Кану также не смог продолжить свои поиски, и он заметил, что Корсаков страдает от той же проблемы. Схемы исчезли. На всех дисплеях было показано одно и то же: фрагмент текста на суахили, появляющийся и исчезающий снова и снова.
ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА МЫ ВОЗВРАЩАЕМ ЭТОТ МИР ЛЮДЯМ! ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ПЕРВЫМ ЛУЧОМ НОВОГО МАРСИАНСКОГО РАССВЕТА! ПУСТЬ ОГОНЬ ОЧИСТИТ ЛИК МАРСА, ПОДГОТОВИВ ЕГО К ВОЗВРАЩЕНИЮ!
— Сообщение почти наверняка предназначалось для прочтения роботами, а не людьми, — сказал Свифт. — Они рассчитывали бы на то, что мы доберемся до места крушения раньше любой дипломатической группы. Если бы вы не прибыли первыми, мы бы отреагировали именно так.
— Мы уходим, — сказала Далал. — Сию минуту.
— На этот раз, — сказал Кану, — думаю, вы увидите, что мы четверо пришли к единодушному согласию.
Лифт вернул их на тот уровень, на который они поднялись. Им все еще предстояло пройти через воздушный шлюз, но впервые Кану позволил себе надеяться, что они все же доберутся до нас живыми.
— Люсьен — недавний посол, — сказала Далал. — Он должен пойти первым. Это только справедливо.
— Согласен, — сказал Кану. — Все улажено. Сначала Люсьен. Затем вы, Гаруди. Следующим идет Евгений, потом я. Строгий порядок иерархии, и оставьте споры на потом.
— Вы хотите быть последним, Кану? — спросил Корсаков.
— Логично — я пробыл на Марсе дольше всех.
— Я не покину этот корабль, если на нем все еще находится робот, вольный делать с человеком все, что ему заблагорассудится.
Кану с трудом удержался, чтобы не схватить другого мужчину за плечи. — Взгляните на ситуацию с другой стороны, Ев. Мы все равно собирались оставить его машинам.
Шлюз был готов принять Люсьена. Когда дверь закрылась, Далал сказала: — Не ждите нас снаружи. Возвращайтесь к флаеру и готовьте его к вылету.
Люсьен кивнул через визор, когда дверь закрылась. Кану наблюдал, как индикаторы воздушного шлюза проходят свой автоматический цикл.
— Я выхожу, — сказал Люсьен после того, что показалось ему вечностью. — Спрыгиваю. — Послышался глухой удар, чей-то вздох. — Спускаюсь и двигаюсь. Флаер цел.
— Шлюз едет за Гаруди, — сказал Кану.
— Я мог бы попытаться заставить механизм открывать обе двери одновременно, — сказал Свифт.
— И рискнуть полностью заглушить его? — сказал Корсаков. — Нет. Мы уйдем тем же путем, каким пришли.
Наконец шлюз был готов принять Далал. Она вошла внутрь, отвернулась от двери и запустила цикл. Дверь закрылась, и бесконечный процесс возобновился. Откачиваем воздух, открываем дверь, снова впускаем воздух. Кану проклинал непреклонную глупость воздушного шлюза за то, что тот не понимал их более глубокого затруднительного положения.
— Я выхожу, — сказала Далал. — Пересекаю территорию. Люсьен у флаера. С вами все в порядке?
— Да, у нас все в порядке. Евгений следующий.
Корсакову могло потребоваться столько же времени, чтобы пройти через шлюз, сколько и двум другим, но Кану показалось, что прошло по меньшей мере вдвое больше времени. Теперь терять было так мало, что он задумался, не следует ли Свифту все-таки взломать шлюз.
Но теперь воздух поступал снова. Корсаков был снаружи.
— У вас все нормально, Ев?
— Я вижу флаер. Люсьен и Гаруди на борту. Она уже должна была запустить его — почему она медлит?
— Возможно, из-за какой-то неуместной заботы о вашем благополучии?
— Ты должен быть следующим, — сказал Свифт.
— Нет, — ответил Кану. — Ты свидетель этого, и я хочу, чтобы ты выжил. Если и когда ты вернешься к своим друзьям, они должны знать, что это был террористический акт.
