Время Обречённых-2

И вот я снаружи, в лицо мгновенно бьёт обжигающий холодный воздух, резкие и частые порывы тут же взялись пробовать оторвать меня от кабины. Но это всё — дело привычное, я накидываю на скобу 'соску' и прижимаюсь в обшивке. Двое моих орлов раскорячились поблизости и неотрывно на меня таращатся, часто моргая — воздушные потоки вышибают им слёзы. Я не вижу выражения их глаз, но даже не сомневаюсь, что в них сейчас отражено одно общее для всех нас стремление: поскорей покинуть обшивку и ощутить, пусть ненадолго, свободный полёт. Вахмистр Никоноров уже заметил меня и зашевелился, как старший на правой плоскости, он тут же поднял белый флажок, показывая готовность своей группы. С левой плоскости поднял флажок поручик Божедаров. За ним поднял флажок и фейерверкер Николин, он со своей группой оседлал фюзеляж у аппарели заднего бортстрелка. Итак, все готовы. Отлично! Я оглянулся через плечо, пытаясь сквозь стекло рассмотреть кабину штурмана. И мне это удаётся. Но штурман медлит, знака от него всё нет и нет.

Резкий порыв ударил в спину и из-за парусности парашютного ранца потеснил меня с кабины. Совсем на чуть-чуть, но всё же неприятно. Цепкие пальцы и 'соска' помогли удержаться. Я давно привык к подобным игрищам ветра и новой его попытке сбросить меня, я противостоял машинально; меня больше беспокоит холодный воздух, от него в горле как всегда начало колоть, словно куда-то в гортань упёрлась сосулька. Я вновь повернул голову. Штурман как раз в это время дождался слов командира о высоте сто пятьдесят, и вот он поворачивается ко мне и сигналит флажком.

Выброска! Наконец-то...

Не теряя ни мгновения, я отмахнул своим флажком и отшвырнул его. В это же время открылись бомболюки и вниз падают ПДММы, тут же натягиваются тросы и высвобождают их парашюты. Вслед за ПДММами сигают гренадёры.

А я жду. Жду когда плоскости и фюзеляж опустеют и дождавшись, только тогда прыгаю в тёмную бездну. А где-то позади, отцепленный несколькими секундами раньше, к земле в район точки сбора несётся планер.

Верчу по сторонам головой и дёргаю кольцо. Тёмное небо покрылось куполами. Рассвет только-только занимается.

— — — — — — — — — -

* ТАОН — тяжёлая артиллерия особого назначения

Моя рота бежит, словно на привычном марш-броске, в среднем темпе, но всё же экономя силы и дыхалку. Силы нам ещё понадобятся. Здешнее поле по-видимому никогда не знало покосов, трава по пояс, а то и по грудь. И это хорошо, это просто-таки очень хорошо. Среди густого, зеленеющего после недавних дождей травяного моря попадаются редкие дубки и вязы, а к ним жмутся кустарники молодого лоха.

Мои бойцы, мои небесные гренадёры прут на себе полную выкладку. Какими силами располагают поляки, пока неясно. Поэтому лучше сразу захватить с собою всё то, с чем нас сюда выбросили. А коль надо, мы упёрли бы на себе хоть вдвое больше. Почему-то сейчас ловлю себя на странной мысли об обыденщине. Словно и впрямь нахожусь на полигоне, а рота готовится атаковать условного противника. И может быть, из-под вон того, к примеру, кустика выпрыгнет как тот чёртик из табакерки порученец из штаба полка, даст какую-нибудь вводную и мне придётся орать 'бронеходы с тыла!' или 'конница справа!'... И в то же время пришло ощущение обыденщины иного рода, будто я сейчас где-нибудь в лесах под Вальядолидом, рота продирается сквозь заросли и выскакивает на опушку, к которой из таких же не менее густых зарослей вылетает подразделение французских добровольцев и начинается жестокая рукопашная. Рукопашная, в которой я впервые своими руками зарубил человека. Не просто убил врага на расстоянии, не видя черт его лица, а сойдясь грудь в грудь, ударил бебутом по незащищённой голове...

