Доля попаданская

Огромная порция омлета с грибами, свежий, ещё тёплый хлеб с маслом, сотэ из местных овощей и шарлотка с яблоками примирили хозяина с действительностью и окончательно настроили на благодушный лад.

Он и вправду, снова стал бодр и подвижен, как будто и не колотила его страшная лихоманка несколько дней и ночей кряду.

— Оседлай для меня Наригайю. Хочу немного прокатиться!

— О какой поездке вы говорите, господин? Вы не совсем здоровы...

— Молчать, денщик, ты не морали мне читать приставлен! Выполняй приказ! Я только немного проветрюсь — залежался... И возьми с собой эту рыжую лахудру, пусть познакомится с хойрами. Когда ей ещё выпадет такой шанс? Она ж совсем дикая!

Странные животные оказались крупными летающими зверюгами, весьма и весьма напоминающими фэнтезийных крылатых львов. В данный момент они небольшой, но весьма живописной стаей грелись на траве в загоне. Под пушистой золотой шкурой перекатывались мощные мышцы, крылья издалека были почти не заметны, хотя невооружённым глазом заметно, что покрыты они перьями того же золотистого цвета. Длинные хвосты с кисточками и гривы такие же, как и у львов.

— Хищники? — шёпотом спрашиваю у Сандора, хотя ответ ясен и так. Мощные, сильные и красивые, явно плотоядные животные, приковывают взор.

— Если бы ты могла предположить, какие хищники! Всеядные..., — с придыханием ответил денщик.

— А для чего они применяются?

— На них летают...

— Да ладно, есть же другие средства передвижения. Меня в поместье тан Огорро привёз на воздушном шаре...

— Хойры есть только у избранных и их воспитывают с детства. Сейчас увидишь. Дан Илай — великолепный наездник.

Денщик продолжал что-то восторженно рассказывать о массе положительных качеств этих зверей, но я уже не обращала на него никакого внимания. Что-то вмешалось дисонансом в красивую картинку с крылатыми львами. Присмотрелась: в углу загона копошился и жалобно пищал маленький пятнистый зверёныш. С крылышками, как у хойров, только без гривы. Тонкие ножки, рёбра, выпирающие сквозь шкурку — моя душа доктора Айболита и вечной матери Терезы не вынесла несправедливости и ринулась к звериному ребёнку.

Сколько мы их спасли с детьми в своё время от голода и смерти: котят, щенков, птиц и ящериц! Не передать словами! Лечили, кормили, нянчили, пристраивали по друзьям, соседям и знакомым.

— Куд-да, Муарри? Куд-да? Не ходи — там опасно!

Не оборачиваясь на крик, махнула рукой в надежде, что Сандор не побежит следом. Но вдоль ограды всё — таки шла, пригнувшись и крадучись. И молилась всем богам, чтобы и хозяин, и звери меня не заметили.

Грязный, весь в незаживающих струпьях и голодный, вероятно, не один день, он уже не кричал, а хрипло попискивал. Сил у него явно не хватало даже открыть глаза. Но под слоем грязи была видна роскошная пятнистая шкурка, как у земного леопарда.

— Кис-кис-кис..., — не придумала я ничего лучше.

Он не отозвался. Попыталась быстро найти способ вытащить малявку к себе. Безрезультатно. Вразумите меня, боги этого мира, дайте силы помочь голодному и немощному! Ведь зачем — то он родился?

— Тихо, солнышко, тихо... Кис-кис-кис... Маленький мой, иди ко мне... Тётя Марья тебя спасёт... Сейчас, сейчас, потерпи немножко, — я шептала в надежде, что не привлеку внимания больших и внешне очень опасных, зверюг.

Потом легла на живот и, с трудом просунув руку под ограждением, погладила малыша. Он мгновенно откликнулся и, дотянувшись сухим горячим носом к пальцам, облизнул их шершавым языком, а затем резво пополз в мою сторону, как будто знал, что от этого зависит его жизнь. Я осторожно следила за ситуацией в загоне, опасаясь реакции хойров, но малыша из вида не выпускала.

