🌿 Второе дыхание. Часть 3. Серафимов подарок

Один из стражников содержимое мешков просто осматривал, другой — водил над ними треугольной платиновой рамкой на длинной ручке, и вот рамка-то, определённо, была волшебная! С такими штуками — устройствами для распознавания магии — Многоликому уже доводилось сталкиваться. Выходит, второй стражник проверяет, нет ли в санях магических предметов или существ. Как ведёт себя эта рамка, обнаружив искомое? Искрит видимым светом, вибрирует или что-то ещё? В завершение досмотра рамкой провели вдоль всего тела возницы, ничего подозрительного не обнаружив. Затем ворота открылись, подвода заехала внутрь. Стража проводила её цепкими взглядами.

— А ну иди отсюда! Иди! Ничего тебе тут не перепадёт! — замахнувшись, прикрикнул на пса один из стражников, когда массивные древние створки снова сомкнулись.

Феликс коротко тявкнул и кинулся наутёк.

Если опять идти напролом, думал он, убегая, можно, конечно, попытаться, обернувшись мышью, проскочить вслед за каким-нибудь транспортом. Однако неясно, каково максимальное расстояние, на котором рамка улавливает магию. Если стражники не только заметят мышь, но и увидят, что она непростая, они моментально донесут об этом Мангане. А тот, как известно, поджидает гостей — стало быть, сразу поймёт, кто к нему пожаловал. Обнаруживать перед Потрошителем своё присутствие в Замке — последнее, чего хотелось Многоликому. Значит, есть только две возможности. Либо, раздобыв пропуск и загримировавшись, пройти через ворота человеком — на людей, даже на Одарённых, подобные рамки не реагируют. Либо каким-то образом обезвредить саму рамку.

Он пока не знал, которую из возможностей выберет, но понимал, что и в том, и в другом случае ему потребуется не меньше недели, чтобы подготовить и осуществить свой замысел. За эту неделю с Эрикой может случиться что угодно! Источник сведений о ней среди обитателей замка Эск нужно найти прямо сейчас. И Феликс уже придумал, кто станет для него таким источником.

* * *

Собственно, на кого же ещё он мог рассчитывать в этом нелёгком деле — получении сведений о Принцессе, — кроме её личной горничной? Коль скоро друзей у Эрики в замке Эск нет, она вполне могла отвести прислуге роль своей наперсницы. Но если даже не отвела, прислуга, в любом случае, находится рядом с ней уйму времени и волей-неволей многое подмечает. Значит, его задача — познакомиться, войти в доверие и заставить делиться подмеченным. Правда, в нынешнем настроении ума и сердца Многоликому претила сама идея заводить знакомства с дамами, не говоря уже о том, чтобы кого-либо намеренно очаровывать. Но других идей у него всё равно не было, и потому, не тратя времени зря, он стал придумывать, как осуществить эту.

Если бы Феликс хотя бы примерно представлял, как выглядит принцессина горничная, он подкараулил бы женщину подходящей наружности у замковых ворот, проследовал за ней в город и дождался подходящего момента, чтобы завязать разговор, или сам такой момент подстроил. Но увы — он не представлял абсолютно! Он вообще ничего о ней не знал, или же напрочь всё забыл — кроме редкого и звучного имени. И что с ним прикажете делать, с этим именем? Не кидаться же с криком 'Валькирия!' к каждой особе женского пола, выходящей из Замка.

'Я должен вспомнить что-нибудь ещё, — рассудил Феликс. — Непременно найдётся деталь, по которой я её узнаю!' Вспомнить означало выполнить то, от чего он отказался утром: досконально перебрать в памяти хотя бы часть истории, живущей в его голове, со всеми событиями, включая самые скверные. Поёжившись, он постарался себя приободрить: далеко забираться не придётся — увидеть Валькирию живьём или что-то о ней услышать он мог лишь до первого побега из Замка.

Вечером того же дня Многоликий проверенным способом погрузил себя в видения. Сначала они привели его в подземелье, в лапы к Придворному Магу, сладострастно потрошившему его память. Те первые 'опыты' теперь казались Феликсу и вполовину не такими ужасными, какими он воспринял их тогда. Тем более, что уже несколько часов спустя он прохлаждался в покоях у Принцессы, живой и почти невредимый, спал на её постели, планировал бегство в Новые Земли и слушал, как она поёт.

