| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один.
Вспоили вы нас и вскормили,
Отчизны родные поля,
И мы беззаветно любили
Тебя, Святой Руси земля!
Теперь же грозный час
Борьбы настал!
Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один!
Приюты наук опустел:
Добровольцы готовы в поход.
Так за Отчизну к заветной цели
Пусть каждый с верой идёт!
Теперь же грозный час
Борьбы настал!
Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один!
Пусть каждый и верит, и знает:
Блеснут из-за тучи лучи
И радостный день засияет,
И в ножны мы вложим мечи!
Теперь же грозный час
Борьбы настал!
Коварный враг на нас напал,
Напал на нас!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один!
И каждому, кто Руси сын,
Кто Руси сын!
На бой кровавый путь один!
Глава 2.
Кирилл только под утро, перед самым восходом, закончил письма. Их было не так уж и много, на самом-то деле, но слова трудно давались ему в ту ночь. Как избежать всех "острых углов", но одновременно дать понять, что надвигается буря, которой ещё не было равных в истории? Как не показаться сумасшедшим — и между тем твёрдо и уверенно говорить о чём ты думаешь?
Однако Романов...Или Сизов? Или оба? Хотя, какое это уже имело значение? Ведь теперь был только один человек. И помыслы его были направлены только на одно дело...
Однако Кирилл, несмотря на трудность задачи, всё-таки верил в успех задуманного дела.
Это было свойство новой личности, доставшееся от Сизов, — упрямство, движение к цели во что бы то ни стало. Без целеустремлённости, понимания важности цели Кирилл Владимирович никогда не стал бы работником ГРУ, а после и КГБ. Юность сделала его двуличным: на службе и даже в кругу друзей (немногочисленных, по правде говоря) не было человека, более преданного делу строителей светлого будущего и партии. Сослуживцы шутили, что только четверо человек могли бы похвастаться тем, что знают "Капитал" наизусть: Маркс, Энгельс, Ленин и, конечно же, Кирилл Сизов. Правда, в знании последнего было всё-таки несколько больше уверенности. Как-никак, у Ильича уже не получилось бы проверить на память "Капитал". Как, собственно, и у Карла с Фридрихом...
Но глубоко внутри Сизова, где-то там, под самым сердцем, всегда прятался романтик. Да, белые тоже не были идеальными людьми. Во всяком случае, не все. Многие были готовы пойти на подлость, предательство, низость, выказать трусость. Многие презирали красных, называя их быдлом и мародёрами, копошившимися в чреве рухнувшей страны, а потом переходили на сторону презираемых по самым разным причинам. Иные не видели в причинах успеха большевиков ничего, кроме поддержки Германией. А ведь не понимали, что народ шёл за обещаниями изменить опостылевшую жизнь, шёл из ненависти к "барам", из-за многовекового презрения "чистеньких" к "черни"...
Да, большевики тоже были по-своему правы, идя на переворот. Однако Сизов не мог признать полной правоты за теми, кто подбросил дровишек в тлевший огонь ненависти. Кирилл презирал тех, призывал к превращению войны империалистической в войну гражданскую — войну брата против брата, отца против сына, войну против своего же народа. Сизов ненавидел тех, ратовал за поражение своей страны, или спокойно разъезжал в пломбированном вагоне, благосклонно предоставленном правителем государства, с которым Родина ведёт борьбу. Меньше, чем изменой, это трудно было назвать.
Двуличие, двойная жизнь нелегко давались Кириллу. Продвижение по карьерной лестнице, устремление к сокрытым тайнам истории, хранившимся в архивах, желание докопаться до правды, понять суть Гражданской войны — и постоянные депрессии. Упадки настроения, которые еле-еле удавалось скрывать, ссылаясь на усталость от работы. Тогда Сизов с головой уходил в своё дело, в работу с агентурой, карьеру. "Топил" себя в повседневности, лишь бы отвлечься от тяжёлых мыслей и тёмных чувств.
После развала Союза это стало делать намного проще. Как-то уж очень легко в стране оказалась целая прорва либералов, монархистов, "извечных" противников коммунистической власти, боровшихся против произвола партии в прямо на работе, в мягких креслах "высоких" кабинетов...
Как грибы после напоенного радиоактивной пылью дождя вырастали все эти либеральные, анархические, даже монархические движения и кружки. И всё-таки стало ещё горше: свобода превратилась во вседозволенность, вседозволенность — в безнаказанность, а безнаказанность — в анархию и кровь. Это до боли напоминало зарождение коммунистической власти. Только никакой войны, которую почти удалось выиграть, не понадобилось для краха государства. Правильно сказали на Западе: "Всесильное Политбюро подняло руки кверху и просто сказало: "Мы сдаёмся".