Какой же он слабенький и измученный! Совсем, как наш кот Мурчелини или просто Мурысь, которого дети нашли в мусорном контейнере ещё слепым. Он и имя своё смешное получил за то, что мурлыкал с самого детства так, как умеют не все взрослые коты.

Детёныш хойра выполз ко мне и горестно заплакал. А я уже не боялась — схватила его на руки, прижала к себе и вприпрыжку побежала к Сандору.

Меня поджидала немая сцена. Весь из себя злобный хозяин и растерянный Сандор. Ну да, ладно, переживём, только прикинемся овечкой для начала.

— Дан Огорро, разрешите накормить и подлечить щенка (или котёнка, кто его знает?). Я сразу же верну его обратно. Дома у нас с детьми были и кошки, и собаки. — И улыбаемся просительно. Очень просительно. Потому что хозяин вздёрнул левую бровь и начал рассматривать меня, как надоедливое насекомое. Причём с весьма кровожадными намерениями.

— Хой-рос-сы! Детёныши хойров называются хойроссы! — сказано всё это таким голосом, что мне впору превращаться в ледяную статую. — Как ты посмела, рабыня?

Нет, кому — то прямо удовольствие доставляет постоянно тыкать в лицо моим незавидным положением!

— Он плакал... Ему страшно, и он голоден.

— Выбраковки не имеют права на существование!

Щенок зашебуршился у меня в руках, тоскливо взвизгнул и попытался спрятать мордаху подмышкой.

— Пожалуйста, господин компандарус, честное слово, он не будет вам мешать! — добавляем в голос отчаянья. Ровно столько, чтобы не разозлить его ещё больше.

В это время очень как — то вовремя громогласно рыкнул огромный тёмно-золотой хойр, в мгновение ока оказавшийся у ограды. Посмотрела... Ужаснулась... Восхитилась... Впечатлилась... И испугалась.

Спаси и оборони, иметь дело с такой мощью. Нет, нет, нет! Уж лучше пешком ходить! Хойр фыркнул в мою сторону, резко взмахнул крыльями (точно ведь, пугает, паразит!), подняв ветер, и даже показалось, будто в его глазах мелькнула и сразу же исчезла смешинка. Тьфу, Марья! Какая смешинка! Это же зверь!

Вышепоименованный зверь резко курлыкнул что-то в сторону щенка и выжидающе замер, а тот, не мудрствуя лукаво, резво тяпнул меня за палец острыми тонкими зубами. Я не успела даже пикнуть, потому что мелкий хулиган тут же начал слизывать выступившие капельки крови, преданно заглядывая мне в глаза. И всё это под злым и пронзительным взглядом компандаруса.

Потом меня трясли, 'как грушу', а я изо всех сил прижимала к себе щенка. Тьфу, хойроссика! Чёрта с два, хозяин, можешь топать ногами и кричать сколько угодно, я не дам умереть безвинному ребёнку!

— Ты что с ума сошла, рабыня? Ты зачем привязала к себе выбраковку? Совсем больная? — зашипел в очередной раз компандарус и, брезгливо пожав губы, оттолкнул меня в сторону. — Иномирное чудовище! Ты хоть понимаешь, что натворила? Мерзкая рабыня! И где ты только взялась на мою голову?

Денщик дана Огорро пребывал в шоке. Всем известно, что хойры свято чтут чистоту генетических линий и у них не бывает смешанных окрасок, а те редкие, нет, редчайшие, случаи, когда это всё — таки случается, можно пересчитать по пальцам одной руки. Случайные детёныши — смески уничтожались самими родителями. Откуда в загоне семьи Огорро взялось это маленькое, уродливое безобразие, нельзя было даже предположить, ведь много веков они разводили только золотых королевских клай — хойров.

Пятнистое нечто невозможно было описать словами. Но чего стоило выражение неописуемого счастья на лице рабыни! Как будто она получила самый долгожданный и дорогой подарок в жизни.

Даже хозяин со своей красавицей Наригайей, постоянным недовольством и придирками, у неё отошёл на второй план. Да она даже ни разу и не взглянула на его полёт, хотя там было на что посмотреть. И даже не удивилась. Странно. Как будто летала на хойрах всю свою жизнь. Просто мгновенно куда — то унеслась, даже не испросив разрешения, крепко прижимая к груди притихшего зверёныша.

