Там мой брат!

— Я хочу сделать тебе маленький подарок. Только и всего. И хочу, чтобы ты его взял. И это не еда.

Боря расцвел и просиял.

— Обожаю подарки! И разумеется, я возьму твой подарок — как ты мог вообще подумать, что не возьму?

А вот узнаешь, ЧТО это — и не возьмешь... Не знаю, почему вдруг я решил, что отдам Борьке свой медальон. Это было единственное, пожалуй — если не считать пресловутых ушей и других деталей внешности — что осталось мне от эльфийской родни. Но я сейчас точно знал, что должен отдать его своему другу.

— Тогда бери! Ты обещал, — решил я на всякий случай не откладывать и, быстро стянув цепочку с шеи, протянул медальон Боонру.

Спроси он у меня сейчас "почему?!" — я не смог бы сказать... знал, и всё. То, что я могу больше не увидеть друга — так пусть обо мне останется память? Может быть. То, что я хочу остаться с ним рядом хотя бы частично? Или то, что медальон — единственное, чем я могу ему помочь, кроме успеха своей миссии? Отец говорил, что есть в безделушке какая-то магия, но какая — не знал ни он, ни я.

Боонр застыл на мгновение, и казалось, он вот-вот возопит "нет!", но... тяжелый вздох — и мой друг покорно надевает изящную безделушку (или все-таки не безделушку?) себе на шею.

— Эдан... Ты уверен? это же... реликвия твоя все-таки... — тихо спросил он, прикрывая медальон ладонью.

— Ну вот и хорошо — ты сохранишь ее лучше меня, балбеса. Тебе же приятно будет носить это? — спросил я и испугался, что диалог становится каким-то уж слишком трогательным. Не надо бы. Не перед расставанием...

— Не знаю, я эльфячих висюлек ни разу не носил, — пробурчал полугном, принявшись разглядывать подарок. — А чё он делает? Я ж правильно понимаю, у вас, у эльфов, просто так побрякушек не носят?

— Что делает?

Я задумался, с нарочито "умным" видом почесав пресловутое ухо (немаленькое даже и для эльфа). А потом изрек с видом совершившего открытие ученого:

— Оно висит на твоей шее! А до этого висело на моей.

Бор рассмеялся.

— Лады, пусть висит. Моя шея для этого грубовата, но сойдет. А теперь доедай давай, ты обещал. Я вздохнул. А что мне оставалось?

Конечно, я всё съел. Под Борькиным строгим взглядом и не то сделаешь. Да и... мы все уже недели две ели впроголодь.

Тем менее радовала меня сейчас сытость. Потому что тем, кому идти в бой — им что, не нужна еда и сила сейчас?

* * *

В казарме было тихо и пусто. И в моем углу даже чисто. Никакой магии — просто я убрал весь мусор, прежде чем идти на стены...

Пусто... а чего я ждал? Никто спать зато не помешает...

Но я бы предпочел сейчас Борькино ворчание, заботливое, прямо как у отца, или даже мимолетный разговор с кем-нибудь из ополченцев-первогодков, которые так легко вспыхивали смехом в ответ на мои истории и шутки. Им так мало было надо! Их благодарная радость в ответ на мои слова была так трогательна...

Мне надо поспать — это я помнил, надо, надо... Усталость наличествовала — словно я целый день бежал по лесу за дичью или... день и ночь отстоял на стене. Тело и вправду хотело покоя. А голова... ну вечно она у меня не в ладах со всем остальным.

Зачем-то я стал перебирать свои нехитрые пожитки — как будто я и так не знаю, что взять с собою в дорогу! Да и поклажа, если так можно назвать несколько необходимых вещей и оружие, должна быть минимальна...

Не хотелось думать, что обшарпанная, такая знакомая до трещинки в стене казарма наша, все привычные мелочи — полка, что я сколотил, пучок трав под потолком, ещё кое-что — сгорят вместе с крепостью, хрустнут под сапогами орков. Будут залиты кровью... И даже не моей... потому что меня отсылают.

