Зеркало Деметры

Разговор со Святославом Штромбергом Борислав решил отложить до завтра. Подключившись к планетной инфосети, он быстро узнал, что Святослав Борисович сейчас, скорее всего, находится на станции дальнего контроля "Радуга-Север". Добраться туда легко, но вот выдать себя за случайно забредшего туриста уже не удастся — хотя бы потому, что станция эта стоит на скалистом острове в Полярном море, километров за четыреста от ближайшей точки побережья континента. Да и побережье там безжизненное. Придется брать глайдер... Ничего этому Святославу не сделается, подождет до утра уж как-нибудь... Прогулка... Лес... Луиза... Луиза? Ох, какая странная... а, впрочем, кто тут не странный?.. Ночная фея... Планета агробиологов, врачей и неудачников, надо же... Он не заметил, как уснул.

Святослав Борисович Штромберг оказался моложавым человеком с аккуратной седой бородкой и глазами-вишнями, — как у Атоса, сразу подумал Борислав. Его макушку венчала вязаная шапочка, а одет он был в штормовку, застегнутую до горла: на острове было холодно.

Борислав выбрался из глайдера (тот остался качаться у причала на поплавках) и пошел навстречу.

— ...Извините, что побеспокоил. Меня зовут Борислав.

— А меня — Святослав Борисович, — рукопожатие старика было сильным и сухим. — Могу чем-то помочь?

— Думаю, да... На самом деле, я хочу просто поговорить. Понимаете, я по специальности — историк. Занимался другими планетами, не Землей... но вот сейчас из-за здоровья вынужден на время сменить работу.

Карие глаза Штромберга стали чуть серьезнее.

— Интересная у вас работа, если ее приходится менять из-за здоровья... Господин историк.

Борислав усмехнулся краем рта. Именно такой реакции он и ждал.

— Да, вы поняли верно. Я был прикладным историком, работником СГБ... Не любите нас?

Штромберг вдруг улыбнулся. Очень тепло.

— Ну почему сразу — не люблю. Работа как работа. Не хуже, чем у врачей, например... Но, кажется, вы начали говорить о каком-то деле.

— Да, начал... Я прилетел сюда просто так. Потому что Радуга — спокойная планета. Чуть ли не случайно ткнул в карту. Но вот я здесь уже пятый день, и мне... интересно стало. Как изменилось общество Радуги за последние сорок лет. Что было до катастрофы, и что стало после. Как... как потеря общей задачи повлияла на структуру. И на отношения. Я решил об этом написать. Не серьезную работу, конечно, не диссертацию, — просто социографический этюд. Но тут я сразу столкнулся с затруднением. Понимаете, на Радуге очень мало людей, которые могут сравнить жизнь до катастрофы и после. Ну и...

— Понятно, — сказал Штромберг. — Что ж, приветствую вас на острове... И на планете. Пойдемте в жилую башню, там говорить удобнее.

— ...Да, Аристотель был авторитарным руководителем. А кто из крупных ученых не авторитарен? Нет, я вру, конечно. Есть такие, которым это несвойственно. Чарльзу Дарвину это было несвойственно, и Джонатану Форстеру это тоже было несвойственно... Форстера, кстати, я очень уважал. Но у него фактически не было своей группы, он работал соло. А я тогда был сторонником коллективной организации науки, я считал, что совершить прорыв можно только бригадой... Впрочем, работать у Аристотеля было интересно. Все-таки Волна — принципиально новое природное явление, и она не перестала быть природным явлением от того, что ее создали мы сами... Сейчас, задним числом, я понимаю, что это было полное безумие: проводить нуль-эксперименты на планете. А ведь никто не возражал. Никто. Даже волновики не возражали. Хотя это как раз понятно, у них под боком был интересный объект, вот они и... Точнее, не "они", а "мы". Да... Борислав, вам налить еще чаю?

— Конечно, — сказал Борислав.

