня ждёт и надеется, что я вернусь как можно скорее. Но я собирался её подвести. Я собирался пойти другим путём. И совершенно не представлял, куда этот путь меня приведёт.

— Прости, Дейдра, — прошептал я, чувствуя, как сжимается сердце. Решение давалось мне тяжело. — Я обязательно к тебе вернусь. Но не раньше, чем узнаю, куда меня гонит голос.

Часть 3. Глава 4. И один в поле воин.

Три полных дня я шёл, никуда не сворачивая. Продирался через хвойный лес, который словно оживал ранней весной. Щебетали птицы, между деревьями метались грызуны или травоядные. Кое-где показывали зубы хищники, а затем торопливо исчезали в чаще, едва завидев меня. Везде просыпалась жизнь и, однажды, мне даже повезло удачно поохотиться.

К вечеру третьего дня я вышел к мёртвой деревне. Почерневшие деревянные избы и остатки грубых глиняных печей вызвали во мне горечь. Я наяву представил, как пылают дома, а жители в ужасе их покидают. Как распространяется пожар, а у жителей нет ни сил, ни возможностей его потушить. Как они хватают пожитки и бегут, не разбирая дороги.

В этой деревне жизни точно не осталось. Я запалил факел и в сумерках долго исследовал окрестности. Искал место для ночлега, но всё же решил не оставаться на пепелище. Заглянул в колодец, желая набрать свежей воды. Но колодец давно умер. Вода зацвела, а деревянное ведро, лежавшее у потрескавшейся скамейки, прохудилось.

— Верно говорят, что колодец живёт только там, где живут люди. Когда они уходят, он умирает, — невесело пробормотал я, заглядывая в тёмную глубину. Затем поправил лямки рюкзака и отправился дальше. Остановился только когда удалился от деревни на пару километров. Но не усталость заставила меня остановиться. Это сделал противный дождь. Да я даже бы сказал — жуткий ливень.

Грязно ругаясь, я завалил самое ветвистое дерево в округе, и забрался в пышную крону. Пока дождь не пробил её насквозь, я выбрался и расстелил над тем местом, где укрывался, отрезок шкуры сунугая. Спрятался внутри, ломал хрупкие веточки, пока они окончательно не намокли, и развёл крошечный костёр. Всю ночь его поддерживал, продолжая ругаться, но, в итоге, сдался. Шкура промокла насквозь и уже никак не спасала, а ливень не думал прекращаться. Злой и мокрый я собрал вещи, расстроенно посмотрел на шкуру, которая превратилась в половую тряпку, и решил её оставить. Попробовал было использовать щит в качестве зонта, но идея оказалась идиотской. Вода шипела, испаряясь. Но множественные капли победили даже щит. Когда сверху потекла моментально закипавшая вода и едва не ошпарила мне руку, я, ругаясь так, как не ругался никогда, деактивировал его. Промок окончательно и, едва небо посерело, как бы намекая, что уже рассвет, двинулся в путь.

* * *

Невероятно знакомое лошадиное ржание я расслышал немногим раньше, чем отчаянные человеческие вопли и плач. Я испуганно обнимал здоровый ствол хвойного дерева и прислушивался к звукам окружающей природы. Дождь барабанил и по ветвям, и по земле не переставая, но не мог заглушить криков, причитаний и злобного, грубого смеха. Где-то впереди, совсем недалеко от того места, где я прятался, происходило нечто странное.

Несколько мгновений я стоял и не шевелился. А затем полез напролом. Хвойный лес заканчивался и начинался подлесок. Я раздвинул руками начинавшие зеленеть кусты и вырвался на оперативное пространство. Крупные капли забивали глаза, но я легко разглядел ветхий забор из горизонтально уложенных жердей, который опоясывал небольшую деревеньку и упирался в распахнутые ворота. Несколько деревянных избушек со скатной крышей полукругом охватывали небольшой участок, и скрывали от моего взгляда место, откуда доносились мужские крики и женский плач.

Я опять услышал классическое лошадиное ржание и рванул к ближайшей избе, рядом с которой росло огромное плодовое дерево. Но до дерева я так и не добежал. На полпути резко затормозил и рухнул прямо в грязную лужу, когда входная дверь избы распахнулась от сильного пинка. Отплёвываясь от забившей рот грязи, я поднял голову и торопливо протёр глаза. На ступеньках избушки показались двое: здоровенный бородатый мужик с перекошенной в злобе мордой и худенький мальчонка лет десяти, которого этот мужик держал за шкирку. Мужик тащил мальца за собой и отбрыкивался от визжащей женщины, которая цеплялась за его башмаки в тщетной попытке остановить. В конце-концов мужику это надоело и он с носка засадил женщине в живот. Она закряхтела и свернулась калачиком под дикий визг пацана.

Совершенно обалдев от увиденного, я почувствовал, как ярость тугим комком подступает к горлу. Как пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Я опять сплюнул попавшую в рот грязь и пополз на карачках, пытаясь подобраться поближе. Крики и плач не утихали, а я спешил укрыться за стволом большого дерева, чтобы рассмотреть происходящее своими глазами.