А ещё я не успел доделать подарок Боре. Он давно хотел купить себе новый хороший пояс, но всё как-то не получалось... а я тем временем сплел из полосок кожи то, что ему должно понравиться, приделал кольца для оружия и всяких мелочей — только вот с вышивкой не успел. Копуша... Хотел настоящий, эльфийский... а теперь уж не успею, это ещё вечера три сидеть. Ладно. Пусть останется в крепости что-то, что я не доделал. Значит, я вернусь!

С этими мыслями я лег и старательно закрыл глаза. Как я устал... и вправду...

* * *

А через пару часов я проснулся. И понял, что больше не засну. И отправился к Борьке. Нет, в самом деле! Мне столько ещё хотелось сказать и ему и другим ребятам... Ну, может, не сказать, а просто посмотреть на них, кому-то подмигнуть, кому-то улыбнуться, кого-то хлопнуть по плечу. Как же я в казарме буду валяться?!

Борька уже обустроился. У него это получалось быстро. Любое помещение, в котором он недолго находился, приобретало неуловимые черты основательности, грубоватого уюта и... запах любимой Борькиной травы.

Для меня этот запах был слишком резок. Но сейчас я был рад и ему тоже. Пусть пропахнет моя одежда — у меня чуткий нос, и возможно ещё завтра я почувствую эту дурацкую траву и вспомню про друга.

Боонр вынес мне порицание — что я встал слишком рано... Он, конечно, прав — опять! — но у меня просто не получилось лежать дальше...

Меня повеселило его огорчение: набить морду некому, вишь ты! За то, что меня разбудили. Впору почувствовать себя важной титулованной особой, чей крепкий сон является едва ли не национальным достоянием... Интересно всё-таки, насколько важными особами являются мои бабка с дедкой по эльфийской линии? Отец никогда не говорил... Небось выглядят не старше нас с Борькой. Вот было бы забавно подойти к красавице эльфийке и участливо спросить: "бабуся, а не мучает ли вас подагра?" Какой звук издала бы старушка? Ха!

Хорошие ребята под началом моего побратима... приветливые — вон один мне подмигнул, другой рукой помахал. Но не подходят, чтобы не мешать нам пообщаться.

И тут это невозможный гном (потому что только они так непредсказуемы и упрямы!) вручает мне свой заветный нож! Мне! свой нож, почти живой!

Глупее было бы только, если б я вручил ему лук. Нет, Боонр стреляет из лука. Но... не очень-то хорошо, скажем так.

А ножик-то — вот ведь чудеса! — женщиной оказался. Ну, вернее, душа в нем была женская. Это в ноже-то! Я обалдел сперва... а с другой стороны, почему бы и нет....

"Не могу!" — говорю я ему, как же отобрать такое? Это же почти как друг...

— Так ведь ежели она мой друг, то неужто я не могу ее попросить еще одного моего друга поберечь? Собаке всегда можно приказать охранять тебя от бед, а коня я тебе и так любого заседлаю, сам знаешь — хоть бы он и упрямее тебя был, — отвечает мне Боонр... ну насчет упрямства сложный вопрос. Сам хорош... Ну а если эта душа на него обидится?!

Но напрасно я возражал. Когда Борька произнес "Не возьмешь?" — у него на лице было написано такое глубокое огорчение, что я почувствовал себя матерой, жирной свиньей.

И попытался познакомиться — если можно так сказать про нож.

— Я не говорю, что не возьму! — сказал я Борьке и осторожно прикоснулся к ножу, обиженно звякнувшему о камень. — Давай я попробую у него спросить...

— Попробуй. Хотя я к твоему подарку так не присматривался, — с усмешкой ответил Боонр.

— Мой... не такой живой, — ответил я, — хотя тоже не просто мертвая безделушка. Он спит как бы... А твой... Сейчас мы поздороваемся.

Я положил нож на ладонь, раскрыв ее, и поднес к глазам. Потом тихо погладил пальцем по рукоятке — как коня по шее.

— Кошку погладь, — пробормотал Борька. Кошка, значит? Ну да... кошка... не больно-то похожа, если уж придраться...но она ж не виновата, что не похожа.

