Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

Там, где в двадцать первом веке рассекали роллеры и скейт-бордисты, наклонной травяной горкой спускался вал. Многоуровневые автомобильные развязки будущего представали перед путешественницей обычными утоптанными грунтовками и площадями. Улицы казались более широкими, а деревья более высокими из-за одно— и двухэтажных построек. Церквушки, больше похожие на соборы, блистали красой и зазывали песнопениями.

И вездесущая брусчатка. Именно она умиляла Епанчину больше всего. Пролетки, скользившие по улицам, нещадно терзали уши, но Вера радовалась звонкому перестуку копыт, веселому ржанию. Еще не смирившись с вынужденной прогулкой в прошлое, девушка хваталась за каждую деталь, как за спасительную соломинку, потому что ум отказывался принимать происходящее, требовал рациональных объяснений, коих не было. Поэтому Солнцева восторгалась кружевами ручной работы, велосипедистами, медлительностью, зазывами мальчишек покупать последние печатные новости, афишами на круглых тумбах, дворниками в белых передниках, инокинями, блеском куполов...

Вера копалась в голове, вытаскивая на поверхность из глубин памяти лоскутки знаний, прикладывала к реальности, сравнивала расхожести...

Зря на уроках истории преподают историю городов и стран. Зря не преподают историю людей. Ведь города делают ни мощеные улочки или узкоколейки, ни архитектура или оборонительные конструкции. Нет! Города делают люди! Почему в учебниках не писали, что жители Херсона образца тысяча девятьсот двенадцатого крайне дружелюбны и улыбчивы? Почему преподаватель не говорил, что мода на летние женские перчатки уже прошла, но в силу своей закостенелости и отдаленности от столиц мировой моды, горожанки продолжают ими пользоваться? Почему книги умалчивали о таком огромном количестве дирижаблей и воздушных шаров?

Солнцева замерла на месте, растерянно глядя перед собой. Глаза судорожно забегали — не было в источниках полученных знаний описания именно этого момента — дирижабли. Еще раз убедившись, что нигде в подкорке не завалялось воспоминаний, Вера подняла взгляд — огромные, похожие на кашалотов, и удивительно маневренные транспортные средства густо засевали полупрозрачное небо над рекой. Впереди был порт, там были корабли у причалов, лодки и небольшой паром. И над всем этим торгово-оборонным мирком плавали пожиратели пространства.

Оглянувшись и проведя взглядом проехавшую мимо молодую пару на дуплекс-велосипеде, гостья из будущего предположила, что время, в которое она попала, не просто прошлое, а какое-то параллельное прошлое. Хотя, стоило признать, две яркие отличительные черты — велосипеды и дирижабли — не дают веских оснований для подобных выводов. Однако, как вариант, можно принять за точку отсчета: Веру закинуло в некую параллельную реальность, экспериментальную ветку, чтобы она — Солнцева — смогла повлиять на ход событий и предотвратить нечто глобально разрушающее; а возможно, и делать ничего не придется, но тогда результатом этого ничего-не-делания станет нечто в будущем... Ох, как все запутано! И пугающе. Вера была не готова на подвиги, и надеялась, что геройствовать не придется. Просто жить чужой жизнью.

А вот это угнетало. Опустилось тяжелым грузом на плечи, заставило прикрыть глаза. Чтобы не уплыть по течению обстоятельств и поскорее влиться в поток размеренной жизни прованса, Вера решила, что немного комфорта и изобретений из ее будущего не повредит. Поэтому, отогнав упаднические настроения, расправила плечи и решительно направилась в сторону ремесленнического квартала.

Зайка, прыгающий у ног, и наткнувшийся на стайку шумных ребятишек, внезапно замер и с открытым ртом устаивлся в небо. Вера поспешила последовать примеру мальчишек и сама чуть не лишилась дара речи — над городом плыл "кашалот", пересекая улицу поперек, надвигался на крыши невысоких домов и вызывал бурю восторга не только у детей.

