Консерватория:музыка моей души

Пока еще никто не приступил к еде, мастер Аодх громко и царственно, голосом полным багряных оттенков произнес:

— Приятного аппетита!

На что нестройный хор с энтузиазмом ответил ему 'спасибо', и пространство столовой заполнил не только аппетитный запах свежей еды, но и стук ложек о тарелки, сопровождаемый тихим гомоном. Лицо старшего повара стало умилено-возвышенным, и он подал знак помощникам удаляться, после чего медленно развернулся и скрылся за кухонными дверьми. Еда была очень вкусной, и, я так полагаю, у мастера Аодха она другой попросту не могла быть; заметно было с первого взгляда, что старший повар всей душой любит свое дело, растворяясь в нем без остатка.

После ужина мы с Кеннетом и Делмой решили пойти в парк. Там Делма обычно играла на флейте, если время года и погода располагали. Ребята объяснили, куда нужно идти, а я обещала их догнать: природа напоминала о себе очень недвусмысленно. Когда я вышла из здания консерватории, солнце уже катилось к закату и пространство пронизывали теплые красновато-оранжевые лучи. Обходя здание, чтобы выйти на нужную дорожку, ведущую в парк, услышала звуки. Мелодия была тихой. Но завораживающе-прекрасной и доносилась не из парка, а из здания. Судя по расположению окон — из концертного зала. Я замерла. Никогда еще я не слышала, чтобы в музыку вкладывали столько страсти. Алые и оранжевые сполохи сменяли друг друга и, дополняя, переплетались и смешивались.

Ноги сами понесли меня обратно. Взлетев на второй этаж, почти добежала до приоткрытой двери. Тут звуки были ближе, громче и несравнимо ярче. Открыв створку проскользнула внутрь.

Концертный зал овальной формы был поистине огромным. Расположение кресел напоминало амфитеатр, над самыми дальними нависал просторный балкон и ложи ближе к сцене, находящейся внизу. А на сцене стоял он. Большой концертный рояль, идеально настроенный, идеально звучащий. Это был самый прекрасный и гордый инструмент, который я когда либо видела. Великолепный, чуткий, послушный, благородный. За роялем сидел молодой темноволосый мужчина, пальцы которого творили волшебство. В тени от балкона меня не было видно, поэтому я устроилась на ближайшем сиденье и, закрыв глаза, погрузилась в музыку.

Солнечный Рубин и Лунный Топаз делили неслышимое раннее произведение на двоих, но звучание было цельным и монолитным. Эти две тональности обвивали друг друга. Покорные воле музыканта, они выводили невероятной красоты двухцветные узоры. Такие разные и такие похожие, они говорили об одном, и их языком была страсть. Закатными всполохами алел Рубин, огненными своевольными молниями резко и неумолимо обволакивал его Топаз. Красный и Оранжевый. Был бы играющий чуть мене умелым, музыка могла бы превратиться в скопище ярких пятен, но этого не происходило даже на самых трудных пассажах, перед внутренним взором яркую страсть дня медленно, но верно пронизывала и зажигала стихия огня, не менее жаркая, но более таинственная и решительная.

Какая-то струна глубоко во мне звенела от этой музыки и с каждым аккордом, с каждым размашистым арпеджио на несколько октав звучала все громче и требовательней. Внутри поднималась отчаянная жажда чего-то, тянущее чувство потребности, я будто физически ощущала зов — сильный, напористый. Открывать глаза не хотелось. Этот яркий контрастный мир перед внутренним взором был столь прекрасен, что даже мысль о том, что скоро мелодия прервется, вызывала бурный протест и отчаянно сжатые зубы.

Но ведь ничто не вечно. Музыка прервалась на громкой ноте, последний крик огласил пустой концертный зал и эхом вернулся к роялю, последний яркий всполох огня. Пространство заполнила тишина.

