Век неспокойного солнца. Часть 2

— Весной, — Улыбалась Люба, — Место такое красивое, на берегу залива. Дом, правда, старенький, участок совсем запущенный, но приведем в божеский вид. Все будет тип-топ.

— А Алешка где?

— Ну где ему быть — на студии, конечно.

— А делать что надо?

— Ох, Денис, дел там немеряно. Я хочу вытащить из дома старый хлам и устроить торжественное сожжение. Одной мне не осилить, сам понимаешь.

"А брат на что?" — Хотел спросить Денис, но вовремя прикусил язык. В последнее время он ловил себя на том, что думает о Петрове слишком часто и не так, как следовало бы. Он пытался злиться, вспоминая, что потерял из-за бывшего подполковника, но злость уходила так же быстро, как и рождалась, а вместо нее оставалось чувство потери. То самое, которое он впервые ощутил на неудобном диване в комнате Любы. И в этот раз он поддался на уговоры подруги как раз потому, что надо было как-то изменить еженедельную рутину, разорвать замкнутый круг, в котором он оказался после смерти Жоры. Работа-дом-родители-поездки на кладбище. Именно так Денис жил в последние полгода. Изредка — звонки из Америки и разговоры с дочерью и Викой. Иногда он звонил им сам, но разница во времени не позволяла делать это слишком часто, да и Вики нередко не оказывалось дома, а беседовать с ее новым мужем Денису было нелегко. Олег не скрывал своего отношения к геям, откровенно презирая "петухов". И звонки становились все реже, а общение все короче.

Когда за окном машины вместо многоэтажек замелькали огороженные участки со старенькими домишками, Люба впервые расслабилась. Теперь она была уверена, что Денис не вернется с полдороги. Конечно, из Ольгино можно было уехать и на электричке, и на пригородном автобусе, но это было сложнее, чем просто выйти из машины и сесть на метро.

Она свернула с шоссе влево, аккуратно объезжая выбоины и колдобины. Денис всю дорогу курил, молчал, думая о чем-то своем. Временами на его лицо словно набегало какое-то облачко, он мрачнел, вздыхал и лез за очередной сигаретой в карман. Люба не спрашивала его, только молилась про себя, чтобы Костя оказался в этот день здесь, в Ольгино. Она не успела с ним договориться, наивно понадеявшись, что брат приедет, как приезжал сюда каждые выходные. Но у самых ворот ее вдруг охватил страх — вдруг она ошиблась, вдруг Костик занят, и ее задумка окажется сорванной.

Машины Кости на участке не было, и Люба испытала неожиданное чувство отчаяния. Все шло не так, наперекосяк, неправильно. Она дура, ей надо было под любым предлогом уговорить брата приехать. А теперь придется опять врать — врать, что она забыла ключ от дома, что надо возвращаться...И в следующий раз вытащить сюда Дениса будет намного сложнее.

— Красивый дом, — Сказал Денис, вытаскивая очередную сигарету, — Мы перекусим сначала? Что-то я проголодался снова. Слушай, а там кто-то ходит внутри. Двери-то у тебя запираются? Вдруг ворье?

— Может, посмотришь? — Про себя Любка взмолилась всем богам, которых знала, — А то я боюсь сама.

Денис вышел из машины и направился в дом. По дороге он подхватил с земли какую-то палку и решительно открыл дверь.

На втором этаже, действительно, ходили. Скрипели половицы, кто-то что-то двигал, грохотал каким-то железками. Денис успел удивиться, что воры не бояться быть застуканными хозяевами, ведут себя совершенно свободно, когда по лестнице что-то свалилось вниз, и он услышал чертыхание.

Костя не удержал в руках какой-то старый чемодан, точнее, у чемодана оторвалась сгнившая ручка, и он слетел по ступеням, по дороге рассыпавшись на части. Костя бросил ручку следом и выругался.

В ответ снизу послышался возглас. Петров перегнулся через перильца и встретился взглядом с Денисом. От изумления он сел прямо на пол, потеряв дар речи. Денис что-то невнятно пробормотал и, повернувшись, выскочил из дома.

