| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ничего я привык.
Геральт приготовился к быстрой, но вымывающей все душу адской боли. Игла мастера татуировок шесть раз клюнула ведьмака в спину. Там, где она касалась плоти, возникала новая паутина шевелящихся шрамов, которые постепенно стали перетекать в рисунки, образуя названные Геральтом предметы. В области почек дулом вниз расположились револьверы, хромированные машины для убийства были неотличимы от их реальных прототипов, если присмотреться, можно было разглядеть даже царапины и серийный номер каждого оружия. Три слова на непонятном языке, тонким искрящимся шрифтом украшали левую лопатку. Всю спину, пересекало лезвие катаны. Клинок был изображен настолько реалистично, что казалось можно потянуть за вытатуированную рукоятку и освободить жадное лезвие из живой плоти. В районе поясницы, где изображение клинка погружалось в тело, проступило несколько темных капель крови. Мастер татуировок воровато провел рукой по спине Геральта и облизал кровь. В этот момент он был похож на графа Дракулу после вынужденного поста, белки заволокло красным, мышцы напряглись, лицо стало бледным, как у покойника.
— Сплюнь, дурак, — спокойно приказал ведьмак. Побочный эффект мастерства, редко себя проявляющий, но крайне гнусный, делал из художника гемоглобинозависимого. Искусство татуировки требовало странной дани: когда мастер доставал свою иглу, его существо охватывала жажда крови. Хорошо, что это случалось не каждый раз, и мастер справлялся со своей жаждой, однако стоило ему во время нанесения рисунка выпить хоть каплю крови, он становился одержимым одним желанием — убивать. Художник перерождался в оружейника и бесконечно "снимал" с себя орудия убийства, применяя их против любого живого существа попавшего в поле зрения.
В истории было всего три случая одержимости мастеров татуировки, все они закончились плачевно — их уничтожили. Найти и вырастить Художника, было еще сложнее, чем ведьмака, поэтому татуировщиков оберегали, лысый мастер мог стать четвертой трагедией.
Тело Геральта ломило, после нанесенных татуировок зверски хотелось пить. Как по взлетной полосе, по позвоночнику бегали волны холодных огней. Но он приготовился одним движением свернуть мастеру шею. Пальцы сложились застывшим стальным копьем.
Противный харкающий звук, подтвердил, что мастер тату послушался. Кровавое пятно красноречиво украсило белый ковер.
Ведьмак медленно повернулся. Мастер татуировок почувствовал, как сквозняк прошел по комнате, коснувшись татуированного тела холодным дыханием склепа.
— Магнезия у тебя? — наконец спросил ведьмак, наверно решив, что художник не получил крови.
— Я тебе что, нянька? — зло, но с явным облегчением, ответил художник. Глаза мастера медленно стали приобретать нормальный цвет.
— Понятно.
Мастер татуировок быстро убрал иглу в саквояж. Не прощаясь, он натянул рубашку и подошел к двери.
— Постой, — ведьмак поднялся на деревянных ногах. — Скажи Ашоту, что бы отправил кого-нибудь за магнезией. Мне нужно два заправленных шприца на двадцать кубиков каждый. Пусть держат их наготове.
— Ладно, — нехотя буркнул мастер и захлопнул дверь.
Под кожей лица ведьмака набухали и пропадали вены, лицо заострилось, стало волчьим истовым, глаза сузились и начали светиться, синим пламенем, по телу снова, будто штурмуя неприступную крепость, пробежала волна мурашек, сквозь татуировки проступила кровь. Один глубокий вдох и все кончилось. Ведьмак подошел к двери и потянул за ручку.
* * *
Мужчина на шикарной резной кровати из настоящего дуба, доживал последние часы, если не минуты. Кожа больного полностью истончилась, трупные пятна покрывали желтое лицо, делая его похожим на мухомор. Волос почти не осталось, жалкий хохолок, примятый подушкой, вызывал жалость. Олигарх, политик, меценат, вор и убийца Артур вместо привычной шумной свиты был окружен дефибриллятором, аппаратами ИВЛ, капельницами. Передвижной аппарат для безотложной реанимации щупальцами-трубками окутывал тело олигарха, с трудом поддерживая неминуемого уходящую жизнь.