Я дышала будто эти несколько минут или десятков минут — не знаю, чувство времени затерялось и исчезло, как только я зашла в эту дверь — бежала, а не слушала музыку, сидя в кресле. Посмотрев на исполнителя, заметила, что его грудь тоже тяжело вздымается, как после сильной физической нагрузки, а рука стирает испарину со лба. Молодой мужчина как будто вложил все свое естество в это произведение. О небо, если эта музыка — отражение души этого человека, то мне не хочется сталкиваться с ним и уж тем более близко общаться. Слишком много силы, страсти и слишком уж мятежный дух.

Встала с насиженного места и, стараясь не издать ни звука, выскользнула обратно за дверь. В коридоре с изумлением поняла, что тело сотрясает мелкая дрожь. У этого человека определенно невиданный талант. Но проникнуться еще большим уважением и восхищением я уже не могла, поэтому просто прикрыла подрагивающей рукой дверь. Уже почти соприкоснувшись с косяком, та издала тихий, но из-за царящей тишины пронзительный стон-скрип. Я вздрогнула. Мне уж точно не хотелось быть пойманной на подслушивании: слишком уж личной была эта музыка, поэтому так быстро, как только могла, я покинула здание консерватории в последний раз за этот день, больше мне возвращаться сегодня было незачем.

Будто в тумане добралась по запомнившемуся маршруту, растолкованному Кеннетом, к скамейке в парке, где они с Делмой весело проводили время: девушка играла на флейте, а парень дурачился, делая вид, что аккомпанирует ей на барабанах, стуча ладонями по скамье, коленям и время от времени оглушительно хлопая.

Странное дело, но четкий серебристый звук флейты будто тонул в остаточном багряном тумане с яркими огненными всполохами, до сих пор находившемся в моей голове.

Спустя какое-то совсем короткое время ребята заметили мою молчаливую отрешенность и стали выпытывать, что случилось, но каким-то шестым чувством я понимала, что о произошедшем лучше молчать. Или включилась обыкновенная человеческая жадность: мне не хотелось делиться чудом, которого я коснулась ни с кем, даже с дружелюбными новыми знакомыми. Моё и только моё.

Кеннет как джентельмен провел нас с Делмой до самого общежития. К окончанию вечера память алыми оковами с янтарными прожилками, держащая мое восприятие и сознание, стала более пластичной, и мне удалось вырваться из пелены остаточного звучания, так что ребята перестали задавать вопросы о моем самочувствии. Комната Делмы оказалась не так далеко, как представлялось. Улыбнувшись и снова пригласив заходить в гости, как будет настроение, девушка скрылась за дверью, и я последовала ее примеру.

Солнце уже закатилось за горизонт, и в комнате царил полумрак. Прикоснувшись рукой к светильнику, копившему энергию весь день, активировала его, и он наполнил пространство уютным теплым светом. На одной из кроватей стопочкой высилось постельное белье. Улыбнувшись, сделала себе заметку поблагодарить госпожу Кин.

После душа и распределения вещей на полках шкафа, наконец, заправила постель и упала в ее гостеприимные, хрустящие и пахнущие свежестью объятья. В страну грез меня сегодня провожало тихое звучание мелодии рубинового заката с янтарными отсветами.

* * *

Следующий день перед официальным началом учебного года был наполнен гамом и неразберихой. Студенты возвращались с каникул, распаковывали вещи, громогласно здоровались, не могли найти вещи, делились впечатлениями друг с другом и совершали множество других действий, вызывающих повышенный уровень шума. Я, конечно, давно приспособилась отсекать лишний гомон, но полные сил студенты — это вам не базарная площадь в праздничный день, наполненная размеренным плавно меняющим интенсивность сероватым гулом, это фейерверк красок, с характерными взрывами в самые неожиданные моментыи затуханиями, только придающими контрастность последующим цветовым выбросам.

Олламы были везде: в общежитии, на улице, в парке, в столовой. Единственным местом, оказавшимся лишенным их невероятно активного и громкого присутствия, был учебный этаж. Там я и провела большую часть времени предучебного дня.

