Искандер против Унылого Мира.

Когда Искандер только очнулся и посмотрел на часы, оказалось, что минутный червячок доел половину кругляша, что означало, что он пролежал без сознания около получаса. Огромная потеря для человека, попавшего в другой мир. Тем более в такой унылый, но таящий в себе кучу сюрпризов. Оставшееся от трех часов время Искандер занимался осмотром и анализом обнаруженного в своих многочисленных кармашках хлама. В отличии от героев красочно-глуповатых иллюзион-постановок, совершенно случайно имеющих при себе полный набор инструментов для спокойного выживания и даже захвата власти в чужих мирах, включая магическую диадему, жезл власти и родовую императорскую родинку в интересном месте, у мага-зельевара оказался натуральный хлам. К величайшему сожалению заплечная сумка, с ее драгоценным и тщательно подобранным для выполнения боевой миссии содержимым, была оставлена в негостеприимной гостиной родственника, и по совместительству темного мага-некроманта дядюшки Харима Доброго. А того, что оставалось в карманах, было мало даже для спокойной прогулки по восточному городскому парку Сар-Сар, самому безопасному месту в Безымянном Городе. Безопасному относительно остального Безымянного Города, конечно.

В карманах Искандера было совсем не то, что он хотел бы иметь там. Слабые взрывчатые магические порошки и просто сыпучие ингредиенты зелий, пустые пузырьки и коробочки с почти закончившимися или засохшими мазями. Мелкие небоеспособные— собственного зачарования, некачественные— купленные по дешевке, непонятные и неимоверно сложные— произведения дяди Харума, артефакты. Всякий мусор, вроде огрызков свинцовых карандашей, рунных инструментальных плит и медной проволоки. И даже освинцованный медный сундучок с магоопасной выжимкой из нестабильных пукимонтов. Но среди хлама и всякого рода ненужностей было и нечто полезное. Как-то церемониальные ножи для резки разных трав, грибов и животных, поистине необходимые в бесплодной пустыне вещи. Ими на крайний случай можно было хотя бы зарезаться от безнадежности. Или же хрустальный раскладной стакан 'утолителя жажды', бесконечно заполняемым полезным действительно жаждоутоляющим шипучим напитком. Это была по-настоящему полезная вещь, вот только Искандера не в шутку взволновал вопрос — откуда берется мана для этой самой бесконечной шипучки. Ну и еще пара мелочей радующих глаза и сердце, дорогих не как средство для выживания и преодоления препятствий, а как память о родине, о Лучшем из Миров и в частности о родной Харасее и еще более родимом Сулнитаре. Например, плитка молочного шоколада с начинкой из засахаренных мятных огурцов. Огурцов сделавших Сулнитар таким, каким он является и по сей день, то бишь родиной солнечного и огуречного изобилия. Искандер под впечатлением теплых воспоминаний распечатал фольгу и отломил от плитки кусочек. То есть попытался. У него не получилось. Напрягая кисть и пальцы, Искандер попробовал еще раз. От натуги у молодого мага даже слабо засветились узоры урниверсальной руны на ладони, бесполезно испаряя драгоценные чары маны. Но на что, а на цепкость своих длинных тонких пальцев, Искандер никогда не жаловался. Да и постоянная работа с разделочным ножом, мраморной ступкой, тяжеленным золотым жезлом, и прочими инструментами зельевара, закалили и укрепили его руки. Со скрипом плитка поддалась и, сухо щелкнув захлопнувшимся волчьим капканом, соизволила отломить от себя кусочек. Искандер съел шоколадку, бережно завернув оставшуюся плитку, положил ее на место, и, размяв посиневшую от только что приложенного усилия руку, продолжил обшаривать свои карманы, в поисках. В результате, добившись лишь грязи под ногтями и болезненной ранки на указательном пальце левой руки, оставленной чем-то зубастым и мелким. Наверняка блошиным демоном. В последнее время молодой зельевар чрезмерно занятый всякими алхимическими изысканиями и смертельно опасными заданиями гильдии, запустил свой внешний вид. И, оказывается к всеобщему несчастью, где-то подцепил мантийного паразита, сосущего ману хозяина и гадящего непродолжительными мелкими проклятьями, типа 'Кровавый Зуд', 'Бешеный Понос' и даже 'Неприятная Неожиданность'. Искандер пососал ранку и задумался о своей магической гхигиене. Где-то на полях Книги Искандера-Фахим Рахана было записано полезное заклинание, изгоняющее демонического паразита обратно в его голодный и сумрачный мир. Но книга, как и многое другое, что, несомненно, было бы сейчас очень и очень кстати, осталась в Лучшем из Миров. Искандер решил про себя впредь уделять больше времени своему внешнему виду и телесной чистоте, если конечно останется жив и вообще. И прекратить поиски полезностей по своим карманам. На случай нахождения еще какого-нибудь неприятного сюрприза.