За прикроватным капнографом сидел врач с узнаваемым телевизионным лицом, светила науки и профессор, нобелевский лауреат, полный академик десятка новых, взращенных аферистами и старых престижных академий. Свет бактерицидных ламп тускло освещал умирающего и врача, придавая их лицам погостную схожесть.
Академик был далеко не молод. Ему нестерпимо хотелось домой, лечь под старый плед и хорошенько выспаться. Порой он нетерпеливо смотрел на своего пациента, молча, вопрошая: "когда же ты, наконец, станешь невосполнимой утратой?". Профессор не был злым человеком, просто он реально смотрел на вещи: Артур уже мертв, гонорар заплачен и переведен на личный счет надежного проверенного банка, а старым костям, пора отдохнуть в домашнем тепле, после двух недель вынужденного заточения.
Дверь без стука открылась. На пороге стоял обнаженный по пояс тучный мужчина со злым колючим лицом, еще одна последняя причуда умирающего.
Профессор знал, что теперь может уйти. Он натужно поднялся, потирая седые виски, и кивнул пришельцу. Мужчина все так же холодно, смотрел на светилу науки, от этого взгляда профессору стало не по себе, закололо давно не беспокоящее сердце.
Пришелец прошел в импровизированную реанимационную и остановился у пастели больного. Доктор с некоторым удивлением рассмотрел угрожающие татуировки на его спине, больше всего профессора поразил меч, который казалось, не нарисован, а висит на теле визитера.
— Вы свободны, — раздался неприятный хриплый голос, в котором слышались командные ноты.
— Ему осталось жить не больше суток, — на всякий случай сообщил академик и собрался уходить.
— Профессор, — догнал его голос. — Если вы сами хотите жить, дождитесь меня в соседнем кабинете, никуда не уходите, даже если у вас начнет разрываться мочевой пузырь.
— Простите? — профессор недоуменно посмотрел на мужчину. — Вы в своем уме?
— Я сказал, вы услышали. Это все, что я могу для вас сделать.
— Послушайте, не знаю уж, как вас величать. Оставьте свои идиотские шуточки для доверчивых клиентов, меня вам не удастся обмануть и обобрать, — доктор, замялся, подбирая слово, — клоунаду устроили. Я сейчас пожалуюсь службе безопасности.
Профессор, кипя гневом, вышел. На следующее утро он станет невыносимо тяжелой потерей, его найдут мертвым в собственном автомобиле. Вскрытие установит: причина смерти острая сердечная недостаточность. Маленькое пятнышко, похожее на прыщик, под левой подмышкой, останется без внимания.
Пришелец бесцеремонно сел на кровать. Рука властно обхватила лоб Артура, сильно сдавив пальцами пергаментную кожу. Зрачки глаз мужчины приняли вертикальное положение, после чего закрылись. Сжатые губы на секунду разомкнулись, что бы родить слово на языке столь же древнем, что и сама земля — мидæмæдзог!!!
* * *
Переход был мгновенным. События стремительно ринулись, не давая даже секунды на подготовку. Глаза отказывались верить, кто бы ущипнул? Кандидатур было порядочно, только на первый и на любой взгляд лишать меня иллюзий в не реальности момента никто не спешил. И, слава богу! Дула направленных в живот автоматов, от старины Хуго , кого угодно убедят в серьезности происходящего. Во рту стало сухо, лошадиная порция адреналина завязала мышцы в узлы, икры обеих ног пронзила раскаленная боль. Ненавижу, патовых ситуаций, тем более ненавижу чувство беспомощности. Если солдатам, одетым в форму немецких летчиков времен второй мировой войны, взбредет в голову открыть огонь, мне останется только выйти из реальности, что повлечет мгновенную смерть Артура.