Уже знакомый рояль как будто припомнил меня. Или мои пальцы узнали его, неважно. В этот раз время привыкания, притирки друг к другу было совсем коротким. Руки порхали над клавиатурой, я почти не чувствовала их веса. Я была полна любопытного предвкушения, рояль же — настороженной решимости. Улыбнулась. Его нетрудно понять: инструменту предстоит целый учебный год терпеть терзания студентов, но строгий безмолвный учитель видел в этом свое предназначение и был полон воодушевления исполнить его. Расстались мы с роялем, успокоенные друг другом, незадолго до ужина.

Оказавшись в комнате, сразу заметила изменения: дверцы шкафа открыты, ранее незанятые полки теперь были забиты вещами, на столе высилась куча разных предметов: от тетрадей до надкушенного кекса. На соседнюю кровать было небрежно накинуто цветастое вязаное покрывало. Складывалось ощущение, что по комнате пронесся ураган и оставил все эти вещи.

Я так и стояла у самой двери, когда она открылась и сзади раздалось теплое канареечно-желтое и очень мелодичное:

— Ой!... Привет, а ты, наверное, моя соседка, да?

Обернувшись, встретилась взглядом с сияющими глазами, цвета раннего заката. Они были настолько светлыми, что их оттенок скорее можно было назвать янтарным, а не карим. Сама соседка была примерно моего роста — чуть выше среднего. Распущенные, немного растрепанные золотого цвета волосы девушки спускались до пояса, и в отсветах лучей стремящегося к закату светила, падающих из окна коридора, находящегося как раз напротив нашей двери, она и сама необыкновенно напоминала маленькое светящееся солнышко.

— Привет, — улыбнувшись, ответила я. — Да, соседка.

— Отлично! — просияла девушка и зашла в комнату. — Не представляешь, как скучно жить одной. Меня, кстати, Орния зовут, но можешь звать просто Ния. А тебя?

— Таллия, но ты можешь звать просто Талли, — снова улыбнувшись, ответила я.

Девушка излучала какое-то неуловимое внутреннее тепло и свет, в лучах которого хотелось нежиться, щурясь от удовольствия.

— Отлично! Приятно познакомиться, Талли. Ты первокурсница, верно? — спросила соседка, направляясь к столу и начиная разгребать вываленную кучу вещей.

— Да, думаю, первокурсница, — ответила я, после чего закрыла дверь за рассеянной девушкой и устроилась на своей кровати.

— Думаешь? — Ния, усмехнулась и вынесла вердикт. — Раз так, то точно первокурсница. Ты вообще откуда?

— Из Трентона. Это...

— Это не очень далеко. Я знаю Трентон. У меня там какие-то дальние родственники живут, — перебила меня девушка. Ее речь сопровождалась изящной, но активной жестикуляцией. Я смотрела на нее и любовалась. Мне даже не представлялось никогда, что бывают такие люди. Однозначно — с соседкой мне повезло. Пусть она слегка рассеянна и неряшлива, зато добрая и веселая, это сразу видно.

Пока Ния разбирала привезенные вещи, которых было немало, канареечно-желтые переливы с сияющими золотинками звучали не переставая. Оказалось, что Орния моя ровесница, но я по этому поводу совершенно не должна расстраиваться, потому что в консерватории нет ограничений по возрасту, в котором олламы обнаруживают в себе дар. Первокурснику может быть хоть сорок, хоть шестнадцать, все зависит от того, когда проявятся способности. Или их приводят, как меня. По этому поводу мне беспокоиться тоже не нужно: ни у студентов, ни у преподавателей насчет того, что меня пригласили, внутреннего протеста не будет: это обычное дело, и поблажек тоже ждать не стоит. Соседка также рассказала, что учится уже на третьем курсе вокального факультета, и осталось всего два года до выпуска, а там... А там она запнулась, виновато посмотрела на меня и объяснила, что лучше остальное узнать из уст ректора завтра, все равно лучше него не расскажет никто. Выяснилось, что с Кеннетом и Делмой Ния хорошо знакома и даже дружит, но с тех пор, как у нее появился молодой человек, у них не получается общаться столько, сколько хотелось бы, но флейтистка-второкурсница и подающий надежды третьекурсник-скрипач — замечательные ребята, и я молодец, что с ними подружилась.