— Мои друзья уже знают, Кану.
— Может, и так. Но ради моего душевного спокойствия ты все равно пойдешь первым.
Свифт небрежно кивнул. — Если ты настаиваешь.
— Я знаю.
Шлюз был готов принять Свифта. Он был на грани того, чтобы войти в него, когда внезапно произошло резкое размытое движение, и Свифт оказался по другую сторону Кану, воздушный шлюз был пуст, а Кану толкали — это было ближе к истине — в ожидающий его проем.
— Свифт, нет!
— В моих силах помочь тебе, Кану. Поэтому у меня нет выбора.
Прежде чем он успел что-либо предпринять, Свифт достаточно сильно вдавил его в шлюз, чтобы получить возможность активировать автоматическую последовательность действий. Это было змееподобное ударное движение, почти слишком быстрое, чтобы глаз мог уследить за ним. У Кану едва хватило времени осознать, что произошло, не говоря уже о том, чтобы прервать последовательность блокировки. Свифт удалился, дверь закрылась, и насосы начали откачивать воздух из камеры.
— Условия нашего инспекционного визита все еще в силе, Свифт! У нас есть всего один час! Срок его действия еще не истек!
— Именно поэтому я присоединюсь к вам с другой стороны, как только шлюз позволит это сделать.
Когда дверь открылась, Кану с трудом удержался, чтобы не вывалиться наружу. Он забирался наверх по пути внутрь, но теперь рискнул прыгнуть, расставив ноги, чтобы смягчить удар, и надеясь, что пониженная гравитация Марса избавит его от каких-либо травм. Он ударился о грязь и растянулся, почти уткнувшись забралом в землю. Он хмыкнул, набрал в легкие воздуха и заставил себя подняться на ноги. Он был все еще жив, а Корсаков как раз исчезал в брюхе флаера. — Все чисто! — крикнул он. — Но Свифт все еще там.
Корсаков и другие наверняка слышали что-то из разговора между Кану и роботом, даже если его смысл был неясен. — Почему вы позволили...
— Я этого не делал!
Кану направился по земле к флаеру. Это действительно было не очень далеко, но через дюжину шагов он почувствовал необходимость повернуть назад, желая увидеть, как Свифт появится в открытом шлюзе. Он хотел, чтобы Свифт был верен своему слову, был искренним и честным другом, в которого он всегда верил.
Корабль взорвался.
Это не был ядерный взрыв или переход металлического водорода в нормальную фазу; это не было вспышкой вышедшего из строя двигателя Чибеса. Это была не поглощающая белизна несвязанного пост-чибесовского процесса, не катастрофическое событие, уничтожавшее целые голокорабли.
Это все равно был взрыв.
Взрыв пробил корабль примерно на трети по открытой части корпуса. Над зоной взрыва и без того накренившийся корпус начал прогибаться. Кану и раньше думал, что он на грани разрушения; теперь он выполнял это обещание. Обломки, разлетевшиеся во все стороны от взрыва, начали дождем сыпаться вокруг Кану.
— Кану! — крикнул кто-то.
— К флаеру! — крикнул кто-то в ответ, и только когда слова были произнесены, он узнал свой собственный голос.
Кану бросился бежать, или то, что сходило за бег по мягкой, скользкой пыли у него под ногами. Вдалеке взлетал флаер. Посадочный трап все еще был опущен, волочась по земле, и аппарат поворачивался ему навстречу.
— Нет, Гаруди, — крикнул Кану. — Это слишком опасно.
Кану снова оглянулся. Теперь над ним нависла удлиняющаяся тень. Развалина опускалась, кланяясь ему навстречу. Он не видел никаких признаков Свифта и с поразительной ясностью понимал, что у него нет ни единого шанса добраться до флаера.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Море было неспокойным, взлет и падение лодки доводили хрупкое телосложение Мпоси до предела. Для Экинья он всегда был плохим путешественником. Чай, зеленый хлеб и бумажная волокита, четыре квадратные стены и неподвижный горизонт — это было все, чего он действительно хотел от жизни.