Рядом шумно сопит мой ординарец ефрейтор Незагоров, которого я частенько кличу Антохой. Конечно, это не по уставу, но когда в подразделении живёт дух товарищества, формализм чинования исчезает сам собою. Незагоров весь обвешан подсумками, а на ремне через шею у него автомат. Ефрейтор один из немногих автоматчиков в бригаде, бойцы у нас вооружены в основном новенькими СВТ-38, реже АВээСками. Что та, что другая винтовка требуют хороших навыков обращения, а нередко и бережного обхождения, за что их не очень-то любят. Ну да ничего, мы как-никак не простая пехтура, мы гренадёры.

Где-то сзади и слева, в полуверсте от нас, трещат винтовки и лупят пулемёты. Бой идёт на северной окраине города, это третий батальон наносит удар сходу, используя фактор внезапности. И кажется, третьему батальону внезапность удалась, ляхи очухались, лишь когда гренадёры заняли пригородные кварталы. Пальба длится уже минут десять и только сейчас до моего слуха донеслись первые разрывы. Без сомнений, это мины. Наконец-то заговорили миномёты. По себе знаю, как они могут ободрить, особенно когда видишь сумятицу в боевых порядках противника. Что ж, теперь по идеи третий батальон начнёт продвигаться в более весёлом темпе, продавливая спешно организуемую оборону и в то же время притягивая к себе основное внимание гарнизона.

В принципе, замысел боя мне понятен, для этого не надо даже быть вхожим к нашему полковнику Васильчишину, достаточно иметь карту и проанализировать приказ комбата. Второму батальону нашего полка поставлена задача обойти Ольштынек с востока и с востока же ударить полякам во фланг. Ну а нам надлежало произвести фланговый охват с запада. Моя первая рота на острие удара.

Впереди раздались выстрелы. Сперва редкие, но вот они зачастили. Тут и гадать не надо, выдвинутый мною авангард натолкнулся на противника. Что ж, вполне ожидаемо, ведь там впереди железная дорога, уходящая от Ольштынека на запад к Остроде. Видимо, командир польского гарнизона решил на всякий случай обустроить у рельс позицию и тем самым прикрыть свой фланг. Надо полагать, на такой же заслон налетел или вот-вот налетит авангард второго батальона, только у них там, с той стороны, нет ж/д путей, а одни лишь грунтовые дороги.

Я взмахнул рукой, просигналив сбавить темп. Сигнал не пропал втуне, ведь меня в поле зрения держат десятки глаз. За спиной раздались команды офицеров и мне почудилось, что голоса подпоручиков Андрюшеньки Космацкого и Макса Тучкова девятого, моих взводных 'два' и 'три', звучат по-юношески звонко и взволновано. Вторя офицерам, резко зарыкали команды унтеров. Я оглянулся: рота замедлилась и стала продвигаться с пригибанием. Спустя пяток секунд глаза мои выхватывают удобный для наблюдения взгорок, я припустился к нему, а за мной по пятам не отстаёт Антон Незагоров. Надо бы оценить силы заслона, ведь наваливаться всей гурьбой на неведомо какого неприятеля — это по меньшей мере глупо, а по большому счёту — преступно.

Гребень взгорка, собственно, и гребнем-то нельзя назвать, скорее приплюснутая вершина, поросшая всё тем же молодым лохом. С неё мне открылась картина боя. Даже без бинокля я вижу поляков как на ладони. Но бинокль всё же достал из чехла, с ним оно как-то вернее. Вот она насыпь перед шпалами, она даёт какую-никакую защиту и небольшое, но всё-таки возвышение над местностью. По ту сторону рельс обосновалось около двух десятков солдат в угловатых конфедератках. Поляки не залёживаются на месте, стараются маневрировать вдоль насыпи, отползая назад и пригибаясь бегая влево-вправо. Они завязали бой с моим авангардом — с двумя отделениями первого взвода во главе с поручиком Лутошкиным. Три 'Л' — так среди нижних чинов и унтеров величают поручика. Три 'Л' означает его ФИО: Лутошкин Леонид Леонидович.