Колыбельная, как наяву зазвучавшая в ушах у Феликса, не только вызвала у него приступ острой тоски по двум самым дорогим ему людям — по Эрике и по матушке, — но и всколыхнула вопрос, подспудно всегда его занимавший: кем были его родители? Теперь к одному неразрешённому вопросу добавился второй: как вышло, что его мать и королева Каталина пели своим детям одну и ту же тайную песенку? Многоликий запоздало пожалел, что не спросил об этом Серафима — вот уж кто наверняка знает ответы! Но предаваться сожалениям было некогда. Предстояло слово за словом вспомнить, о чём в ту блаженную ночь говорила Эрика.

И он вспомнил!

Вспомнил именно то, что могло ему пригодиться — сначала даже сам не поверил в такую удачу.

Притащив к себе в покои горностая, взбудораженная Принцесса болтала что придётся — должно быть, пыталась вернуть себе равновесие звуком собственного голоса. Многоликим же в тот момент владели звериные инстинкты, любые человеческие действия его пугали, он хотел, чтобы она прекратила болтать, и недовольно дёргал ухом.

— Приятель моей горничной — ветеринар... а я совсем ничего не смыслю в ветеринарии. Я даже перевязку вам сделать не смогу...

Вот оно! Приятель Валькирии — ветеринар. Лучше просто не придумаешь.

Феликс мигом сообразил, что 'белая кость' среди прислуги — личная горничная королевской наследницы — не станет крутить романы с сельскими коновалами. Разумеется, это должен быть городской специалист, из тех, что лечат собачек и кошечек аристократок. Дорогой и модный 'звериный доктор'. Подобных в Белларии раз-два и обчёлся. Пара пустяков найти их всех и выяснить, чья дама сердца носит имя Валькирия.

Убедившись, что у задачи, которую он перед собой поставил, есть простое и изящное решение, Феликс окончательно успокоился и о ключике-горничной больше не думал, занятый совсем другими мыслями.

Он долго не спал. Сидел на табуретке перед раскалившейся докрасна печкой, подкидывал в неё дрова, не позволяя ей остыть, потягивал чай с мёдом из большой керамической кружки, прислушивался к метели, разгулявшейся за окном, и чувствовал себя почти счастливым. Нынче ночью в его мире безраздельно властвовала Принцесса, и, пожалуй, он впервые принимал это как должное.

Не клял себя за то, что сломал ей жизнь — Небеса даровали ему чудо всё исправить.

И не злился на собственные неуместные чувства — нынче ночью любить Эрику было для него столь же естественным, как дышать, и столь же желанным и необходимым.

Любить издали, ничего не требуя взамен, не приближаясь, не прикасаясь, не разрушая... Раньше Многоликий не верил, что так бывает — а теперь не понимал, как может быть по-другому. Чутьё подсказывало ему, что долго он в этой экзальтации не удержится: бесплодная платоническая любовь — удел меланхоликов и мечтателей, а не таких жизнелюбивых и приземлённых индивидуумов, как он. Но сейчас оборотень наслаждался моментом и даже спать не ложился именно потому, что хотел его продлить.

Потом он всё-таки уснул и видел сумбурный, но удивительно светлый сон, в котором не было Эрики, но было её предчувствие — предвкушение, что она вот-вот появится. Безупречная чистота наступившего утра показалась Феликсу продолжением сна — даже небо через снежную пелену сияло белым.

Большую часть этого дня спутницей Многоликого была метель. Ластилась к нему, как огромный бестолковый зверь, пока он, меняя личины, по сугробам пробирался к тракту — за ночь тропинка через пустырь исчезла, как по волшебству. Мчалась следом, когда он взял извозчика и доехал до ближайшей книжной лавки. Подсматривала через окно, как он покупает справочник городских телефонов и пару пухлых еженедельников с рекламными объявлениями. Провожала его до подъезда многоэтажного дома и поджидала снаружи, в то время как он, сидя на корточках под лестницей, вдоль и поперёк изучал купленное. Прогулялась вместе с Феликсом к каждому из ветеринаров, которых он счёл достойными проверки — и только потом, наконец, отстала.