С демонической блохой предстояло разобраться скорейшим образом, при жутком отсутствии природных и любых других источников маны, паразит ее высасывающий действительно опасен, но обычным ногтем такую тварюгу не раздавишь. Конечно, предварительно накачав ноготь духовной маной, очень даже можно было прикончить поганого чарососа. Раздеваться и тщательнейшим образом обхлопывать себя и свою одежду в поисках блохи-демона, когда в любой миг могло открыть горящие синие глаза одно из бронированных чудовищ усеивающих окружающий ландшафт, Искандер стеснялся. Пришлось терпеть, благо запас противопроклятных пилюль у зельевара был более чем основательным. Почти полная свежераспечатанная упаковка. Искандер проглотил одну и, скрепившись сердцем, запил целым стаканом шипучки. Проклятья, висевшие на нем усилиями мерзкого паразита-демона, тут же растаяли без следа. Жажда прошла, а мана содержащаяся в манном пузыре мага, причудливом голубоватом органе, находящемся где-то между мочевым пузырем и блортом, ничуть не уменьшилась. От радости из-за бесплатной, в смысле магической расплаты за совершенную волшбу, выпивки, пусть и не очень вкусной, Искандер пустился было в пляс, но радость его стремительно угасла при более детальном осмотре магического раскладного стакана. Яркое сияние его чуток притухло. Совсем чуток, но натренированный, на определении чароемкости ингредиентов зелий, глаз алхимика четко определили снижение запасов маны в стакане. По приблизительной оценке стакан освежающей воды Искандер мог вызвать еще раз двадцать. И не более.

Осторожно убрав пилюли и раскладной, хрустальный стакан по местам, Искандер начал считать: триста километров пути, в принципе целых шесть дней и двадцать стаканов кислой воды. Значит по стакану на каждые пятнадцать километров черепично-пыльной пустыни. Или три с третью стакана воды в день. То есть по глотку на каждые две тысячи шагов, проделанных под бледным солнцем. Довольно суровая и суховатая арифметика, решил про себя молодой маг, но потом вспомнив о заветной фляге с жуткой мятно-медово-яблочным с огуречным вареньем чаем, содрогнулся от ужаса и успокоился. Наколдовано чая была полная литровая фляга, и при надобности запас питья можно было восполнять за счет запасов магии.

'Легче легкого'— подытожил результаты расчетов Искандер и печально-печально вздохнул. А потом, посмотрев на наручные часы, засобирался в путь. Нельзя было давать спящим чудовищам ни минуты форы, хотя бы назло, чтобы подразнить перед обедом. Три часа отведенные на сближение с чужим миром прошли, не то чтобы совсем уж безболезненно, но он по крайней мере остался жив. 'На некоторое время...'-недовольно буркнул Искандер и встав с камня уверенной, пусть и непригодной для пустынь, городской походкой двинулся в нужную сторону.

Выбор нужной стороны дался Искандеру проще простого. Особо сильно скосив глаза в магическом видении можно было разглядеть в далекой дали столб невидимого синего магического света. Можно было долго гадать чем на самом деле является этот маяк, но то что он магического происхождения, уже было явным плюсом в мире напрочь лишенным волшебства. Чем не ориентир. Тем более Искандер намеревался при случае немного подкрепиться порцией свежей маны, если конечно столб являл собой природный выброс неиспользованного сырого волшебства. Поглощать волшебство в виде сплетенных заклятий и выговоренных заклинаний мало кто умел без специальных приспособлений и тем более Искандер. Потому молодой зельевар предполагал в лучшем случае хотя бы понаблюдать за буйством магической стихии. Все одно хорошо. Теперь для Искандера было бы невероятным счастьем просто дойти живым до маяка.