Бойцы авангарда залегли в траве и ведут плотный огонь. Брать поляков нахрапом Три 'Л' не решился. И я невольно обрадовался этому. Лутошкину, конечно, из-за насыпи не видно, а вот мне как раз очень даже хорошо видно, что поджидало бы его молодцов, рванись они на рельсы и за рельсы. Пулемёт. Льюис с устрашающе большим диском на девяносто семь патронов. Теперь-то пулемётчики покинули отрытую ячейку и поспешают к насыпи. Не удивлюсь, если польский командир решил, что на него наскочили не два отделения, а целый взвод или и того больше. Ибо плотность огня авангарда могла запросто ввести в заблуждение. Наши СВТэшки и АВСки скорострельные и притом с немаленькими магазинами. В Испании, было дело, мне дважды сдавались превосходящие по численности подразделения республиканцев и интернационалистов; в первый раз они решили, что нас самое меньшее втрое больше и дело их полный швах, а во втором случае они вообразили что их атакует чуть ли не сотня пулемётов. Конечно, тут сыграло свою роль и то, что республиканцы пять суток не выходили из боёв и смертельно устали, но тем не менее успех — это всегда успех.

К авангарду подтягивались остальные два отделения, теперь у Лутошкина весь взвод в сборе. И очень скоро, всего через полминуты, это весьма действенно сказалось на поляках — по ним начали бить почти полсотни винтовок и два ручных дегтярёва.

Я немного помедлил, всматриваясь в поле за насыпью до самого его окрайка, выискивая у ляхов резервы. И был вознаграждён — к ним и в самом деле спешили подкрепления. Насчитал около восьми десятков солдат, старавшихся держаться где трава повыше. Но как бы они ни пригибались, а всё же демаскировали себя, оставляя за собою просеку. Правда пулемётов из-за травы я не заметил, что вовсе не означает, что их нет, да и в численности подкреплений из-за той же травы, я мог ошибиться. Но зато мне открылся их замысел: этот рубеж обороны поляки сдавать не желали, половина их устремилась к месту перестрелки, другая половина завернула восточнее — к участку железной дороги, что ближе к городу, расширяя тем самым линию обороны, а несколько фигурок помчали на другой фланг, имея по-видимому задачу флангового охранения.

Бросил взгляд на часы. Отведённое комбатом время ещё не истекло. Рота вышла к железной дороге и отсюда я должен повести её прямиком в город — к станции, что располагается в западном районе Ольштынека. Подполковник поставил задачу захватить станцию и закрепиться в ней. Остальные роты шли за нами, их задача состоит в просачивании в южный район города, держа между собою визуальную связь. Будь Ольштынек покрупнее, думаю, наших сил просто не хватило бы для создания нужной плотности охвата. Но на наше счастье, это не так. Но всё же, когда нет сведений о численности гарнизона, подобные огибания очень рискованны. А ну как ляхи прорвут участок любой из рот и зайдут остальным во фланг и тыл? Кабы знать, сколько их там в городе засело... Эх, будь у нас штаты как у простой пехоты, я уверен, командир полка и комбаты выделили бы резервы. У пехтуры-то по четыре взвода в ротах, да по четыре роты в батальонах и по четыре батальона в полках. А у нас всего по три, кроме отделений во взводах. Впрочем, простую пехоту ведь не десантируют, в отличие от нас... Скоро должен подтянуться 24-й полк и бригадная артиллерия. Вот тогда-то ляхам точно никуда не деться.

Я опустил бинокль и сполз с вершины. И только успел это сделать, как по плоскому гребню прошлись три короткие очереди, как серпом срезав стебли травы и ветки лоха. Чёрт его знает, засекли ли меня? Думаю, скорее всего нет, наверное прострочили на всякий случай, ибо взгорок, понятное дело, удобное место для НП.

— Незагоров! — не поворачиваясь, позвал я ординарца, зная что он рядом. — Давай-ка, Антоха, срочно ко мне Тучкова и Космацкого.

