Адам в Аду

— У меня будет просьба к тебе, Блад, — сказал Януш медленно, растягивая слова. — Пустяковая, но... важная. Для меня.

Бладхаунд поднял бровь.

— Мне нужно тело. Такое, чтобы никто не смог отличить от моей Келли. Не дешевая китайская поделка, а настоящее. Ты ведь знаешь людей, которые занимаются этим, я прав?

Бладхаунд кивнул.

— Не многих.

— В любом случае ты знаешь больше, чем я... Ты поможешь мне? Я будто осиротел сегодня. Утешает только мысль о том, что она может вернуться.

Януш покопался в ящике стола и протянул Бладхаунду старую фотографию, распечатанную на листе картона. На карточке была изображена собака породы колли.

— У нее оказался очень красивый кристалл, — продолжал Януш. — Пойдем со мной, Блад! Ты должен оценить, с твоим чувством прекрасного...

Бладхаунд поднялся и зашагал вслед за Янушем. Лаборатория располагалась за кабинетом, отделенная таким образом от остальных помещений. Это был просторный зал с неравномерным освещением и обилием техники, предназначение которой не всегда было Бладхаунду ясно. Бладхаунд был здесь не впервые, но Януш постоянно что-то менял, стараясь совершенствовать свое мастерство. Хромированные корпуса поблескивали в темных уголках, на освещенном пятачке стоял специальный стол с емкостью для биоматериала и мощным микроскопом. Долгие часы прошивщик проводил за этим столом, орудуя тончайшими иглами, ограняя личность для того, чтобы создать шедевр.

Карминного цвета нейрокристалл лежал в прозрачном аквариуме. Смесь газов придавала ему чуть золотистый оттенок. Он исчезнет, когда кристалл высохнет окончательно.

Кристалл был красив ровно настолько, насколько может быть вообще красив кристалл животного.

— У людей не бывает таких оттенков, — сказал тихо Януш. — Они чисты и непосредственны, как картинки ребенка, первый раз взявшего в руки кисть. Это ведь тоже немало, Блад.

Бладхаунд кивнул. Интересно, приготовили эти мальцы кофе? Янушу не мешало бы встряхнуться. Бладхаунд хотел задать ему пару вопросов.

Кофе оказался уже на столе, рядом стояла пузатая бутылка. Януш с наслаждением отхлебнул из чашки и зажег сигарету. Бладхаунд отметил, что руки его уже не дрожат.

С Янушем было легко иметь дело. Осторожный, как и любой прошившик, Януш был закрытым для чужих, однако Бладхаунду оказалось достаточно заметить его страсть к учительству и сыграть на ней, чтобы без труда подобрать ключик к информации в его голове. С Янушем можно было быть честным. Разумеется, посвящать его в свои дела было бы глупо, но создавать новые сущности, пытаясь скрыть настоящий интерес, не приходилось.

Выслушав Бладхаунда, Януш нахмурился.

— Кристалл, давно и хорошо прошитый, меняет цвет? Ты сам это видел? Если бы я услышал об этом не от тебя, я бы не поверил. Это противоречит самой сути нейрокристаллизации! Эти цвета определяются там, — палец Януша указал в потолок. — Мы не можем вмешиваться. Мы можем только бережно сохранить и стараться при этом не испортить божий замысел. Помочь проявиться уже заложенной в кристалле красоте.

— Скорректировать?

На лице Януша промелькнула брезгливость:

— Кому-то кажется, что это они создают шедевры. Это глупцы, Блад. Не верь им.

Помолчали. Януш пригубил кофе, потом заговорил снова:

— Есть в нашем ремесле такие, кто играет в богов. Смешивают растворы. Гордятся ими. Держат в страшном секрете. Они пытаются менять. И меняют, хотя и не всегда. Все это похоже на блуждания в темноте, ведь никто толком так и не знает, откуда берутся цвета. И потом, знаешь, Блад, я называю это "нечестная работа". Да, именно так.

Януш кивнул, словно полагая словесное подтверждение недостаточным.