Киса! Кошки любили меня. Где там у тебя уши, чтобы почесать за ухом?

— Обязательно, — заверил я, — как же не погладить...

Чтобы сделать приятное другу, я хоть поцелую, если надо, этот ножик... тем более это не просто нож, а знак искренней тревоги и заботы. Единственное, что Борька пронес даже сквозь рабство своё дурацкое... и теперь вот отдал мне.

Кошка! Помоги мне своим когтем, если что... и не сердись, что твой хозяин отдал тебя... потому что мы дороги друг другу. Вот так, кошка...

Кончиком пальца я провел по лбу и усмехнулся — показалось, что еле заметное касание толкнулось в кожу — как, бывает, по обязанности трется о ноги независимый и гордый кот, когда уж очень есть хочется.

— Ну что? Договорились вы там? — спросил Боонр.

— Кажется, да... — прислушался я к своим ощущениям. — Мне соблаговолили сказать "Мр!"

Глава 4

Боонр, Борька мой, всегда восхищался, как хорошо я умею прятаться.

Попросту — исчезать. Эльфийская магия "Пряток" каким-то чудом далась мне уже давно и почти без тренировок. Ну а как же! Не видно меня. Совсем. Хоть ты не приглядывайся, хоть в мою строну смотри — дырку проглядишь, а меня все равно не заметишь... Нравилось ему. Порою я ему фокусы показывал разные... и не только ему, конечно же.

Легко у меня это получалось. Много ли надо времени — спрятаться, подшутить над кем-то? Минута, две, редко десять... чаще всего не больше пяти. На охоте, с отцом — там бывало и больше, в засаде-то... но там я был неподвижен.

А сейчас я бежал.

Мимо шатров, больших и поменьше, ярких и не очень, размалеванных красной краской, чтобы отвадить злых духов, мимо костров и привязанных лошадей... мимо сгрудившихся в кучку орков, играющих в какие-то кости или камешки и как раз в этот момент отвешивающих оплеухи одному из компании — то ли проиграл, то ли жульничал...

И опять мимо костра, а от него так заманчиво пахнет жарящимся мясом! Гааады... Уж лучше обычная вонь вашего становища — дым, горелый жир, немытые орочьи туши, конский навоз — это ещё ладно бы, просто дерьмо и опять дым...

Я бежал.

Мимо кучки окровавленных овечьих шкурок, мимо сидящего на корточках раненого, тихо скулящего и баюкающего свою руку, мимо полуголого орка, насилующего какую-то женщину прямо на земле, рядом с шатром — с деловитым пыхтением.

Мимо тотемного столба, вокруг которого, потрясая брякающим мешком и нудно завывая, расхаживал со скучным видом шаман. Он единственный вздрогнул и проводил меня взглядом, словно увидел... Не увидел, но, похоже, почувствовал.

Я ускорил шаги, стараясь представить себя листом, облачком, пышным цветущим кустом... чем угодно, но только не тем, кем я был — нельзя думать, нельзя бояться, надо слиться с миром... я клочок тумана, я охапка сена, меня нет... меня тут не было никогда.

Я бежал...

Шатров становилось меньше, коней тоже... хорошо, что орки не держат собак. Обученную собаку или волка Прятками обмануть непросто. Тем более мне. Я ведь и эльф только наполовину...

Я бежал... и чуть не споткнулся, увидев обвисшее на колу тело. Тошнотворный запах мертвечины... Кто это был?! Человек или... быть может, свой, орк, которого наказали? Я рванулся — дальше, дальше, к краю становища... уже близко... и почти налетел на столб с привязанным окровавленным телом. Точно не орк! А я не могу ничего! Даже если пленник жив... Хотя вряд ли... После таких пыток не живут... Но даже если бы... Я не имею права! Замедляю шаг и вглядываюсь в лицо... не узнаю... не наш... наверное, это кто-то из близлежащей деревни... прости меня, прости... не могу.