— Монгольфье! Монгольфье! — восторженно шептали прохожие, смущая в очередной раз дипломированную студентку. "Цеппелин" — Вера помнила, а "Монгольфье" — нет. Все возрастающий интерес к происходящему не оставлял места для переживаний и самокопаний — Солнцева решила добраться до сути задумки высших сил, отправивших ее в столь далекое путешествие. Двести лет — это вам не шутка! А хандра пока подождет в сторонке!

Что нужно, чтобы создать видимость нормальной, комфортной жизни? Вещи, придающие дому уют и иллюзию защищенности, красивые одежды, работа, отдых, друзья, хобби... Нужно подготовить учебный план, окунувшись с головой в работу, съездить к морю. Настоящему чистому морю...

Предвкушая поездку, Вера запрокинула голову, чтобы подарить улыбку солнцу. В это же время расшалившийся южный ветер резко сдернул легкую шляпку с кучерявых волос и покатил ее прочь от хозяйки. Епанчина звонко ойкнула и, мелко перебирая ножками, пустилась в погоню, забыв о приличиях. Несколько раз девушка нагоняла головной убор, но каждый раз, насмехаясь, он ускользал, подобно воришке. Обнаружив свою подопечную, бегущую в противоположную от себя сторону, Зайка ринулся на помощь.

Проезжавший в это время по другой стороне улицы Александр Фальц-Фейн отвлекся на суматоху, вызванную появлением дирижабля, но уже через мгновенье его заинтересовал другой объект. Узнав бегущую по тротуару девушку, крикнул извозчику остановить. Преображение недавней жертвы кораблекрушения поразило мужчину. Вера предстала вдруг в образе белокрылого ангела с золотым ореолом над головой — легкая, чистая, неземная... Даже дух перехватило.

Тем временем ветер обнаглел до предела, а Вера махнула рукой на потерянный предмет летнего гардероба. Никто не спешил помогать Епанчиной. Никто не обратил внимания на погоню.

Зайка выскочил из-под руки, словно русак. Помчался за шляпкой с такой скоростью, что привел в восторг даже ветреного шалуна. Шляпка решила поддаться и застыла на пороге магазина. Одновременно с наклонившимся за беглянкой мальчишкой открылась входная дверь. Зайка успел увернуться от створки, но получил увесистый пинок под ребра от выходившего господина.

— God damn cadger! Get off! — (сноска: Чертов попрошайка! Пшел прочь!) пышноусый франт, затянутый дорогой материей двубортного камзола, некрасиво сплюнул.

Брезгливость, отразившаяся на лице красавца, возмутила Солнцеву до невозможности. За то время, пока франт взмахивал батистовым платком, прикрываясь от несуществующего запаха, оскорбившего его длинный нос, Вера успела поднять мальчишку, нахлобучить на голову спасенный от ветра головной убор и, вздернув нос, обернуться к не-джентельмену.

— Смените парфюм, сэр, — посоветовала Вера англичанину на его родном языке, — похоже, под вашим тугим корсетом задохнулось достоинство, — взяла за руку цыганенка и, развернувшись, зашагала прочь от удивленного покупателя табачной лавки.

Следивший за сценой издалека барон, тронул коляску, и был единственным, кто обнаружил за углом дома смеющуюся девушку и чумазого мальчугана. Они держались за руки и, пока никто не видит, вприпрыжку продолжали свой путь.

До района мастеровых добрались лишь через час ходьбы. Планируя заказать у простого рабочего-столяра несколько вариантов плечиков для одежды, Вера смело шагала за черноволосым Зайкой. Теперь никто не посмеет обидеть девушку, ведь с ней рядом — благородный рыцарь.

Чем ближе подходили путешественники к центру ремесленничества, тем меньше встречалось умытых лиц и чистой одежды, тем чаще натыкался взгляд на обнаженные торсы рабочих. Вера начала нервничать и подозревать тетю Машу в преднамеренном умалчивании деталей похода к мастеру по дереву.