С той поры рабыня изменилась. Она словно засветилась изнутри, тихо улыбаясь, когда думала, что её никто не видит и, казалось, вообще забыла, как это ходить спокойным шагом. Она порхала, не оставляя малыша хойросса ни на мгновенье: на кухне он спал в коробке под столом, когда она убиралась в доме — тихо дремал в небольшой корзинке непременно рядом. Такая же коробка стояла в прачечной у всегда тёплой плиты. Всё свободное время рабыня тратила теперь на щенка, чистила, кормила, играла, при этом с маниакальным упорством избегая встреч с компандарусом.

А он стал ещё придирчивей, как будто старался выискать в ней несуществующие недостатки и найти множественные грехи.

— Сандор, будет сегодня обед или нет? Где эта демонова рабыня?

— Обед на столе, тан Илай...

— Где, демоны раздери эту рыжую лентяйку, мои форменные рубахи?

— Зачем они вам, тан? — удивлению денщика не было предела. — Вообще — то, вся ваша одежда в гардеробной...

— Что она там делает?

— Висит, настиранная и наглаженная...

... — Хм... Сандор, ты покупал в этом месяце новую обувь?

— Нет, это Муарри привела её в порядок... Что — то ещё такое странное она говорила по этому поводу? Вот, вспомнил, 'привела в божеский вид'...

— А при чём тут боги чужого мира? Они что, принимают подношения башмаками?

— Это фраза из её мира... Она сказала, что настоящий джентльмен может быть одет в лохмотья, но обут, непременно должен быть, как джентльмен.

— И кто, интересно, этот джентльмен в её мире?

— Я не вдавался в подробности, но, судя по всему, что-то вроде вашего отца.

— Так закажи по каталогу новую обувь! Я вроде не нищий! Будет рабыня указывать мне, что и как носить!

... — Сандор, где, демон тебя задери, дарлисский ковёр из гостиной?

— Муарри сказала, что его необходимо просушить перед холодами и хорошенько выбить...

— На кой?

— Она сказала — так положено. 'Пыль и грязь очень вредны для здоровья...'. Именно так и сказала.

— И как ей удалось его вытащить из дома? Она совсем ненормальная?

Компандарус бухтел себе что-то под нос о распоясавшихся рабынях, твердил, что пора вызвать отца и вернуть ему абсолютно бесполезное приобретение, но в то же время с тревогой наблюдал из окна, как маленькая смешная женщина борется с огромным ковром, пытаясь взгромоздить его на ограду сада. А хойросс живым смерчиком носится у неё под ногами, тявкая и фыркая, всячески мешая и не давая заниматься делом.

— Пойди, помоги уже что ли, этой бестолковщине. Как пить дать, изгваздает в траве весь ковёр...

Тан Илай медленно, но верно шёл на поправку. И хотя приступы болезни полностью не прекратились, они стали слабее в разы и посторонней помощи особо не требовали. Да и зрение восстановилось настолько, что он вполне обходился без очков. Хотя характер его этот момент ни капельки не улучшил.

Он часами сидел в библиотеке, перечитывая исторические хроники, военные мемуары или просто последние книжные новинки, делая пометки в толстой тетради, напоминающей амбарную книгу, вёл обширную переписку со столицей, а так же частенько летал в город на своей любимице Наригайе. Теперь он более спокойно относился к своему вынужденному бездействию, но, тем не менее, при виде рабыни довольно часто срывался на крик и оскорбления. А она, как ни странно, никогда не оправдывалась, только смотрела на него с сожалением и улыбалась грустной, загадочной улыбкой, чем приводила компандаруса в ещё большее раздражение.

В редкое свободное время Муарри тоже читала — всё подряд и совершенно бессистемно, но с энтузиазмом изголодавшегося по информации человека, начав со старой, потрёпанной азбуки для детей, с которой справилась достаточно быстро и, заканчивая мемуарами последнего королевского архивариуса Эсста Корадасса, назвать интересными и увлекательными которые язык никак не поворачивался. Иногда вышивала в свободную минутку, прикупив ниток и специальных тканей на первой же ярмарке, но как — то без особого фанатизма.