— А то, о чем ты говоришь, я считал невозможным. Пытаться что-то изменить, когда работа уже сделана...

Бладхаунд кивнул. Похоже, Януш ему не поможет.

Он допил кофе и поднялся.

Януш проводил его до машины. Когда Бладхаунд уже сел за руль, Януш положил руку ему на плечо.

— Сейчас многие считают иначе, но я верю, что свечение это — от бога, — он снова ткнул пальцем вверх. — Это душа, Блад. Наша, человеческая душа. Мы, люди, научились сохранять ее красоту. Но мы не в силах изменить то, что создано не нами. Понимаешь?

— Думаю, да, — кивнул Бладхаунд, пристегивая ремень. — Спасибо, Януш. Сегодня же позвоню насчет твоей просьбы.

— Спасибо.

— Всего доброго.

И "Тойота" Бладхаунда резво побежала в сторону Москвы.

Первым делом надо было выполнить обещание, данное Янушу, и Бладхаунд достал телефон. Забавно, что ему приходится заниматься поисками тела, но, увы, в умах многих тело и мозг неразделимы. Впрочем, именно это часто помогало Бладхаунду раньше. "Cherchez le corps". А мозг найдется поблизости.

Изготовление тела требовало столь же виртуозного мастерства, как и создание нейрокристалла. Настоящие мастера были в цене. После принятия нынешних законов они остались не у дел, подавляющее большинство предпочло уехать, чтобы безбедно жить на заработанное, остальные — ушли в столь глубокое подполье, что теперь не достать. Запрет не распространялся на нейрокристаллы домашних животных, но спрос и здесь стал падать. Мода прошла, к тому же зеленые уцепились за доводы против экстракции личности и хором затянули, что "раз для людей плохо, то и зверушек мучить не стоит".

Про Артемия Стогова поговаривали, что он готовил тело для президента — на всякий случай. И прошивщик у того тоже был. Верно это было или нет, Бладхаунд не знал, но в том, что Стогов был выдающимся профессионалом, не сомневался. А близость его к власти оставляла надежду, что мастер от дел не отошел.

— Слушаю! — произнес голос в трубке.

— Здравствуй, Артемий. Бладхаунд.

Несколько секунд Бладхаунд слышал только тяжелое дыхание — казалось, Стогов бежал кросс перед тем, как взять трубку.

— А, здорово, брат! — признал он, наконец, Бладхаунда. — Не забыл, значит? Как ты? Все нюхаешь?

— Я по делу.

— Да все по делу. Только вот времена нынче не те.

— Для моего дела это неважно, — и Бладхаунд изложил Стогову суть своей просьбы.

— А! — воскликнул Стогов, поняв, что от него требуется. — Собачка! Собачка — это не противозаконно! Собачку мы сделаем, в лучшем виде. Ты мне пришли только все про нее — ну там порода, размеры, особые приметы и все прочее. Ну и кристалл, понятное дело, замерь — у них стандартные гнезда слишком большие, все равно руками переделывать придется. Адрес запиши.

Бладхаунд послушно записал адрес. Стоя в пробке на въезде в Москву, залез в почтовый ящик и извлек все необходимые файлы. Януш позаботился обо всем — приложил даже аудиозапись лая Келли, чтобы мастер мог отрегулировать тембр.

Дома Бладхаунд застал Степана. Техник сидел за кухонным столом, крутил что-то в электронных внутренностях Тоши и не стал отрываться от работы, когда Бладхаунд вошел в кухню.

— Привет, шеф! — бодро воскликнул он. — Давненько не видались... А старушка твоя ничего, держится. Хотя я б на твоем месте поменял давно. Сейчас такие новенькие делают — ммм! Говорят, появились такие, ну, знаешь, как бабы настоящие, не то, что твоя коробка. И глаз радуют, а может и того, фичи соответствующие имеют.

Степан хохотнул.

Бладхаунд ничего не ответил. Смысла в антропоморфной домашней прислуге он не видел, а для секса существуют проститутки. Зачем мешать мозг и тело, если они хороши каждый сам по себе?