Штромберг потянулся к фарфоровому чайнику. Напиток, который он называл чаем, был на самом деле бодрящим настоем каких-то северных травок. Он уже успел рассказать, что специально летает на юг, на границу степи и тундры, — собирать их.

— Спасибо... Чай у вас вкусный... Святослав Борисович, простите, я задам резкий вопрос.

Штромберг поднял глаза на гостя.

— Прошу.

— Вы остались на Радуге, потому что чувствуете вину?

Штромберг ответил не сразу. Он сидел на коврике по-турецки, очень спокойный, привалившись к вогнутой стене, за которой бушевал мокрый ветер. Потом он сказал:

— Да уж. Так меня спрашивают все-таки редко. Хотя, в общем, я никогда не скрывал... Но, с другой стороны, я никому не навязывал своего решения. И не хотел навязывать, и не пытался... Радуга — это целая планета, с которой мы совершенно бесчеловечно обошлись. Если бы она была живым существом... а, вы знаете, есть ученые, которые так и говорят, что землеподобная планета — это живое существо... Единый большой организм. Да, я остался именно поэтому. Принимал участие в восстановлении, пока в этом была острая надобность — вы знаете, тут в первые годы каждая пара рук была на счету. А потом, когда планета более-менее ожила, выяснилось, что лет-то прошло довольно много — и никто за пределами Радуги меня не ждет... Ну, не буду преувеличивать. В какую-нибудь лабораторию меня, конечно, взяли бы. Но я как следует подумал — и понял, что мне это уже неинтересно. И не стал никуда улетать.

— И с тех пор — здесь? На станции?

— Ну да. Здешнюю работу тоже должен кто-то делать. Причем гораздо лучше, если это квалифицированный физик, а не мальчишка-доброволец.

— Не скучно?

— Да нет. Физическая картина в окрестностях Радуги все время меняется. Там есть за чем последить, и даже есть что поизучать.

— Но последствий Волны сейчас уже нет? Я имею в виду — физических.

— Скорей всего, нет. А вообще — дьявол его знает... Вы, дилетанты, наверное, думаете, что за сорок лет Волну изучили вдоль и поперек. А это ведь не так. Сразу после катастрофы — да, был всплеск исследований. Но очень скоро эту тему оставили. Собственно, почти сразу, как нуль-Т наладили, и стало понятно, что Волна больше не опасна. Постепенно большинство физиков-волновиков переключилось на что-то другое... благо выбор был велик. Даже группа Аристотеля развалилась. И в целом физика Волны осталась тупиковой веткой. Тут ничего необычного, таких веток вообще очень много — на все, что нам интересно, сил не хватит никогда...

— А если разом начать исследования по ним по всем?

— Тогда мы превратимся в сверхцивилизацию. Или погибнем. Цивилизация, которая в полную мощь развивает сразу все ветви науки — это будет как вспышка сверхновой. Нескольких десятков лет хватит, чтобы изменить мир вокруг нее навсегда.

— По-вашему, этого еще не было?

Штромберг отмахнулся.

— Нет. Всегда были ограничители, те или иные. Всегда. И я даже вообразить не могу, что получится, если их снять.

Борислав кивнул.

— А нынешняя Радуга — безопасное место? Как вы оцениваете?

Штромберг задумался.

— Планета — да. Насколько я знаю, по крайней мере. А вот за систему не поручусь.

— За систему? — Борислав сделал вид, что удивлен. — А что происходит в системе? Там есть какие-то источники угроз? Я думал, она вообще не населена...

Штромберг слегка улыбнулся. Борислав никак не мог отделаться от мысли, что этот собеседник его разгадал. Или разгадает вот-вот.

Но какая, в конце концов, разница? Если разгадает — может, даже лучше. Поймет, с кем говорит, и поделится, чем сочтет нужным.

А может быть, и нет. Может быть, это все параноидальные домыслы человека, который слишком долго работал в разведке. Большинство землян ведь даже и не знает, что это такое...