Дорогих 'звериных докторов' в Белларии оказалось всего трое, причём двое на роль любовников Валькирии совершенно не годились. Фордрауб, обладатель обширной частной практики, был уродлив и откровенно дряхл — Феликсу хватило одного взгляда, чтобы отбросить эту кандидатуру. Элавия, владелец ветеринарной клиники, выглядел куда симпатичней. Но он был отцом семерых детей с репутацией примерного семьянина, что Многоликий выяснил, подслушав трескотню его помощницы. Лишь к одному, холостому и ещё весьма далёкому от старости Ларсену, имело смысл присмотреться повнимательней.

К модному заведению, горделиво именующему себя 'ветеринарным салоном 'Дон Пудельеро'', Феликс попал уже вечером. У подъезда небольшого особнячка в респектабельном районе Белларии дожидались титулованных пассажиров три автомобиля с дворянскими гербами на дверцах. Скорее, пассажирок, подумал Феликс, живейшим образом вообразив себе разодетых в пух и прах жеманных дам, с упоением обсуждающих друг с другом повадки четвероногих 'деточек'. Дела у Ларсена явно шли в гору, доказательством чему служили не только эти автомобили, но также размер и качество рекламных объявлений 'Дон Пудельеро', занимавших по полстраницы в обоих еженедельниках.

Обернувшись мышью, Многоликий проскочил в заднюю дверь 'салона', отыскал приёмную Ларсена и притаился за диванной ножкой. Всё было ровно так, как он представил: на светлых кожаных диванах в ожидании своей очереди сидели две молодящихся аристократических фифы — блондинка в розовом и брюнетка в зелёном. Зелёная почёсывала шейку гладкой коричневато-рыжей кошке чудовищно дорогой восточной породы. На кошке был золотой ошейник с изумрудами. Розовая держала на руках крошечную собачку, похожую на мячик из белоснежного меха с чёрным треугольничком носа и чёрными бусинами глаз. За ухом у собачки красовался ярко-красный бант с бриллиантовой подвеской. Дамы переговаривались; животные, хоть и косились друг на друга, сидели смирно.

С появлением мыши всё изменилось. Первой отреагировала кошка: встрепенулась, повела ушами и спрыгнула на пол. Собачка последовала её примеру. Обе замерли посреди комнаты, прислушиваясь и принюхиваясь. Феликс шарахнулся к стене и вжался в плинтус. Кошка пригнула лапы, прижала уши и напружинилась, готовая броситься на звук. Собачка заливисто затявкала.

— Мышь! Мамочки! — заверещала вдруг Розовая и с ногами вскочила на диван — атласные юбки исчезли из поля зрения Многоликого.

— Где мышь?! — заволновалась Зелёная, но вскакивать не спешила.

— Не знаю, — пролепетала сверху Розовая. — Но Матильда себя всегда так ведёт, когда мышь!

'Нет тут больше никаких мышей', — мысленно проворчал оборотень, от греха подальше превращаясь в мелкую бурую ящерицу. Он терпеть не мог это обличье, в нём было неудобно и холодно, рептилии казались Феликсу ужасно несовершенными существами. Но зато они не интересовали кошку! Внезапно потеряв источник вкусного мышиного запаха, она села и облизалась с невероятно озадаченным видом. Собачка тявкнула ещё раз, обнюхала ту ножку дивана, возле которой минуту назад была мышь, и отошла в сторону.

— Бернадин, дорогая, возвращайтесь к нам! — сказала Зелёная. — По-моему, мышь ушла.

— Ни за что! — воскликнула Розовая. — Она где-то рядом, я чувствую. А мне-то говорили, 'Дон Пудельеро' приличное место!

Феликс из-под дивана перебежал под шкаф, откуда было лучше видно комнату, и в этот момент из кабинета на шум выглянул ветеринар — лысоватый холёный шатен с тонкими усиками. Он всплеснул руками:

— Мышь?! Прекрасные дамы, помилуйте! Откуда в моём салоне мыши?!