Даже без устройства слежения найти Аретузу обычно было не так уж трудно. Они знали ее прибежища, ее излюбленные широты и знакомые места. Единственное крупное живое существо в водах Крусибла, его можно было выследить, используя древние и заслуженные методы подводной войны. Она испускала массу шума и взбалтывала воду над собой, когда плыла. Ее песенные размышления, когда она разговаривала сама с собой или пересказывала китайские колыбельные, разносились акустическим сигналом на тысячи километров. Сети плавучих гидрофонов триангулировали ее местоположение с точностью до того, что обычно было небольшим объемом. Однако во времена суровой погоды или сейсмической активности на ее стороне была скрытность.
Тем не менее, морской народ определил ее местонахождение, и, выплывая из лодки на подводных крыльях, они, наконец, заметили свою добычу. Но это было все, к чему мог подобраться морской народ. Самим своим существованием они были обязаны Аретузе — она участвовала в проекте с самого начала Панспермийской инициативы. Однако в их общем прошлом крылась какая-то неясная неприязнь, и она больше не соизволяла разговаривать с ними.
Так что Мпоси пришлось плыть одному. Морской народ облачил его в силовой купальник, оснащенный системой дыхания, и запустил в темнеющую зыбь. Он бросился в погоню, и, конечно же, Аретуза предалась своим обычным играм, позволив ему подойти очень близко, прежде чем уплыть быстрее, чем он мог за ней угнаться. Она могла бы продолжать в том же духе до тех пор, пока в ячейках его костюма не закончится энергия.
Но Мпоси знал, что любопытство в конце концов заставит ее смягчиться.
— Это я, — объявил он в воду перед собой, используя громкоговоритель скафандра. — Нам нужно поговорить. Это не имеет никакого отношения к устройству слежения — я никогда больше не попрошу вас о подобном. Это нечто другое, и мне нужен ваш совет.
Но всегда было выгодно польстить Аретузе.
— Больше, чем ваш совет, — добавил Мпоси. — Ваша мудрость. Ваш взгляд на события. Ни у кого нет вашего кругозора, Аретуза, вашей широты опыта или проницательности.
Говорить было трудно. Костюм был снабжен питанием, но все равно требовалось некоторое усилие, чтобы управлять им и координировать его движения. Его легкие горели, даже когда он увеличил подачу кислорода в маске. Он был уверен, что она услышит о его слабости. Она бы услышала это и высмеяла его за это.
— Что-то случилось, — продолжил Мпоси после того, как проплыл еще дюжину гребков. — Издалека поступил сигнал. Мы не понимаем, почему это было прислано нам и что мы должны с этим делать. Есть шанс, что это как-то связано с...
— Это истерзанное дельфинами, это истерзанное гонгами море.
Она ответила в своей манере, и его костюм уловил эти эманации и преобразовал их в естественный суахили. Аретуза действительно говорила на суахили, или, по крайней мере, в прошлом умела говорить. Линь Вэй, девочка, которой она когда-то была, училась в школе в Восточной Экваториальной Африке.
Растерзанный дельфинами, измученный гонгом.
Он делал то единственное, чего не собирался делать, — действовал ей на нервы.
Но она замедлилась, позволяя ему сократить расстояние между ними, и вскоре он уже приближался к ее огромному двухлопастному хвосту. Его маска показывала ее тело на расстоянии двухсот метров в виде усатого овала. Она была двухсотметровой длины, когда ранила его; теперь она еще выросла на треть. Насколько знал Мпоси, Аретуза была древнейшим разумным организмом. Но ценой этого была бесконечная потребность расти. Расти и удаляться все дальше и дальше от эпицентра человеческих дел. Бормотание, улавливаемое гидрофонной сетью, становилось все более странным, все больше наводя на мысль о разуме, который соскользнул со своих причалов.
И все же он все равно рискнул бы всем ради аудиенции.