Люба со своего места видела, как дверь широко распахнулась, и на крыльцо вылетел Денис. Широко размахнувшись, он запустил палкой куда-то вбок и опустился на ступени, обхватив руками голову и уткнувшись лицом в колени. Следом выбежал Костя, едва не споткнувшись о сидящего человека.

Люба, так и не вышедшая из машины, до боли сжала пальцами оплетку руля. Эти двое — о чем они говорят сейчас, о чем думают? Вот Костя сел рядом с Денисом, вот обнял его за плечи. Но Денис руку сбросил, хотя с крыльца не встал. И головы в сторону ее брата не повернул. Вот он снова полез за сигаретами, глядя в сторону. А Костя поднялся и стоит перед ним, наверное, что-то объясняет.

"Надо уехать, — подумала Люба, — Пусть они сами разбираются, без свидетелей. Я свое дело сделала, а проклинать меня или благодарить — это им решать и не сейчас, потом."

Она повернула ключ в замке зажигания и дала задний ход. Машина отъехала назад, на дорогу, развернулась и неожиданно заглохла.

Люба недоуменно взглянула на панель. Стрелка указателя бензина стояла на нуле.

"Растяпа! И ведь хотела заправиться по пути. Все у меня сегодня через задницу!"

Она вышла из машины и вернулась к дому. На крыльце уже никого не было, и Люба осторожно потянула на себя входную дверь, мимолетно удивляясь абсолютной тишине внутри.

— Костя, — Негромко позвала она, — У меня машина заглохла посреди дороги. Помогите дотолкать до участка, а?...

Брат вышел из кухни. Он был сердит и подтягивал старые спортивные штаны с пузырями на коленках.

— Дотолкаем. А ты поесть сделай что-нибудь. Там, в сумке на кухне посмотри.

Денис вышел следом. У него тоже было нерадостное выражение лица. Он молча прошел мимо Любы, невежливо отпихнув ее локтем в сторону, и ей тотчас же захотелось плакать. Она вообще в последнее время отмечала за собой повышенную слезливость. Наверное, это было связанно с беременностью, о которой Люба еще никому не успела сказать, даже мужу. Вместо нормального токсикоза она теперь хлюпала носом по любому поводу и без повода тоже.

Люба беспомощно взглянула на Костю, но он уже спешил следом за Денисом и не смотрел на нее. Молодая женщина растерянно прошла на кухню. На столе в беспорядке валялись пакеты, и стояла черная Костина сумка. Люба стала разворачивать свертки, часто моргая, чтобы не туманилось в глазах.

Когда мужчины вернулись в дом, она уже вовсю ревела, размазывая по щекам черные потеки от туши.

— Ну, привет, — Огорченно сказал Костя.

— Благими намерениями...— Невесело продолжил Денис, наклоняясь и отряхивая с брюк песок, — Люба, успокойся. Что плакать-то? Машину мы во двор закатили, все в порядке.

— Причем тут машина? — Отчаянно закричала Люба, — Да плевать мне на машину! Я же видеть не могу, как вы мучаетесь!

Константин и Денис переглянулись. Они оба чувствовали себя чрезвычайно неловко перед плачущей женщиной. Их общение ограничилось сумбурным монологом одного и односложными ответами второго. Ни один из них не сказал другому того, что мог и хотел бы сказать.

Люба постепенно успокаивалась, Костя напоил ее минералкой, отвел к рукомойнику во дворе. Денис смотрел из окна, как брат с сестрой о чем-то переговаривались на улице, как Костя погладил женщину по щеке, вытирая с нее капли воды.

Злость на Любу прошла, хотя первым желанием Дениса было сказать подруге все, что он думает о ней и ее брате. Но он уже давно привык подавлять первые — спонтанные — желания. В конце концов, Люба хотела добра, и ее нельзя было винить за вполне естественный для женщины порыв помирить близких людей.

Денис усмехнулся. Для Кости встреча была столь же неожиданной, но он быстрее пришел в себя. Бросился уговаривать задержаться, поговорить. И Денис расслабился, согласился остаться. А сейчас ему в очередной раз приходилось копаться в себе, мучаясь сомнениями — правильно ли он поступил.