Следующие пять минут прошли в суете и шуме: Ларсен, подобострастный и нахальный одновременно, вместе с Зелёной уговаривал Розовую слезть с дивана, та причитала и взвизгивала. Затем ветеринара окликнули из кабинета, он извинился и исчез. Розовая вздохнула, спустилась на пол, подхватила Матильду и с видом оскорблённой невинности уселась на своё место. Дверь в приёмную отворилась, и вошла ещё одна, довольно молодая дама, высокая и плотная, в шубе и меховом капоре, заметённых снегом. Широкое конопатое лицо этой дамы выдавало её принадлежность к простому сословию, но обе аристократки почему-то уставились на неё с неприкрытым интересом.

— Ларсен, это я! — приблизившись к кабинету, зычным контральто сообщила дама.

— Валькирия, душа моя, мне ещё долго! — отозвался из-за двери ветеринар. — Пойди к Хильде и попроси её напоить тебя кофе.

Она ничего не ответила и удалилась с королевским достоинством. Клиентки проводили её любопытными взглядами. Отлично, подумал Феликс, полдела сделано, прислугу Эрики он нашёл! А Ларсен, похоже, своим романом с нею хвастается направо и налево, справедливо полагая, что это добавит очков его 'салону'.

Оборотень последовал за Валькирией, надеясь уже сейчас услышать от неё что-нибудь о Принцессе. Его надежды не оправдались: угощаясь кофе вместе с помощницей ветеринара, горничная весьма подробно поведала ей о позавчерашнем празднике в Замке, но об Эрике упомянула лишь вскользь. Через час появился Ларсен, завершивший приём, и парочка принялась обсуждать планы на вечер. Феликс наблюдал за ними, стараясь не упустить ни интонации, ни жеста, и вскоре картина их отношений открылась перед ним как на ладони.

Выяснилось, что любви там нет и в помине. Похоже, с точки зрения 'звериного доктора' основное достоинство Валькирии — её близость к августейшему семейству, поднимающая его собственный статус. Что же касается самой Валькирии, то она явно из тех женщин, которые считают, что их главная задача — найти себе богатого, а если повезёт, то и знатного мужа. Ветеринар, пусть даже процветающий, её желаниям совершенно не отвечал — она всего лишь коротала с ним время, пока не встретила кого-нибудь более подходящего.

Такой расклад Феликса полностью устраивал. Сказать по правде, он впал бы в замешательство, увидев, что принцессина горничная увлечена Ларсеном. Ведь тогда пришлось бы перехватывать её внимание, а как этого добиться, Многоликий не знал. До сих пор он имел дело только с приятными ему женщинами; он рано усвоил, что самый короткий путь к женскому сердцу — быть искренним в своём восхищении. Но Валькирия, слишком большая и слишком скучная, совсем ему не понравилась. Её жёлтые веснушки, фарфоровые голубые глаза, румянец во всю щёку и белокурые косы, улитками свёрнутые над ушами, наводили на него уныние. Может, Феликс и нашёл бы в ней хоть одну привлекательную чёрточку — если бы, злыдни болотные, сам не сходил с ума по Эрике. Но теперь это было ему не под силу.

Так что холодная голова и расчётливость горничной пришлись очень кстати. Играть с Валькирией в любовь не потребуется. Всё, что потребуется — прикинуться хорошим кандидатом в мужья.

* * *

Как и ожидал Многоликий, назавтра 'Вестник Короны' объявил о состоявшейся помолвке Эрики, наследной принцессы Ингрийской, и принца Акселя, младшего сына императора Джердона Третьего. Всё шло своим чередом. Феликсу стоило бы этому радоваться, но удовлетворение, которое он испытал, прочтя сообщение в газете, было так щедро приправлено ревностью, что казалось скорее горьким, чем сладким. Он представлял себе, как Аксель надевает на пальчик Принцессы перстень с треугольным сапфиром, как улыбается ей и ловит ответную улыбку, снова и снова прокручивал эту сцену в своём воображении и злился всё сильнее, не понимая толком, на кого именно он злится. То ли на сына Императора — за предстоящую женитьбу на его, Феликса, возлюбленной. То ли на собственную персону — за неспособность справиться с бессмысленной ревностью. Он помнил, конечно, что принц влюблён в другую девушку, но совершенно не придавал этому значения. Исподволь Многоликий был уверен, что союз Акселя и Эрики не останется заурядной монархической сделкой — в его сознании попросту не укладывалось, что 'другую', сколь бы прекрасной она ни была, можно предпочесть Принцессе.