— Сигнал, — настаивал Мпоси, — был направлен на нас, однонаправленный. Низкое энергопотребление, даже с учетом расстояния передачи — и хотя он повторялся достаточно долго, чтобы мы могли восстановить содержимое, он был активен лишь короткое время. Разве это вас не интересует, Аретуза? Я скажу вам кое-что еще. В сообщении упоминалась Ндеге. Это имя вам знакомо. Моя сестра, конечно. Еще одна Экинья. И хотя вы, возможно, и не кровные родственники, наш бизнес — это всегда ваш бизнес.
Аретуза остановилась в воде, поэтому Мпоси замедлил скорость приближения, болезненно осознавая, что эти ласты могут с ним сделать. Подобно огромному космическому кораблю, корректирующему курс, кит постепенно поворачивался, пока Мпоси не завис прямо перед ее левым глазом. Теперь до них почти не доходил свет, так что Мпоси полагался на гидролокатор в своих очках. Он задрожал, как дрожал и раньше, от ее величия — и очень человеческого пристального взгляда ее глаз, смотревших на него с утеса из покрытой бороздками плоти.
— Я думала, что однажды убила тебя, Мпоси.
— Вы хорошо постарались. Впрочем, это была моя вина. Я понимаю, что в этом не было ничего личного.
— А ты понимаешь?
Для столь крупной, какой она была, она могла двигаться с удивительной скоростью. Он позволил себе вторгнуться в сферу ее риска.
— Глизе 163, — сказал он. — Это название звезды в другой солнечной системе. Мы знаем об этом немного: данные с Окулара, несколько более поздних наблюдений.
— Уже очень давно никто не упоминал об Окуларе.
Это было правдой, но Мпоси сделал это замечание не бездумно. Огромный телескоп был детищем Линь Вэй, и она видела, как он был поврежден из-за вмешательства Экинья. Он понимал, что поднимать этот вопрос было опасно. Но он также искал прямую связь с ее прошлым.
— Юнис была вашей подругой до того, как все испортилось из-за Окулара. Это правда, не так ли?
— Ты никогда ее не знал. Какое ты имеешь право так говорить о ней?
— Никаких, за исключением того, что я ее пра-пра-правнук. И я думаю, что она может иметь какое-то отношение к этому сообщению.
Хвост Аретузы зашевелился, перемещая тонны воды с каждым взмахом. — Ты думаешь?
— Ни у одного человеческого корабля не было времени забраться так далеко и отправить ответную передачу. Но Хранители? Мы не знаем, как они двигаются и с какой скоростью могут передвигаться. Что мы точно знаем, так это то, что они взяли с собой троих из нас — Святую Троицу. Чику Грин, конечно. Дакоту. И конструкт Юнис.
— Карта — это не территория.
— Я понимаю, что конструкт — это не то же самое, что ваша подруга из плоти и крови. Но она подбиралась все ближе, становясь... что это за слово? Когда кривая пересекается с линией? Асимптотически?
— К чему ты клонишь, Мпоси?
— Кто-то должен пойти туда. Мы не можем просто притвориться, что это сообщение никогда не приходило. Кто-то потрудился отправить его. Самое меньшее, что мы можем сделать, — это ответить.
— Очень просто.
— Мы готовим корабль. С некоторыми модификациями он позволит добраться. Колеса крутятся. Экспедиция состоится — вопрос только в том, кто в нее отправится.
— Ответ перед тобой. Пошли Ндеге.
— В этом-то и проблема. Моя сестра очень стара.
— Как и ты.
— Но я не чахну под домашним арестом уже больше ста лет. Помимо политических осложнений, есть еще одна головная боль. У Ндеге есть один ребенок, дочь по имени Гома. Она хочет занять место своей матери.
— Либо эта Гома сама очень стара, либо Ндеге разрешались супружеские свидания.
— Ни то, ни другое. Ребенок был зачат задолго до заключения Ндеге, но Ндеге и ее муж решили не рожать дочь до тех пор, пока она не окажется в колонии-поселении. Они хранили оплодотворенную яйцеклетку в клинике в Гочане — в те дни это не было чем-то необычным. Но ее муж умер, и Ндеге с головой ушла в свою работу, а мероприятие "Мандала" изменило все. Долгое время после этого она не могла заставить себя задуматься о нерожденном ребенке, но в конце концов смягчилась.