Люба с Костей вернулись на кухню. Женщина еще всхлипывала, но как-то изнутри, непроизвольно. Это напоминало отшумевшую грозу — тучи уже унесло в сторону, солнце залило все вокруг, через все небо протянулась радуга, запели птицы, но нет-нет и долетят раскаты затихающего грома.

Денис приглашающе повел рукой. За размышлениями он успел сделать бутерброды, порезать в миску молодой редис и зеленый лук, заправив салат сметаной, разлить по кружкам кофе из термоса.

— Ого, — Радостно сказал Костя, — Быстро ты, однако. Мы, вроде, недолго умывались.

— Есть охота, вот и поторопился.

— Не злись, — Люба уткнулась лбом в плечо Дениса.

— Глупая, — Он обнял молодую женщину за плечи и поцеловал в макушку, — Разве на тебя можно злиться долго?

Она взглянула ему в глаза с надеждой. Что-то изменилось в лице Любы, хотя Денис не мог сразу уловить это изменение: черты стали мягче, задумчивее, она словно прислушивалась к чему-то, происходящему глубоко внутри.

— Что-то с тобой....Ты совсем другая стала.

Люба кивнула, мгновенно переходя от слез к улыбке.

— Догадайтесь с трех раз.

— И догадываться нечего, — Костя взял кружку с кофе и пододвинул к себе тарелку с бутербродами, — Забеременела?

— Ууууу....сыщик. Даже поинтриговать не дал, — Люба разулыбалась еще шире, — Двенадцать недель уже.

— Вот это да! — Денис притиснул Любу к себе, — Здорово! А Лешка знает?

— Пока нет. Вот к врачу схожу на этой неделе и обрадую. Если все нормально будет.

— Ну а почему что-то должно быть ненормально? — Костя пожал плечами и взял следующий бутерброд с тарелки, — Ты у нас крепкая, здоровая, в смысле — ничем не болела. Родишь, как все рожают.

— Знаешь, как называют таких, как я, акушеры? — Люба, наконец-то, села за стол и осмотрела его хозяйским взглядом, — Старорожалки нас называют, вот как. Мне ведь уже тридцать, а детей у меня не было. Да и беременностей тоже.

— И в сорок рожают, — Заметил Денис, тоже усаживаясь за стол, — Кстати, у меня мать работает в Институте матери и ребенка. Хочешь, она тебя наблюдать будет?

— А можно?

— Почему нет? — Денис усмехнулся, — Я с ней поговорю....завтра.

Костя бросил на него быстрый взгляд. "Завтра" — это была призрачная надежда на то, что Денис останется здесь до следующего утра. Хотя это могло означать только то, что он просто завтра заедет к родителям. Или позвонит им. Но по лицу Дениса ничего определить было нельзя.

Глава 15.

Из ежедневника Алексея Коноваленко.

"2 июля. Суббота.

7-30. Заехать за П.В. и отвезти его в аэропорт.

Потом на рынок и купить для З.И.: десять килограммов картошки (псковской или новгородской, хохлятскую и белорусскую не брать!), два кило риса, по полкило чернослива, изюма, кураги, триста грамм кедровых орешков (это для сладкого плова, обожаю, как Зоя Ивановна его готовит, казан бы съел, да Хозяин будет смеяться). Еще купить яблок или груш — три кило, петрушку, укроп, кинзу, немного гвоздики и душистого перца. Взять килограмм творога и килограмм сметаны. Если будут — еще три литра сливок. Отвезти все З.И. на дачу и до среды свободен! Можно будет подхалтурить — Хозяин на это дело закрывает глаза, а мне лишняя копеечка."

Никуда не торопясь, Алексей ехал по Суворовскому проспекту. Вечер выдался удачным — он уже подвез четверых клиентов и положил в карман несколько пятидесятитысячных бумажек. Коноваленко искал обменник с более-менее приличным курсом. Он заработал сегодня приблизительно сотню гринов, но переплачивать лишнего не собирался. У светофора его машине махнула рукой девушка в светлом платье, и Алексей решил тормознуть.

— Мне в Купчино.