Я пролетел мимо полусонного часового, которого нельзя было придушить. Орочий лагерь кончился. Кончились дым и вонь, гортанные крики, ржание лошадей и кислый привкус опасности... Вырвался? Нет, рано... Вдруг их разведка... Или фуражиры... Взгляд медленно застилало темнотой, а шелест сухих листьев под ногами стал каким-то металлическим... я знал: держусь на последнем дыхании — дальше либо Прятки, либо... бежать я уже точно не смогу. И быстро идти, возможно, тоже.

Никогда раньше я не пользовался этой магией так долго — и мне казалась она простой и легкой. На одной ножке тоже прыгать просто. Первые два перестрела... А вы пробовали? Вот и с Прятками оказалось так же. Выдохся я. Слишком быстро. Эх, мама, мама... хоть бы обучила как следует... я же сам до всего доходить должен был...

Я перешел на шаг.

Сердце стучало гулко и часто, ему не хватало места, оно было везде — в висках, в груди, в затылке и где-то под ложечкой — больно, часто и обидно. Ну что же я за неумеха! Единственная надежда крепости, невидимый гонец... Стыд какой...

Я остановился.

Кругом был изгаженный, вытоптанный перелесок — не перелесок даже, так, кустарник. Орки распугали и перебили тут всю живность, выломали и вырубили ветви — сейчас здесь никого не было, но опушка редкого леска всё равно была как изнасилованная солдатами девка. Сделав несколько шагов, я прислонился к тонкой кривой осинке — не ахти какая опора, но мне показалось, что иначе я просто упаду. Спекся Эфеданэль... дальше придется идти, как все нормальные люди ходят. Потому что я должен дойти. И привести помощь. А спрятаться в кустах, переждать, отдышаться... хотелось бы. Но нельзя. Некогда.

Я выдохнул... получился почти стон, который надо было заткнуть куда подальше... и, особым образом встряхнувшись, еле слышным шепотом произнес формулу размыкания. Теперь я стал видимым — для всех.

Надо было идти, и я побрел, хлюпая носом и вытирая текущую из него кровь.

...Кусты, перелески. Овражки. Крошечная поляна. Заросли орешника. Частый угрюмый осинник...

Я брел, радуясь одному тому, что эльфийская кровь и воспитание отца-охотника не дают мне потерять чувство направления. И даже в таком состоянии, как сейчас, я не мог заблудиться, я знал, куда надо идти.

Больше всего, наверное, я был похож сейчас на зверя — наверное, на загнанного зверя, хотя меня ещё никто не гнал и не травил...

Меня вели инстинкты. Вот здесь корень, большой и узловатый — его не видно под листьями, но я его чувствую — надо перешагнуть, иначе можно споткнуться и упасть; а если я сейчас упаду... В общем, не факт, что мне удастся быстро встать. Здесь кусты кажутся густыми, но на самом деле можно протиснуться и немного спрямить путь... я делаю всё это машинально, разве что только не с закрытыми глазами. Наверное, с закрытыми глазами вышло бы ненамного хуже... Лес, хоть и чужой, изгаженный и оскверненный, всё же принял меня, и всё то эльфийское, что во мне есть, помогало идти, не спотыкаясь, по самому удобному пути. Только вот... как же это — не смотреть?! А если...

Они меня и спасли. Кусты, открывшие незаметную тропинку среди переплетения ветвей. Я никогда ещё в жизни не сталкивался с тем, как мысль обретает плоть и реальность. Я только успел подумать, что не могу себе позволить идти на одном чутье, я должен смотреть во все глаза и во все стороны — ведь рядом орки! — как я их и увидел. Орков.

Они смеялись и весело что-то обсуждали — охоту, как я понял. Молодые гортанные голоса... отдельные слова я понимал, но не всё. И даже не потому, что это был чужой мне язык — отец обучил меня оркскому, и я знал его довольно хорошо. А просто потому, что слова терялись в шуме крови, что стучала в ушах.

— ... а я его тогда! С одного выстрела...

— ...жирный был, костер аж жиром залил...

— ... рыбки бы ещё...

Над ухом всполошенно зашуршали листья. Что-то теплое и пушистое задело плечо, оттолкнулось и порскнуло прочь, на мгновенье опередив врезавшееся в землю орочье копье. Темно-коричневое... с красным обережным узором...