Трехгорбый верблюд метким плевком сбил распластавшегося в длинном прыжке травяного волка. Волк неловко брякнулся об песчаную землю Бесконечной Степи с перебитым верблюжьим плевком хребтом, забился в судорогах и, коротко взвизгнув, затих. Верблюд, степенно ступая, подошел к добыче и приступил к трапезе.

Причем делал он это в отличии от многих хищников с такой невозмутимостью и благородством, что даже галантнейший из снобов Лучшего из Миров, а именно учитель по Придворному Этикету его Императорского Величия любезнейший Бохунин, рядом с ним показался бы просто бескультурной хуруней. И это, между прочим, безо всяких замысловатых столовых прибором, трех смен ароматических салфеток и семи разновидностей благодарных хлопков повару за его кулинарное искусство. Умей трехгорбый верблюд пользоваться достижениями человеческого столового этикета, небеса бы не выдержали такого снобизма и просто-напросто рухнули. Слава Небезумным Богам, верблюд вовсе не собирался служить причиной даже одного самого завалящего Конца Света, и потому не пользовался приборами. И хотя его острые зубы и аккуратно рвали плоть поверженного травяного волка, смутно осознавшего перед погибелью иронию ситуации, мысли трехгорбого демона были совсем о другом.

Мысли были об одном малом, из рода двуногих— проводящих. Напарнике, довольно таки непутевом, и работодателе, к сожалению единственном. Хотя после тех двух происшествий с разного рода нежитью, верблюд стал уважать напарника чуть больше чем прежде. И помимо всего демон-верблюд изначально был благодарен ему за приключения.

Ведь не будь молодого мага, и трехгорбому верблюду не оставалось ничего иного, как тоскливо сидеть в своем уютном, но таком скучном песчаном мире, закусывая травяными волками и бесконечно бороздя невероятные широкие и абсолютно одинаковые просторы Бесконечной Степи. И может быть даже совершить, от неимоверной тоски, слепой межмировой прорыв, и попасть клят знает куда, без всякой надежды вернуться обратно, затерявшись в бесконечном множестве миров.

Верблюды, особенно молодые и трехгорбые, то есть прожившие чуть более пятисот лет, могли с некоторым трудом прорывать печати даже запретных, насмерть запечатанных миров. Но свободно ориентироваться во вселенском упорядоченном хаосе к сожалению, трехгорбых верблюдов конечно, не умели. Им требовались маяки, магические строения чудовищной мощности и соответствующего чудовищности размера, или же особые существа — проводящие. Особенно хорошо годились для этих целей маги, или же огромные пятидесятикилометрового радиуса ускорители элементарных частиц. Но обычно персонал ускорителей при появлении из фиолетовой вспышки многогорбых верблюдов бросался прочь или начинал стреляться свинцовыми шариками. И потому маги были более удобными проводящими. Они хотя бы знали, что представляет собой многогорбые демоны из чужого мира.

Маг, призвавший такого демона, а точнее послуживший тому маяком в бушующем хаосе множественных миров, считался везунчиком. Особо же счастливыми слыли те, кто оставались после этой судьбоносной встречи живыми и не заплеванными. И дело было вовсе не в демонической кровожадности и нечеловеческой надменности верблюдов, а вовсе даже в самой обычной пластово-реальностной совместимости. То есть такой мозголомно мудреной штуковины присущей только сложным сугубо личным взаимоотношениями многогорбых демонов и магов.