К тому моменту, как куча со стола превратилась в аккуратно разложенные по местам вещи, Ния успела не менее десяти раз уверить, что мне здесь обязательно понравится, потому что преподаватели — замечательные, студенты — замечательные, условия — замечательные, и кормят очень вкусно. Кстати о еде!

Соседка взглянула на настольные часы, привезенные с собой и расположенные строго по центру, и всплеснула руками:

— Ужин уже начался! Скорей пойдем, я умираю с голода! — с этими словами солнечная девушка схватила меня за руку и потащила прочь из комнаты навстречу аппетитным запахам и вкусной еде.

Мы оказались не единственными закрутившимися и едва не пропустившими время вечернего приема пищи: многие парни и девушки, весело переговариваясь, двигались по направлению к столовой, и редко кто из них при виде моей соседки не здоровался с ней с улыбкой искренней радости на лице. Ния действительно была маленьким солнышком, находящим для каждого ответную улыбку и пару слов, не жалевшим своего тепла ни для кого.

В столовую мы ввалились почти вовремя: тележки с блюдами уже стояли, и очереди практически не было. Воскликнув 'как замечательно!', Ния быстро устремилась к источнику пищи и умопомрачительного запаха, попутно делясь со мной радостью, что не придется истекать слюной рядом с тележками, а мы успели очень даже вовремя.

Наполнив свой поднос, я оглянулась в поиске свободного места и увидела, что из-за столика неподалеку мне приветственно машет Делма. Улыбнувшись, кивнула Ние, приглашая за стол к друзьям.

Едва мы подошли, раздалось веселое:

— Ния! Ты уже приехала? А почему не зашла? — Делма радостно улыбнулась и подвинулась к самому краю скамьи, предоставляя нам с соседкой место.

— Привет, Дел! Да только-только. Еще даже не все вещи рассовала по углам. Спроси у Талли, — ответила ей Ния и, расположив поднос на столе перед собой, порывисто и крепко обняла флейтистку. После объятий нанизала на вилку котлету и радостно ей взмахнула:

— Привет, Кнет!

— Привет, Ния. Осторожней: не нужно в мою честь котлетного салюта, — с улыбкой ответил парень.

Солнечная девушка с удивлением, будто впервые видела, посмотрела на столовый прибор, на котором красовалась румяная вкуснотень и, прыснув в ладошку, сказала:

— А я и внимания не обратила, — после чего обернулась к другому парню, сидящему рядом с Кеннетом, и тоже поздоровалась. — Привет, Кей!

Темноволосый парень улыбнулся и ответил:

— Привет, Ния, — его как будто журчащий голос был похож на голубой веселый ручеек, сбегающий с крутого склона горы, которому приходится огибать камни и русло его очень извилистое, но он видит в этом лишь занимательное приключение, а не труд.

— Кстати, Таллия, ты еще не знакома с Кейдном. Он учится на втором курсе музыковедческого. Если не будешь знать, где искать нужную тебе информацию, смело спрашивай его, Кей в библиотеку знает как свою лютню: вдоль и поперек, — произнес Кеннет, после чего повернулся к парню с радостно-голубым голосом и обратился уже к нему. — Это Таллия. Я тебе про нее рассказывал.

Кейдн кивнул и улыбнулся мне:

— Приятно познакомиться, Таллия, добро пожаловать в нашу консерваторию.

— Спасибо, — ответила я. — Мне тоже приятно познакомиться.