Тут Штромберг отворил уста.

— Система Радуги не населена, — сказал он. — Формально это действительно так, никаких крупных колоний здесь нет. Но, понимаете ли, люди активно летают по этой системе уже лет пятьдесят. Понавешали радиомаяков, всевозможных автоматических станций, спутников искусственных... Система-то большая. И притом, как бы это выразиться, — захолустная...

— То есть что-то в ней все-таки размещают?

— Возможно.

— Орбитальные лаборатории?

— Возможно. Или что-то еще, в том же роде. Такой информацией меня никто не снабжает.

— А какие-нибудь катастрофы в системе... были?

— Да. И вы наверняка про это что-то в здешней инфосфере прочитали — раз уж спросили. Так?

— Так, — Борислав решил, что валять дурака не стоит. — Я читал про звездолет "Нейтрон". Пропавший. И мне так и непонятно, что же с ним произошло.

Штромберг глубоко вздохнул.

— "Нейтрон" погиб, — сказал он. — Самое странное, что неизвестно, где это случилось. Координаты были неоднозначны... да что там — просто бессмысленны.

— Какие координаты?

Штромберг удивился.

— Автоматически присланные, разумеется. Там до последних миллисекунд работал передатчик.

— А люди?..

— Люди ничего не сообщили. Скорее всего, просто не успели. Но бортовой вычислитель все равно сбрасывал информацию на передатчик, а тот был исправен. И непрерывно передавал. Аварийная программа.

— И вы поймали эту передачу?

— Конечно.

— И там были данные о повреждениях корабля?

— Да.

— Позвольте спросить: какие?

Штромберг подумал.

— Ладно, — сказал он. — В конце концов, в Совет Радуги я это уже переслал... Борт "Нейтрона" был прорезан очень узким пучком рентгеновского лазера. Хорошо так прорезан. Корабль буквально развалился.

Борислав постарался не дать воли чувствам. Он сказал:

— Интересно... А вы знаете природные источники, которые могут давать такое излучение?

— Нет. По крайней мере, я не могу такой источник даже придумать.

Штромберг отпил чаю. Лицо у него стало совсем замкнутое, как у тибетского ламы.

— Делайте с этой информацией что хотите, — сказал он. — Я... что я. Моя жизнь почти закончена. Да и не волнует меня больше ничего. Просто я с детства не люблю загадки. Точнее, я не люблю, когда они остаются загадками. Если такую загадку разгадать — может быть, кому-то станет лучше... Не знаю...

10 июня 97 года

Интермеццо

Дальнейший разговор со Штромбергом Борислав свернул так стремительно, как только позволяли приличия. Даже соответствие легенде теперь не имело значения. Карты раскрывались. Решив лететь быстро, он в результате повел глайдер на такой высоте, что потерялся в облаках, и пришлось включать нуль-навигатор; но все обошлось. Факты, сообщенные стариком, потрясли его. Он никак не мог успокоить сердце. Это на какой же мине мы сидим, на какой пороховой бочке... Кажется, он никогда в жизни не волновался так.

База глайдеров в Столице располагалась на маленьком искусственном озере. По нему плавали оранжевые утки. Борислав выпустил поплавки и оставил свой глайдер у причала. Хлопнул его по колпаку: хорошая машина, послужил, спасибо... У него была давняя привычка разговаривать с техникой.

На берегу озера было уличное кафе. Как раз то, что надо... Живых работников в кафе, конечно, не было, посетители просто подходили к автомату. Впрочем, сейчас там было пусто. Очень кстати. Борислав взял себе какой-то молочный коктейль, сел под зонтик и попытался еще раз спокойно, ни на что не отвлекаясь, обдумать то, что он за сегодняшний день услышал.