— Ого, — Алексей уже подумал отказаться, но девчонка была симпатичная и чем-то напоминала Любушку, — Ладно, садись. Денег-то хватит?

— Хватит, — Она беззаботно тряхнула короткой челкой и села на переднее сиденье, рядом с ним.

— Пристегнуться не забудь, — Напомнил клиентке Алексей и нажал на газ.

Чем больше он смотрел на пассажирку — тем сильнее она напоминала ему Любу. Такая же мальчишечья фигурка, похожий овал лица, средней длины волосы, собранные на затылке в "конский хвост". Девушка смотрела в окно, подпевая одними губами музыке из магнитолы.

Лешке вдруг безумно захотелось ощутить в ладони ее маленькую грудь, сжать тонкие обнаженные руки, прижаться к этим напевающим беззвучно губам. Он представил себе, что рядом с ним сидит Люба, а не чужая девчонка. Мимоходом он взглянул на часы. Шесть вечера.

— Мне сюда, на Бела Куна. Следующий поворот и многоэтажка на углу. Останови там.

Леша кивнул. Он лихорадочно соображал, как ему завязать знакомство. Долгая дорога была совершенно глупо потрачена на сексуальные мечты. И теперь у него оставались минуты.

— Слушай, а ты очень торопишься? Может, съездим куда-нибудь...в ресторан или в кафе.

Девчонка насмешливо посмотрела на него:

— Это ты всю дорогу обдумывал или тебе сейчас в голову пришло?

— Сейчас пришло, — Признался Леша, — Ты очень симпатичная. Не хочу тебя потерять. Меня Лешей зовут.

И Алексей постарался улыбнуться как можно обаятельнее. Девушка посмотрела на него, прищурившись.

— Вообще-то я не тороплюсь. Просто надо к экзаменам вступительным готовиться. Ладно, поехали. Устрою себе праздник перед долгой зубрежкой.

Она снова встряхнула челкой и засмеялась. Лешка тоже засмеялся — от счастья, что все получилось.

— Меня зовут Мила. А куда мы поедем? Назад, в центр?

— Можно и не в центр. Можно в какой-нибудь загородный ресторанчик...

Они просидели в ресторанчике до двух часов ночи. Лешка подливал Миле вино, сам не пил, отговариваясь тем, что за рулем. Он уже выяснил, что Мила приехала поступать в институт из Луги, что снимает квартиру до поступления, а потом рассчитывает переехать в общежитие педагогического, потому что из Купчино добираться далеко, что подружками пока обзавестись не успела — только-только квартиру сняла, что уверена в своих силах и рассчитывает поступить с первого раза.

О себе Лешка наврал с три короба — что машина принадлежит ему, что он сын директора завода и имеет свой небольшой бизнес, что денег у него куры не клюют, а любимая девушка до сих пор не встретилась. Он чувствовал, что нравится Миле, и от этого хотел ее еще больше.

На обратном пути он свернул на проселочную дорогу. Еще стояли белые ночи, но в лесу было темно. Мила дремала на заднем сиденье — Лешка споил ей почти две бутылки вина.

Заехав на какую-то полянку, Алексей вышел из машины и открыл заднюю дверь. Мила сначала не поняла, что происходит, но когда Коноваленко начал стаскивать с нее платье, рванулась и закричала.

Лешка опрокинул ее на землю и навалился сверху. Он не вслушивался в плач, просьбы, стоны. Когда Мила попыталась расцарапать ему лицо, Коноваленко без размышлений нанес ей несколько сильных ударов поддых. Он плохо соображал, что делает; мелькало перед глазами лицо Любы, Алексей представлял себе именно ее — плачущую, сломленную, жалко хватающуюся за его безжалостные руки.

В какой-то момент Мила сделала еще одну попытку отбиться от насильника — из последних сил вцепилась в Лешкину ладонь зубами. От неожиданной боли Коноваленко окончательно вызверился. Он с размаху ударил девушку кулаком в лицо, потом еще и еще раз, чувствствуя, как под ударами трещат и ломаются кости. Тело девушки обмякло, и Лешка, торжествуя, вогнал в него колом стоящий член.