Хорошее посмертие себе приготовил олигарх. Стало понятно, почему странный сосед, встретившийся мне на лестнице, назвал хозяина дома фашистом. Комната, переделанная в кукольный аэродром, стала реальностью. Я словно шагнул с больничной кровати в прошлое, на коротко стриженную траву. Передо мной раскинулось взлетное поле, в километре от шеренги в которой находился я и еще несколько человек в одежде русских солдат той же, что и у немцев эпохи, стояли в покое летные машины. Возле них сновали техники, возможно подготавливая самолеты к взлету, вдалеке виднелись серые приземистые здания бараков и огромные шатры ремонтных ангаров. Еще дальше, насколько хватало взгляда, возвышались сторожевые вышки, образуя четырехугольник, в центре которого в кажущемся беспорядке метались грузовики и взлетали, приземлялись самолеты. На вскидку можно было предположить и не ошибиться, что на взлетном поле дислоцировалось не меньше сотни машин. Мы же находились далеко от центра, метрах в двухстах от одной из вышек.
Все это конечно очень познавательно, но меня больше волнуют солдаты, взявшие нас на мушку. Они выглядели не очень довольными и водили прицелами по нашим героическим фигурам. Рядом с ними четверо летчиков, в щегольских черных куртках, освобожденные от обязанности в нас целиться, курили и радостно посмеивались, кивая в нашу сторону. Периодически один или другой пытались с нами заговорить, употребляя штамп — слова из советских фильмов про войну, казалось, летчики кого-то ждут.
Продувало сильно, но я не испытывал никого дискомфорта от погоды, терзала неопределенность, было неясно кого нужно убить, что бы выполнить обряд очищения.
Я и еще трое товарищей по несчастью напряженно ожидали пинка судьбы. Я был третьим в шеренге. Крайний слева от меня стоял еще совсем молодой паренек, на вид лет семнадцати, не больше. Русые волосы топорщились яростным ежом, глаза напряженно следили за руками немецких солдат.
Рядом с моим левым плечом возвышался настоящий гигант, пожалуй, дядю Степу писали с него. Великан опережал меня на голову и готов был телосложением поспорить с культуристом. Из его узкого рта вырывалось хриплое дыхание, майка и китель были испачканы кровью, не трудно было догадаться, что его долго и изобретательно били, пытаясь не столько искалечить, сколько сломить, но глаза сверкали яростно и упрямо. Гигант, так же как и я был готов броситься на врага, только он собирался умереть, а в мои планы входило вернуться.
По правое плечо, плохо скрывая отчаяние, покачиваясь, стоял наш последний, четвертый товарищ по смерти, средних лет мужчина, с огромными вислыми усами. Было заметно, как на его тщедушное тело накатывают волны озноба и с усов капают редкие капли пота.
Как часто бывает в жизни, пинок не день рождения, ждать себя не заставил, к уставшим маяться летчикам подъехал кубельваген , будто сшедший с фронтов второй мировой войны, хотя, о чем я думаю? Здесь действительно война.
Шофер вылез из автомобиля и побежал, именно так с плебейским, громким дыханием, открывать дверь сидящему на заднем сидении офицеру. Штурмбанфюрер , ого СС! бойко выскочил из автомобиля и сразу направился к нам. За ним спешил еще один пассажир ехавший рядом с водителем, вполне себе славянского вида мужик в ватных штанах и телогрейке, наверно переводчик.
Офицер остановился рядом с автоматчиками, и вяло махнул рукой, солдаты послушно опустили оружие, но смотрели так же напряженно, курившие летчики поспешно затушили сигареты и изобразили стойку смирно, получалось у них плохо. Штурмбанфюрер, поискал глазами приехавшего с ним мужика и, указывая на нас, что — то спросил:
— Die Flieger?
Мужик, оказавшийся, как я и предполагал переводчиком утвердительно закивал головой.