Я перевернулся на спину, наблюдая как козырнул мой ефрейтор-ординарец и как он тут же опрометью умчался искать взводных.

Тучков 9-й и Космацкий себя ждать не заставили, прискакали и плюхнулись рядом. Лица разгорячённые, в глазах волнение и готовность штурмовать хоть само небо. Я смотрю на них и словно вижу себя несколькими годами ранее. Взводные одного выпуска — прошлогоднего, в войсках менее года. Двадцатиоднолетние подпоручики, оба белобрысы, с ровненькими усиками над губой, у Андрюшеньки Космацкого широкая кость и здоровенные кулачищи — и это при его тихом нраве, а Максим супротив него щупловат, тонкокост и шебуршной, носит баки, подражая своему дядьке генералу Тучкову 8-му. Мне понятен их азарт и также понятно их волнение, первый бой всё-таки.

— Господа взводные командиры, — обращаюсь к ним таким тоном, будто мы сидим в ресторации в обществе дам и светски говорим о погоде, — сейчас всё решает время. Важна каждая минута. Обстановка на настоящий момент следующая: первый взвод втянут в бой с заслоном противника, к полякам спешат до двух взводов подкрепления.

Я показываю рукой направление и продолжаю:

— Не менее половины штыков из сего подкрепления сейчас займут насыпь вот там. Второму взводу, — (Макс Тучков 9-й встрепенулся), — форсированным маршем упредить поляков и занять насыпь. У нас фора, господа, правда не большая... Третьему взводу, — (теперь подобрался Космацкий), — форсированное выдвижение вон в том направлении. Задача взвода: перейти насыпь и врезаться противнику во фланг. Вопросы?

— Никак нет! — слитно выдохнули подпоручики.

— Тогда, с Богом!

Они отсалютовали и умчались. А я вновь полез на вершину взгорка, на сей раз в самую гущу кустов. Рядом устроился Незагоров, улёгся у извилистых веток и, как и я, занялся рассматриванием местности.

Андрюшенька с Максом всё же успели. Бойцы первого взвода Лутошкина сковали внимание поляков, не давая им высовываться в наглую. Несколько тел в чужой форме застыли на шпалах и рельсах, замолчал льюис. Потери гренадёр мне не видны, мешает трава. Тучковский взвод сажен за полтораста от насыпи достиг намеченного Максом рубежа и резко завернул к дороге. Мне видно, как гренадёры Макса взлетели на насыпь и попадали на рельсы, тут же открыв беглый огонь. Мой расчёт оправдался, поляки не успели и, не доходя до полотна сажен двадцати-тридцати, напоролись на плотный огонь. Переднюю группу выкосило вчистую, остальные залегли и огрызаются из винтовок.

Перекатами я подобрался к противоположному склону вершины и увидал, как бойцы Космацкого перевалили насыпь, смяв пятерых, так и не успевших выполнить приказ, дозорных, да устремились ляхам в тыл. Что ж, тут самое время поднажать миномётами, чтобы окончательно поломать оборону противника. Но батарея явно опаздывает. Я оглядываюсь и замечаю фигурки своих миномётчиков. Они уже разворачиваются, готовясь к бою. Не сильно-то отстали, оказывается. Впрочем, неудивительно. Из двадцати пяти батарейцев миномёты прут девятеро — по одному на каждого. Двенадцать килограмм для 50-мм калибра — это немного. Тем более что миномётчики отборные бугаи, как их называет наш полковой начарт, так что моим бугаям грех жаловаться. Вот с батальонными восьмидесятидвухмиллиметровками или с полковыми стодвадцатками, тут да, упреешь изрядно. А батарейцы, гляжу, уже привели свои миномётики в боевое, распределили вьючные укладки с минами, да суетятся с приборами. Приборов у них не густо: две бусоли, дальномер да ПУО, всё это хозяйство поручик Божедаров тащил на себе. Мне не слышно, что там гаркнул напоследок комбатр, прежде чем припустить трусцой прямо на меня, точнее на облюбованный мною взгорок. Он резво взбегает ко мне и падает рядом.

— Решил, что можешь не успеть? — спрашиваю у него.