Именно после той разрухи Сизов всё более укреплялся в своей правоте: красный путь был неправильным. Хотя бы методами, которыми он создавался. Красным он стал от крови, а не от чего-либо ещё. И вот теперь он рухнул, через семьдесят лет, оставив тысячи проблем. И всё-таки...всё-таки Кирилл с необыкновенной теплотой вспоминал былые времена, когда никто не предлагал брать столько суверенитета, сколько можно унести, оружие не превращалось в хлам, заводы — в руины, а стадионы — в рынки...
К вечеру второго февраля Великий князь Кирилл Романов вернулся домой. Там встречала своего контр-адмирала Даки, Виктория Фёдоровна, самая красивая женщина, которую когда-либо встречал Кирилл Романов. Сизов, впрочем, не очень оценил внешность немки...Надо было поработать над окончательным соединением двух разумов...Катарсис не решил всех проблем...
— Я так ждала тебя! Где ты был, Кирилл? По городу всё чаще ходят глупые слухи о недовольстве. Будто бы бунт назревает: чернь решится пролить благородную кровь, — внезапно Даки замолчала. — Что с тобой, тебе нехорошо? Ты какой-то другой сегодня...
— Даки, не беспокойся, всё хорошо. Просто я окончательно понял, что Господь не зря сохранил мне жизнь в грохочущем аду "Петропавловска".
Сизов решил, что речь Кирилла слишком уж пафосная. Но — что поделаешь? Ведь всё-таки Романов говорил правду... А пока Кирилл радовался возвращению к Даки, его посланцы с письмами уже спешили в самые разные уголки империи...
Выглядевший старше своих лет человек в вице-адмиральской форме нервно ходил по своей небольшой каюте.
Сейчас на лице, словно состоявшем из одних нервов, особенно были видны морщины, залегшие в уголках рта, оттенённого синевой коротко выстриженных усов и бороды. Глаза устремились куда-то вдаль, к желанной и неблизкой цели. Вместе с поистине ястребиным, очень крупным носом это делало вице-адмирала похожим на птицу, на орла.
Как человек, адмирал подкупал собеседников искренностью, честностью и прямотой. Он, будучи скромен и строг к себе, отличался добротой и отзывчивостью к другим. Чистота души Колчака находила выражение в его невероятно редкой, обворожительной улыбке, делавшей обычно строгое лицо адмирала по-детски привлекательным. Правда, многие замечали во флотоводце лишь нервного скандалиста, не желая понять истинной сущности Колчака. Может, тому способствовал образ жизни вице-адмирала, не особо способствовавшей общению с кем-либо кроме своих матросов и офицеров.
Александр Васильевич был замкнутым, кабинетным человеком. Чтение книг — вот было одним из его любимейших способов времяпрепровождения. Очень часто Колчак становился угрюмым, неразговорчивым, а когда говорил, то терял равновесие духа, обнаруживал крайнюю запальчивость и отсутствие душевного равновесия. Но он легко привязывался к людям, которые были постоянно возле него, и говорил с ними охотно и откровенно. Умный, образованный, Колчак блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к этому, очаровать своего собеседника. Может, именно потому подчинённые готовы были ради него в огонь и в воду...
Раздался стук в дверь каюты.
— Прошу, — бросил вице-адмирал.
Дверь не без скрипа отворилась, и на пороге возник молодой, лет тридцати, офицер, подполковник. Худощавый, в очках, он немного суетился, отдавая честь. Кто бы мог подумать, что это начальник штаба Морской дивизии: впечатление строевого офицера он совершенно не производил.
— Не до формальностей. Как обстоят дела в дивизии? — перешёл сразу к делу вице-адмирал. Сейчас Колчаком овладело душевное волнение, производившее не самое благостное впечатление.
— Всё хорошо. Некоторые низшие чины жалуются на плохое снабжение. Однако это не только в Морской дивизии, а повсюду. Справимся как-нибудь, — пожал плечами подполковник.
— Я знаю. Скажите, готовы ли солдаты в любой момент к исполнению операцию? — Колчак смотрел прямо в глаза собеседнику.
— Частично, — уклончиво ответил подполковник. — Видите ли, Александр Васильевич...Солдаты, как Вы знаете, у нас не самые лучшие. Поэтому я не думаю, что вся дивизия готова в любой момент погрузиться на корабли и отправиться воевать. Но приказу он подчинятся.
— Хорошо, — Колчак вздохнул. — Благодарю Вас, можете быть свободны. Я как раз и хотел это услышать.
— Благодарю, — подполковник так и не понял, к чему вообще было его вызывать. Но приказ есть приказ. — Честь имею.
Вице-адмирал, собственно, попросил некоторое время назад, чтобы кто-нибудь из штаба дивизии должен сообщил о состоянии и моральном духе солдат. Вот и послали Верховского — отдуваться. Правда, он практически не знал настоящего состояния дивизии, начальником штаба которой являлся. Однако подполковник привык бегать по начальству — потому и отправили, уже как-нибудь отведёт внимание Колчака...
Александр Васильевич был настолько взволнован, что даже не заметил, как Верховский вышел из каюты. Всё из-за письма, совсем недавно доставленного вице-адмиралу, совершенно не ожидавшего внимания со стороны Великого князя Кирилла Владимировича...