Процессор Тоши лежал слева от Степана. Бладхаунд аккуратно взял его. Небольшой, размером чуть побольше кристалла Янушевой псины. Яркий, синий снизу, переходящий в нежный перламутр сверху. Заводская окраска. У людей такого не бывает.

— Кристалл-то хороший, — сказал Степан, заметив его интерес. — Можно и в новую модель вставить. А если и блок памяти переставить, то это твоя старушка и останется, и она тебе большое спасибо скажет за новое тело. Давай кристалл, шеф. Почти закончил.

Бладхаунд протянул ему нейрокристалл. Степан устроил его в гнезде, прикрыл защитным слоем, затем внешней крышкой и запустил загрузку.

— Все в порядке, шеф! — доложил он. — Ее теперь с полчаса б не трогать, пусть старушка в себя придет. Если что не так, ты свистни, я поправлю. Но мой тебе совет — купи лучше новую. Стоит не так дорого, зато наворотов больше, забот меньше, гарантия опять же... Ну а так, как хочешь, конечно. Бывай, шеф!

Степан ушел. Тоша мирно гудела в углу. Бладхаунд сам сварил себе кофе и ушел к терминалу.

Вызвав информаторий, он взялся за Чистякова. Ровесник века, кандидат исторических наук, выдающийся историограф. Интерес к историческим личностям задал направление всей его научной работе — он старательно искал и находил в кристаллах следы великих деяний носителя, а на досуге пытался смоделировать кристаллы Гитлера и Сталина. На заре карьеры участвовал в грандиозном проекте по заказу церкви — моделировал кристаллы святых. Работал в институте мозга вот уже полтора десятка лет, сперва в отделе историографии, затем принял приглашение во вновь созданное при институте нейрокристаллическое отделение или — как называли его сотрудники и аспиранты, попросту — отдел бессмертия, где защитил докторскую. Там Чистяков проработал пять лет — вплоть до расформирования. После принятия закона о запрете на экстракцию личности молодое подразделение лишилось самого объекта исследований и было обречено.

Сейчас Чистяков являлся главным экспертом практически единственной официальной лаборатории страны. Подчинялся только директору института. Бладхаунд сохранил досье на Чистякова и переключился на директора. Вот с кем обязательно надо поговорить. Возможно, даже раньше, чем с Чистяковым.

Ефим Всеволодович Молодцов. Глубокий старик, но до сих пор возглавляет институт — значит, из ума еще не выжил. Бладхаунд скользнул взглядом по внушительному списку публикаций, в основном посвященных подготовке мозга к прошивке. Сыворотку для замедления разложения тканей после смерти тела изобрели до Молодцова, но он значительно усовершенствовал состав и по праву числился среди отцов-основателей нейрокристаллизации. А главное — именно он в свое время выступил основным инициатором создания отдела бессмертия, который и возглавлял все пять лет его существования. Значит, знает всех, кто проводил эксперименты с нейрокристаллами. Да и о Чистякове может рассказать.

Бладхаунд, забыв про кофе, принялся искать информацию про других ученых, работавших с Молодцовым.

Александр Левченко. Эту фамилию Бладхаунду напоминать было не надо. Ученый и политический деятель, он явился инициатором запрета на экстракцию личности и упорно пробивал законопроект, пока не получил за это пулю в легкое. Кажется, примерно в одно время с Разумовским. Не исключено, что в той же самой стычке. Только были они на разных сторонах — Разумовский с пеной у рта доказывал, что бессмертие прекрасно, полезно и дешево обходится государству. Разумовский не был ученым.

Левченко изучал нейрокристаллы в условиях экстракции, то есть, проще говоря, работал с адамами — в то время в ходу был термин "носители нейрокристаллов". Он доказал, что структура кристалла, в отличие от структуры живого мозга, неизменна, и объяснял этим волну затребованных носителями нейрокристаллов эвтаназий, предшествующих принятию запрета. "Я" не управляет мозгом, — писал Левченко, — а находится в клетке, управляемое извне неизменностью нейронных сетей. Невозможность учиться, невозможность развиваться, невозможность стремиться и достигать поставленных целей превращает жизнь в бессмертное существование в карцере".