Район Забалки — промышленный район — не место для одинокой девушки, но надежду на благополучный исход вселяли яркий день и деловитый вид Зайки. Вслед перешагивающей через лужи и грязь девушке неслись зазывные предложения скоротать денек, прокатить на лодочке, помочь с выбором направления...

Вера стойко переносила повышенное внимание береговых работников и не очень приятное соседство с "портовыми кошками". А когда Зайка завернул в одну из дверей складского помещения, возрадовалась. А еще больше удивилась неожиданно уютному мирку деревянных изделий царившему за стенами обычного ангара. В этом маленьком деревянном королевстве пахло свежей стружкой и русскими былинами.

— Здравствуйте! — Вера улыбнулась бородатому мужчине, сидящему за станком.

— Добрыдень, — совсем неуверенно промычал хозяин и уставился на гостью.

— Мне бы хотелось... если это возможно, заказать у вас пару изделий... вот... я тут нарисовала...

Все так же недоверчиво глядя, мастеровой поднялся, медленно отложил в сторону поделку, бочком стал подбираться к Вере. Не опуская глаз, забрал листок бумаги, протянув его по столешнице, и дернул щекой.

— Шо це? — по-простому уточнил работник.

— Это плечики, — Вера улыбалась. Ей нравился родной язык, но в оформлении жителей царской России он становился крайне колоритным.

— Навищо? — не унимался столяр.

— Одежку вешать. Удобно.

Недоверие в глазах мужика сменилось подозрением о невменяемости заказчицы. Вера поспешила достать звонкую монету, одолженную на время у тети Маши.

— Буде готово за тыждень. Токмо, барышня, лучше не ходь сюда. Я в лавку отнесу. В город. Тама и розплатишься.

Вера коротко кивнула и, оставив задаток, покинула дядюшку Дросельмейера. В карман платья легла записка с адресом лавки в городе.

Путь обратно к мощеным мостовым занял намного меньше времени — сказывался опыт общения с местным населением.

Поход в банк стал еще одним радостным моментом для лже-Епанчиной в череде приключений одного дня. Оказалось, вексель, найденный среди сохранившихся документов, давал возможность хоть на немного, но все же разбогатеть. То ли батюшка расщедрился, то ли еще кто, но ровно год, то есть двенадцать месяцев, Вера могла жить припеваючи, даже оставаясь безработной. Тысяча двести рублей аккуратно легли на открытый девушкой счет, а три деревянных и почти девяносто копеек — в карман.

Целую неделю Епанчина коптела над планами занятий. Советоваться было особо не с кем, да и не о чем. В уроках истории нуждались все — от младших до старших классов, и Елена Игнатьевна решила, что лучше бросит молодую преподавательницу на амбразуру, дабы проверить стойкость, чем будет помогать и растягивать ее мучения. Есть талант — будет учить, нет предрасположенности — будет искать новую работу.

Каждый день Вера постигала новый старый мир. Активно изучала местные газеты, узнавала о планах царедворцев, решала, как вернуть былое расположение отца и вернуться в Петербург. Ведь именно там вся жизнь, именно оттуда и начались беды. Но батюшка не спешил отвечать на короткие телеграммы. И Епанчиной оставалось только ждать.

Вера была ярой империалистской. Не в разрезе "собирательницы русских земель", а по убеждению — большевики развалили промышленность, способную вывести великую страну на вершину экономического мира. Из уравнения коммунизма выпал игрек — остались лишь кресты...

Вторник выдался прохладным. Прятаться от солнца за полями шляпки не было необходимости, посему Вера отправилась в город простоволосая.

Лавка, адрес которой сообщил мастеровой, располагалась в десяти минутах ходьбы от места проживания учительницы. Предвкушая победу над измятыми вещами, Вера заглянула в банк, отщипнула маленький кусочек от своего счета, и поспешила на улицу магазинов.

Одноэтажные дома, двускатные крыши, огромные вывески с фамилиями владельцев: Золотарев, Пинчук, Погуляйло, Март, Книжко... Вера шла с открытым ртом и с устремленным к названиям взглядом.