Колчак знал Кирилла по Порт-Артуру. Вспомнилось, какой эффект произвёл взрыв "Петропавловска" и гибель адмирала Макарова, чудесное спасение третьего в ряду претендентов на российский престол...Александр Васильевич думал, что всё это осталось в прошлом, лишь изредка напоминавшем о себе.
Однажды, например, встречи с Колчаком попросил сын Макарова, пришедший с проектом по обустройству флота. Стол вице-адмирала уже давно ломился от многочисленных проектов, записок, записочек, постоянно прибывавших тем или иным путём. Колчаку это уже начало потихоньку раздражать. Поэтому сына героя русско-японской войн один из офицеров загодя предупредил: "Как потянется Колчак к столу — убегай зигзагами! Иначе свинец умаешься выковыривать".
"Аудиенция" продолжалась считанные минуты. Едва Александр Васильевич потянулся к столу, чтобы достать какую-то бумагу, в надежде отвлечься от пафосного, наполненного романтикой "прожекта", как младший Макаров ретировался. А если честно, то попросту сбежал из кабинета, в двух-трёх фразах попросив прощения за назойливость. Колчак в ответ на это лишь удивлённо поднял брови, но задерживать молодого офицера не стал. Мало ли, что заставило его так спешно откланяться. Лишь много позже вице-адмирал узнал про добрый "совет" юному Макарову.
Мысли Колчака меж тем вернулись к тексту письма, ещё более неожиданному, чем адресант. Великий князь писал о создавшемся в Петрограде опасном положении, о том, что вскоре вспыхнет не просто восстание, но — революция. Вице-адмирал читал и перечитывал, читал и перечитывал последнюю страницу письма...
"...Я уверен, что она поколеблет страну и не даст нам шанса победоносно закончить войну с Врагом. Это нельзя остановить. Но это можно предотвратить. Его Императорское Величество не хочет никого слышать, кроме свитских. А те ничего не понимают ни в войне, ни в политике, лишь только — в неприкрытой лести.
Боюсь, настают смутные времена. Кровавые времена, и флот будет очень серьёзно взволнован ими. Столица, я не сомневаюсь, окажется в руках восставших: в Петрограде нет и десятка достойных и умных людей, которые в силах остановить кровопролитие.
Поэтому я прошу Вас, господин вице-адмирал, удостовериться в боеготовности вверенного Вам флота. Сможете ли Вы в случае беспокойства и волнения в обеих столицах удержать матросов и офицеров в повиновении, отгородить Крым от внешнего мира на некоторый срок, необходимый, чтобы страсти улеглись?
И ещё. Зная, что Вы не совсем поддерживаете сегодняшнее положение дел, готовы ли в самой сложной обстановке прислушиваться к моим словам? Я надеюсь, что смогу протолкнуть идею скорейшего начала Босфорской операции. Однако в будущей обстановке это будет весьма трудно сделать. Один я вряд ли справлюсь. И весь успех давным-давно задуманного Вами предприятия будет поставлен на ту же чашу весов, что и спасение России от революционной бури.
Боюсь, мне придётся пойти на некоторые шаги, которые совершенно меня дискредитируют в глазах широких масс. Сомневаюсь, что иначе мне удастся удержать нашу Родину от поражения в войне. Но другого пути, которым мы можем победить Врага, я не вижу.
Прислушайтесь к моим словам, Александр Васильевич, прошу Вас.
Уповаю на Господа и на Ваше благоразумие"
Вот эти строки и не давали Колчаку покоя. О чём хочет сказать Великий князь? На что намекает? Из его слов ясно лишь то, что вскоре произойдёт взрыв, который сметёт царя и правительство. Возможно, так и есть, всё давно к этому шло. Слабое, безвольное правительство, в котором мог работать только Григорович, но не дали работать, не пустили в министры-председатели... Милюков правильно говорил, что всё, происходящее на верхах, это или глупость, или измена. Скорее, конечно, второе...Хотя...В России может и глупость власть имеющих стать причиной многочисленных бед...
И как же должен воспринять слова Великого князя он, Колчак? Если Кирилл Владимирович прав в своих мрачных предсказаниях, то...то не быть Босфорской операции, а вместе с нею не быть и скорой победе России, всем планам и мечтам Колчака не быть...
И что же делать? Что же сделать ради победы? Не будь слов о борьбе с Врагом, с Центральными державами, Колчак давно выкинул бы эту бумажку...
Но...Чего нельзя сделать ради победы в этой войне? Нет, никакой подлости нельзя допустить, ничего такого, что может запятнать радость победы. Но — победа...Но — бесчестие предательства...Но — война...
Вице-адмирал стал нервничать ещё больше. И всё-таки прошло семь или восемь минут, а Колчак уже сидел за столом, составляя ответ. Ради победы, ради Босфорской операции, ради России...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