Бладхаунд просмотрел список научных работ Левченко. Подавляющее большинство было датировано прошлым десятилетием. Похоже, под конец жизни ученый ушел с головой в политику.

Рядом с именем Левченко часто упоминалась другая фамилия. Вениамин Кривцов был идейным противником Левченко, но при этом, если верить мемуарам его сподвижников, и закадычным другом. Дипломная работа Кривцова была посвящена зависимости цвета нейрокристалла от химического состава крови, и в течение всей научной карьеры он не уходил от этой темы далеко. Кривцова интересовала в первую очередь психология. Он пытался понять, как внутренний мир человека влияет на вид его нейрокристалла. В своих бесчисленных порах с Левченко он отстаивал свой взгляд на бессмертие, полагая, что в вечность нельзя пускать кого попало. Он уверял, что все напасти, о которых говорил Левченко, коснутся лишь тех, у кого нейрокристалл подгнивает еще при жизни.

Вчитываясь в написанные Кривцовым строчки, Бладхаунд подумал, что неплохо бы сперва разузнать, чем конкретно занимался этот человек и каких результатов достиг.

Информаторий не располагал сведениями о том, что Кривцов умер или уехал за границу. Бладхаунд выяснил только, что институт он покинул со скандалом. Злые языки поговаривали, что не последнюю роль сыграло в этом тщеславие — коллеги и соперники Кривцова, Чистяков и Левченко, успели получить докторскую степень, а Кривцов со всеми своими грандиозными идеями остался не у дел.

Выяснить адрес и телефон труда не составило. Бладхаунд устало откинулся на спинку кресла. Определенно стоит позвонить Кривцову и договориться о встрече. А тот, глядишь, и наведет его на какой-нибудь след.

5. Кривцов

Ольга курила, забравшись в кресло с ногами. Кривцову нравились ее ноги — стройные, как у девчонки. Грудь, плечи и живот Ольги были полноваты, однако это Кривцову тоже нравилось. Не нравилась ему только складка на лбу. Она беспокоила. Не должно быть такого у женщины после хорошего секса.

Он положил сигарету в пепельницу, сел на ковер у Ольгиных ног и прижался щекой к ее коленям. Она запустила пальцы в его густую шевелюру. Он перехватил ее руку и поднес к губам.

— Веня...

— Да, любимая...

— Веня, скажи, только честно — ведь он все увидит?

Кривцов отстранился и взглянул на нее.

— Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду.

— Его коллекцию, — Ольга тоже закурила. — Он же всех коллекционирует. Наверняка захочет и меня.

— Для этого ему придется тебя убить, — заметил Кривцов.

Ольга взмахнула рукой. Огонек сигареты описал изящную дугу.

— Это не имеет значения. Так что, правда, что по этим твоим кристаллам можно увидеть все, что делал человек в жизни?

Кривцов вдруг заметил оттенки болотного в ее светлых кудрях. Поморщился. Он столько сил вложил в то, чтобы таких оттенков не появлялось.

— Это не так, — терпеливо пояснил он. — Разумеется, по нейрокристаллу невозможно прочитать биографию полностью.

— А как же все эти историки, которые выдают экспертизы? Или это ерунда?

Кривцов поднялся и зашагал по комнате. Эта привычка сохранилась у него с институтских времен — рассуждая, шагать по лаборатории из угла в угол.

— Это не ерунда. Но они никогда не работают с кристаллом вне контекста. Они только подтверждают или опровергают предположения, — он повернулся к Ольге и увидел непонимание в ее глазах. — Ну, давай на пальцах. Скажем, есть у меня кристалл, и я предполагаю, что он принадлежит некоему господину А. Я смотрю биографию А. и ищу следы этой биографии в нейрокристалле. Если они есть — значит, с некоторой долей вероятности можно утверждать, что предположение верно. Нет — значит, скорее всего, это другой кристалл и надо делать другое предположение. Это нудная, долгая и чаще всего неблагодарная работа.