Признаться честно, у рабыни не было больших запросов и особых потребностей. Молча, но с достоинством королевы в изгнании, она носила обноски с чужого плеча, старательно подгоняя их под себя, прикрывая серость и зачастую убогость тканей скромными воротничками, дешёвыми кружевами и лентами, с тонким вкусом подобранными в тон тканям. И как ни парадоксально, выглядели шитые-перешитые платья, по меньшей мере, подарками с барского плеча, но никак не обносками предыдущих рабынь.

Казалось, ей было абсолютно без разницы, во что она одета или обута, приоритет отдавался удобству и комфорту. Разве что сырыми холодными днями куталась она в роскошные, связанные дахатскими мастерицами шали, коих приобрела на ярмарке несколько штук, не пожалев своего контрабандного заработка.

Знал бы компандарус, откуда у рабыни деньги, наказал бы обоих. Но он поверил словам денщика о том, что тот за всё расплачивался сам. И только хмыкал, замечая рысью пробегающую по двору Муарри, укутанную в дахатскую диковинку.

Шали, даже на самый предвзятый мужской взгляд, вызывали восхищение. Из тонкой пушистой шерсти серого и белого цветов всех оттенков, с удивительными геометрическими ажурными узорами. Толстые, плотные и, тем не менее, лёгкие, как шкура тергиза, отделанные по краю мехом сикриса, зимние — способные согреть в любой мороз. Или для более тёплой погоды: с длинными кистями, воздушные, объёмные и многослойные, похожие на россыпь диковинных заморских цветов. А однажды по осени, попав на очередную ярмарку, Муарри в течение нескольких часов упорно договаривалась о чём — то со своей уже знакомой мастерицей, долго спорила с ней, тормошила её, рисовала что-то на клочках бумаги, хлопала в ладоши и даже пыталась что-то связать толстым деревянным крючком. Массивная и неповоротливая с виду дахатская кружевница только смеялась, глядя на её потуги, стучала ладонями по коленям и даже возмущённо покрикивала, но в итоге, к середине зимы Муарри оказалась обладательницей огромного пушистого пледа с длинным ворсом и изумительным рисунком из квадратов разных тонов и оттенков коричневого цвета.

На вопрос денщика, зачем ей столько платков и почему не покупает платья, пожала плечами, опустив глаза, грустно улыбнулась и тихо ответила: 'Увезу домой, на память'.

Она, вообще, постоянно мёрзла, подспудно стараясь находиться поближе к теплу. И опять на вопрос, почему, удивлённо ответила: родилась и жила на юге своего мира и к холодам не привыкла. Дескать, дома у неё тёплое и синее — синее море, а холодных зим никогда не бывает.

Но надо отдать ей должное: в любую погоду рано утром и в конце дня, Муарри выгуливала хойросса в саду на заднем дворе, стараясь, по мере возможностей, не попадаться на глаза хозяину.

Но, как оказалось, тот видел и замечал всё.

И её разномастные шали, под которыми она старательно скрывала убожество своих одежд.

И доведённый до идеального состояния порядок в доме.

И кувшины со свежим горячим шайни на кухне. И непременные сдобные пироги под салфеткой в корзинке — компандарус любил перекусить чем — нибудь сладеньким перед сном.

И её игры, с заметно подросшим и окрепшим хойроссом в самом дальнем краю сада, когда они вдвоём, считая, что хозяина нет дома, набегавшись, падали в кучи листьев и тогда звонкий смех Муарри летал по всему поместью.

Он видел, как рабыня тайком убегает на ферму к загонам взрослых хойров, когда работников не бывает поблизости и ласково гладит то одного, то другого по широким лобастым головам, что — то тихо им приговаривая или напевая. А они её внимательно слушают. И не трогают, что удивительно, зная их характер. Как причёсывает их гривы, просунув сквозь прутья металлической ограды деревянный гребень, отчего звери млеют, тихо урча и фыркая, и устраивают шутливые потасовки с соседями, желающими и себе редкой для них ласки.