— Ja alles vier .
Офицер начал нас пристально разглядывать, когда дошла очередь до меня, его зомбирующий взгляд стал напряженным и на секунду испуганным, было от чего, мой ответный взор обещал ему смерть. Я еле совладал с эмоциями, что бы, не снять пистолеты и не продырявить гнилую шкуру до-демона. Штурмбанфюрер еще оставался человеком, но стремительно падал в бездну, часть его души уже была занята, пожираемая ненасытной, алчущей божественной искры, как наркоман очередной дозы в период ломки, Тьмой. Пришлось себя напомнить, что у меня здесь другая цель.
Несколько секунд офицер решал мою судьбу, не подозревая, что решает свою. Приобретенные магические способности сигнализировали ему, что нельзя отдавать приказ убивать, этого русского летчика — опасно. Офицер, конечно, не осознавал, непосредственную угрозу ему было достаточно, что дерзкий пленный посмел взглянуть на него с гневом, что бы расстрелять врага. Но он с непроницаемым лицом, миновал меня и ткнул пальцем в соседа.
— Kommunist?
Солдат с обветренным, как бывает у моряков лицом, угрюмо кивнул, его усы, задержавшись, красиво повторили движение.
Штурмбанфюрер позвал одного из летчиков, в чине обер-лойтенанта , с интересом наблюдавших за спектаклем. Мое сердце сжалось и стало биться сильнее, мощными толчками разгоняя кровь. Подошедший фриц был крепким, уже немолодым мужчиной лет так 35-40, из-под тонких бровей, смотрел уверенный взгляд битого жизнью волка, сломанный гнутый нос, красноречиво свидетельствовал о пристрастии лейтенанта. Но не это заставило мои кулаки свирепо сжиматься в предвкушении. Летчик являлся воплощенной болезнью и зеркальным отражением Еланского, объектом, который я должен уничтожить, что бы вылечить Артура и вернуться. К несчастью я не мог сразу закончить очищение, болезнь расплодилось, летчик не был единственной целью.
Офицеры о чем-то весело договорились, и Штурмбанфюрер сказал переводчику длинную фразу, было понятно, что он приказывал толмачу перевести нам его тираду.
— Господин офицер предлагает небольшое развлечение. Вот этот летчик, — толмач показал на улыбающегося немца, — чемпион немецкой авиации по боксу. Ему всегда хотелось сразиться с русским бойцом. Он вызывает любого из вас на бой. Тому, кто сможет продержаться пять минут будет дарована жизнь.
Я с интересом посмотрел на воплощение болезни, с виду обычный человек и не скажешь, что его смерть поможет избавить Артура от недуга.
— Есть всего одно правило, — продолжал переводчик, — поскольку господин лейтенант — барон, дворянин, он не может позволить, что бы какое-то русское быдло, касалось его своими грязными руками, а это значит, что вы не должны отвечать ударом на удар. Вам позволено только защищаться. Добровольцы есть?
Наша группа невольно переглянулось, стать живой грушей никто не хотел и перспектива получить свободу, не прельщала, даже самому записному оптимисту было ясно, что живыми нас не отпустят.
Видя наше нежелание идти на фарш, лейтенант под одобрительным взглядом Штурмбанфюрера, указал на гиганта.
Переводчик выразительно глянул на великана, торопя, его он сказал:
— Давай русский, снимай китель и майку, видишь господин барон уже готов.
— Русский?! — вдруг взъярился гигант, не обращая внимания на побелевшие пальцы на курках автоматов. А ты кто сволочь? Ты же наш, чем они тебя купили предатель?
— Затки пасть, сука! Ты мне не свой, я э-с-т-о-н-е-ц, — издевательски растягивая буквы, прошипел переводчик, и злобно показывая пальцем на великана, что-то сказал, подошедшим приятелям боксера и благодушно наблюдавшему за происходящим Штурмбанфюреру. Офицер СС кинул пару фраз эстонцу.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