Борт "Нейтрона" был пробит узким пучком рентгеновского лазера. Попросту говоря, это означает, что в "Нейтрон" стреляли. В любом другом случае повреждения были бы иными. Чтобы нарушить внешнюю защиту звездолета этого класса, нужна такая интенсивность излучения, которая где-нибудь в окрестности звезды просто размелет корабль в пыль. Здесь этого не было. Значит, луч был действительно очень узким — как игла, как бич, как пулевая трасса... А узкие лучи такой силы бывают только искусственными. Никуда от этого не денешься.

Значит, сотрудники "Януса" обнаружили вечный кошмар ксенологов: агрессивную высокотехнологичную цивилизацию.

Неудивительно, если они до сих пор не знают, что с этим открытием делать...

Но скрывать такое!..

Охо-хо. Получат они по первое число, и по заслугам.

Стоп. Подумаем заново. Агрессивная галактическая цивилизация — не бред ли?

А почему, собственно, бред? Конечно, есть сотни социологов, которые будут нас убеждать, что выход цивилизации на коммунистический этап развития обязан предшествовать звездной экспансии, и никак не наоборот. Базисная теория коммунизма. Есть даже расчеты, это подтверждающие. Но что расчеты?.. Что, если просто подумать? На качественном уровне? Социологи, конечно, люди умные, но догматиков хватает и среди них. Окажись такой социолог в девятнадцатом веке, он, пожалуй, с тем же успехом доказал бы... ну, скажем, несовместимость фашизма и авиации. И расчетами бы подтвердил. А чем, спрашивается, овладение авиацией так уж принципиально отличается от овладения межзвездными полетами?..

И самое главное... Тут Бориславу вдруг адски захотелось закурить. Ужасная привычка, да... Самое главное. Мы привыкли рассуждать о цивилизациях так, словно они обязаны состоять из гуманоидов. А ведь на самом деле мы можем столкнуться с чем угодно. Что такое жизнь? Что такое разум? Никто не знает. Вот потому-то мы и не знаем, чего ждать. Разумные термиты, разумная грибница, разумные вирусы... Даже наличие кораблей, подобных нашим, ничего не докажет: законы физики для всех одни, они будут диктовать ограничения, вписаться в которые может кто угодно... Или что угодно. Кошмар. Срочно, просто срочно надо действовать, чтобы хоть немного это прояснить...

И, допивая коктейль, Борислав понял, что теперь возникает развилка. У него есть две возможности. Первая: пойти в Совет Радуги, предъявить там комконовские полномочия и, громко стуча кулаками по столам, затребовать объяснений. Что за чертовщина произошла с сообщением Штромберга, кто персонально его получил, кому передал, и какого беса об этом до сих пор не знают на Земле?.. Это будет, несомненно, эффектно. Но вот эффективно ли? Полномочия полномочиями, а если они там захотят меня запутать — запутают. Не для моей квалификации такая задача. И Ковальский со Стюартом это понимали, когда выбирали кандидата.

Значит, остается вторая возможность. Заняться непосредственно объектом "Янус". По-настоящему заняться. Шутки кончились. При таком раскладе это должен быть не дружеский разговор и даже не официальный визит, а полноценная прогрессорская инфильтрация.

Так... Борислав незаметно осмотрелся и, убедившись, что рядом нет лишних глаз, достал из внутреннего кармана маленький, с закругленными обводами тяжелый цилиндрик. Это был портативный нуль-передатчик для экстренной связи, настроенный всего на один канал. Борислав активировал его — красный глазок отозвался — и, чертыхаясь с непривычки, набрал в поле ввода девять букв: "RRR RRR RRR". И, помедлив разве что секунду, нажал на точку отправки.

Все, теперь обратного хода нет. Он отодвинул пустой стакан, поднялся и пошел по дорожке к жилому комплексу. Домой нужно было зайти, чтобы взять вещи — если, впрочем, что-то из вещей вообще пригодится. Он не был в этом уверен. Внедрение на чужую космическую станцию, изолированную и наверняка охраняемую, — не такое простое дело. Надо подумать над методами, чтобы выбрать нужный точно, без промаха...