Трехгорбый верблюд, не имеющий и не нуждающийся в имени, очень хорошо помнил тот день, когда впервые познакомился со своим молодым проводящим. Отличным маяком, пусть и недостаточно ярким, для путешествий в миры далее двух Шагов, но стабильно сияющим в межмировом пространстве для трехгорбого верблюда и только для него. В тот памятный день, трехгорбый верблюд с отточенным за многовековую практику плевковым мастерством охотился на особо редкого зацветшего красивыми сиреневыми лепесточками травяного волка. Тугие снаряды смертоубийственной слюны, взрываясь хлопьями под лапами несчастного цветочного волка, плели вокруг растительного животного сложный узор, не имеющий магического смысла, но приятный с точки зрения демонической эстетики. Еще пара плевков и волк должен был угодить в ловушку, примитивную, но действенную, сооруженную ээ... собственноручно..., если то, что использовал верблюд, можно называть руками, из трех валунов и высохшего волчьего черепа. И тут верблюд почувствовал некий свет, даже не свет, а слабое сияние, отголосок искры. Искры горящей в далеком плане реальности, и внезапно осветившей путь до нее и вообще сущность межмирового пространства.

Верблюд тогда впервые в жизни на мгновение утратил невозмутимость и, тут же прорвав тонкую пленку сущности собственного мира и мощным плевком разбрызгав голову рванувшегося навстречу оголодавшего демона внешней Пустоты, ринулся на свет. И тут же предстал перед изумленными глазами мелкого удивленного двуногого. Двуногий был так похож на особо редкую и деликатесную разновидность кофейно-грушевого зубоскала, что верблюд еле удержался от того чтобы не оглушить его плевком и тут же на месте съесть. Принюхавшись получше, верблюд похвалил себя за стойкость, двуногий был не кофейным, а вовсе даже мясным. А мясо, причем любое, для многогорбых верблюдов— яд, пострашнее слюны Стогорбого Деда, единственного верблюда-демона имеющего имя и все родное, с парочкой соседних, измерение. В переносном смысле конечно. Хотя в некотором смысле, и в прямом. Стогорбый Дед был знатным ходоком.

Еще через пару мгновений верблюд понял, что свет исходил от этого мелкого двуногого мага. Маг был довольно-таки жалковат на вид, мелкий, тощий, без единого горба, без шерсти и главное без демонически-верблюжьих штуковин. Тех самых непонятных членов, которыми еще накануне трехгорбый верблюд построил ловушку на цветочного волка. Но это был его маг. Не высокоэнергетический ускоритель элементарных частиц. А человек. Его Проводящий. Маяк в Хаосе. Трехгорбый верблюд никогда особо не интересовался ритуалами, которыми маги обычно призывали себе на службу его сородичей. И ритуалами, которые со своей стороны должен выполнить правильный демон, чтобы закрепить призыв и служебную связь. Но тут появилась единственная возможность не сойти с ума от скуки и прогуляться по чужим мирам, на время покинув свою, надоевшую до нельзя за пять веков, родину. Трехгорбый верблюд склонил голову и опустился на колени перед растерянным двуногим, и признал его своим Проводящим.

С тех пор по летоисчислению Проводящего и его смешного, но ядовитого обилием мясных тварей мира прошло всего лишь семь лет. И это были самые интересные годы за все пять веков его жизни. Столько разных приключений, сколько он испытал за это короткое по демоническим меркам время, верблюд никогда не пробовал. И ему это понравилось. Жутко понравилось. Даже когда в одном довольно-таки отдаленном и страшноватом мире демону оторвали лапу, отгрызли средний горб и прокляли чем-то непонятно жутким левую демонически-верблюжью штуковину, отчего та время от времени принималась вместо задуманного творить неприличные жесты, а однажды даже на целый месяц превратилась в блорт. Это было куда как веселее набившей оскомину охоты на травяных волков. А про недавних немертвых мертвых воинов и говорить нечего. Такого веселья верблюд не испытывал от рождения. Особенно когда ядовитое мертвецкое проклятье, неведомо каким образом просочившись сквозь защитную шкуру горбатого демона, начало там внутри растлевать и изменять кожу, кости, органы и притаившиеся демонически-верблюжьи штуковины в нечто весьма и весьма зловещее. Хотя и не такое зловещее как взбешенный трехгорбый верблюд. От веселья верблюд, не смогши сдержаться, дал волю бешеному хохоту, что выражался в раздувании и сдувании обычно неподвижных как каменные глыбы боков.