Большинство дверей были распахнуты, и молодой ветер радостно приветствовал хозяев и покупателей лавок. Даже ювелирные магазины позволяли себе в полуденный зной не запираться. Наверное, надеялись, что и грабителей разморит лето.

В магазине, который искала Вера, стоял дым коромыслом.

— Дас ист не есть Гамбс! — покупатель стукнул ладонью по столешнице и тут же скривился от боли, затряс рукой. — Ай! Гамбс мебель не строгать! Они искусство делать! А ты шабаш продавать! Фальшунх! Подделька! Вас ист дас?

— Помилуйте, батенька, — пробасил взволнованный продавец, — Вася не даст и зуба паршивого за таку красоту! Он своими поделками всю округу затарил, но только стулочки да трапезные столы клепает. И полон уверенности, шо таке сокровище ему не конь-курент.

Вера еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться в голос. Иностранец потерял всякую надежду на нормальное изъяснение с продавцом и устало осел в кресло. Мужика аж перекосило. Видать, дорогое кресло под иностранное седалище попало.

— Доброго дня, любезнейший, — Вера поспешила встать между двумя мужчинами, — у вас должен ждать меня выполненный заказ.

Смерив новую покупательницу недовольным взглядом, еще раз взглянув на немца, сидящего за плечом девушки, хозяин лавки шевельнул седым усом и ушел в раскрытую дверь подсобного помещения. Ничего не спросил, видно, резчик по дереву очень красочно описал заказчицу.

Иностранец исподлобья разглядывал девушку. Сидел, упершись лбом в ладонь, и бросал заинтересованные взгляды.

Епанчина же была увлечена внутренним убранством. Настоящая деревянная мебель, сдобренная латунью, пахнущая лаком и любовью. Полки резные и расписные, раздавшийся в боках шкаф, ставший причиной раздора хозяина и покупателя.

— Вот ваше! — громкий стук дерева прервал экскурсию Епанчиной. — Пъятьдесят копеек.

Вера мельком глянула на поделки и достала из кармана мелочь, чем немало удивила продавца. Учительница специально заказала широкую юбку для "покупок" с потайными карманами. Не всегда удобно, да и опасно ходить по улицам с сумочкой, полной мелочи.

— Чито ето? — очнулся немецкий господин, поднимаясь с кресла и примеряясь к чужому приобретению. — Как ето?

Вера поспешила на помощь.

— Это плечики, уважаемый. Если вы позволите...

Господин, единственный в магазине одетый более прилично, чем простой люд, не выпуская из рук небывальщину, выполнил просьбу Веры и снял с себя жилетку.

— Вот так это вешается, а затем, если позволяет конструкция шкафа, — Епанчина открыла дверцу гардероба, но обнаружила там лишь полки, — вот сюда вместо полок вставляется палка, а уже на нее вешаются плечики. И тогда не нужны гардеробные и манекены.

Двое мужчин медленно заглянули в нутро шкафа, долго мочалили взглядом конструкцию.

— Прогресс! — первым заявил бородач.

— Я покупать! — сообщил немец, забирая у Веры жилетку и один экземпляр вешалки. — Мадамь, позвольте представиться. Тремпель Модест. Сколько вы хотеть?

Вера, не будь дурой, возьми да и ляпни:

— Червонец!

Продавец мебели громко крякнул.

Господин в жилетке не понял и переспросил:

— Червьоньец?

— Десять рублей. — Вера улыбнулась.

На червонец можно квартиру на месяц снять, с видом на реку и выходом в сад.

— Годицца! — иностранец махнул рукой. — Я брать!

И достал из кармана брюк несколько скомканных бумажек, развернул, выискал нужные и протянул Вере. За сделкой следил большой сопящий бородач.

— Всего гут абенд, — по-своему попрощался господин Тремпель, и, разговаривая, как с живой, вешалкой для одежды, вышел на улицу.