Кровь Титанов2: Кольцо из чистого дерева

Со стоном шевелюсь, разглядывая герцога из-под опущенных ресниц. Вид у него внуши­тельный — "скорпион" в руке, тяжелая кираса и розовые панталоны до колен. С трудом сдерживаю смех, умирающие, как правило, серьезны.

Хриплю, тяну руку, будто пытаюсь что-то сказать. Милорд наклоняется, чтобы выслушать мои последние слова. Радость моя, да такого болтуна, как я, и смерть заткнуться не заставит! Бью дубинкой по голове. Герцог падает прямо на меня. В последний момент успеваю извер­нуться из-под "скорпиона". Меч со звоном падает на пол, следом со звоном падает герцог. Быстро обшариваю герцога на предмет поживы. Нахожу кошелек с золотом и связку клю­чей. Фамильное кольцо, после секундного раздумья, оставляю на пальце, вещь слишком приметная. И вообще, жадность вору не пристала.

Захожу в спальню, смахиваю со стола в мешок драгоценные безделушки. Наверняка, тут многим можно поживиться, но время тает быстрее, чем град летним днем. Вот-вот страж­ники разделаются с троллем и побегут докладывать о победе герцогу.

Закрыть дверь, или не стоит? Склоняюсь к последнему, шаги услышу издали, стражники подкрадываться не умеют. С таким количеством железа я бы тоже не сумел. Поэтому по­спешно сбрасываю с себя чужое барахло, опасливо косясь на герцога. Приложил я его кре­пенько, но осторожность излишней не бывает. Закрываю лицо черной маской, взлом всту­пает в решающую стадию, ни к чему мне, если мою рожу заметят. Известностью пусть барды тешатся, ворам она ни к чему.

Ларец стоит в изголовье роскошного ложа. Святой Лакки, да сколько ж народа здесь улечься может! Живут же некоторые!

Подхожу к ларцу. Палец даю, скипетр здесь. Изучаю последнюю преграду через смарагд. Мдааа... впрочем, иного я и не ожидал. Ларчик открывается непросто. Достаю магическую отмычку... она мгновенно сгорает у меня в руках. Блин проклятый! Где ж я новую-то найду? Их и в прежние времена два мага всего делать умели и желали, а уж теперь, когда чародея в Ледании сыскать почти так же трудно, как тролля в сарае... В бешенстве хватаю протазан и набрасываюсь на беззащитный ларец. Рычу, размахивая оружием, как пьяный мясник. От ларца летят щепки, крышка разлетается на части.

Скипетр Маргонов! Переливается радугой бриллиантов, радует глаз совершенством. Тяну к нему руку... едва успеваю отпрыгнуть. Его светлость изволит пробовать на мне остроту "скорпиона". Несколько минут занимаюсь тем, что уклоняюсь от ударов. Герцог недурно умеет обращаться с железом. Моя дубинка здесь вряд ли поможет, а метательные ножи я достать не могу. Не успею просто.

Под руку попадается старинная ваза в половину моего роста. Швыряю ее герцогу под ноги, он не обращает на это внимание, весь в азарте боя. А стоило бы. Да, фехтовать его учили признанные мастера... но не босыми ногами на осколках.

Этот вой стражники должны были услышать и этажом ниже. "Скорпион" с приглушенным стуком падает на ковер. Изрыгая нездешние проклятья, герцог вытаскивает из ступни ос­колки. Знакомлю его со своей дубинкой вторично, подхватываю скипетр и сую его в заплеч­ную сумку. Времени почти нет, топот в коридоре ближе с каждой секундой. Стражи!

Искать веревку времени нет, но "кошачьи лапы" висят на поясе. Надеваю их, пристегнуть к упору на куртке не успеваю. Если повезет, не сорвутся.

Распахиваю окно и ползу по стене, молясь святому Лакки. Или Богу воров Лакки, как его наши предки звали. И, само собой, сестре его Удаче, потому что без нее сейчас точно про­паду. Если сорвется "лапа"... или если у стражей луки... лучше и не думать.

Высунувшиеся из окна стражи тычут в меня пальцами и орут. Ну, палец — не стрела, по­терплю, хоть и невежливо это с их стороны. Потом в меня летит алебарда. Уклониться не могу, но даже не пугаюсь, бросок абсолютно неудачный. Вторая алебарда высекает искры из стены дома в полуярде от моего лица. Вот это уже неуютно. Следующая может доставить может доставить боль в груди, которая бальзамами не лечится. Но следующим летит мас­сивное кресло, едва не сбив меня на землю. Неприятное чувство, будто я таракан на стене, а подошва сандалии уже отбрасывает на меня тень. По-тараканьи отгораживаюсь от кресло­метателей балконом второго этажа. Отсюда можно уже и спрыгнуть, но лучше не рисковать. Последнее, что мне сейчас нужно — это вывих или перелом.

Ярда за два от земли прыгаю. Скипетр радостно вываливается из сумки. Подхватываю его на бегу, мчусь к ограде. Небо уже начинает светлеть, но немного времени еще есть. Позади вопли разъяренных стражей, их братья по разуму где-то впереди готовят на меня послед­нюю засаду. У кого-то из них луки найдутся, уверен в этом.

Удар в спину сбил меня с ног. Это что еще за напасть, неужели, стрелки поцелили? Быстро переворачиваюсь на спину и вижу перед собой оскаленную собачью морду. Которая тянется ко мне с явным намерением обслюнявить мне глотку.

Фу! Уйди, собака страшная! Пес рычит, глаза злые. Бью наотмашь по оскаленной морде. Жалобный визг, морда отпрянула. А, так на руках у меня "кошачьи лапы". На них же сталь­ные когти такого размера — любой тигр от зависти завоет. Добавляю ногой в бок, на носке сапога небольшое прочное лезвие, на одних перчатках по стене не поползаешь. Пес оконча­тельно капитулирует и с визгом исчезает в рассветном сумраке. Зато ко мне на всех парах летят три его товарища и пара стражников.

Первое правило взломщика — обеспечь себе комфортный уход с места работы. Так вот, се­годня я нарушил и это правило, и все последующие. Если получится уйти, это войдет в ан­налы Искусства, как самый неправильный удачный взлом.

Лечу стрелой к ограде. Воры бегают куда быстрее стражи, но вот собаки...

Ограда уже близко, но и собаки буквально за плечом. Меняю направления бега, собаки про­скакивают мимо. Так несколько раз, постепенно приближаясь к ограде, однако стражники значительно сократили дистанцию. А мне еще на каменную стену залезать! Высотой в три с половиной ярда! Вот где алебарду в спину получить проще легкого...

Добегаю до стены, отчаянный прыжок — и я вцепляюсь всеми четырьмя конечностями в камень. Это уже почти тянет на чудо, чтоб найти четыре трещинки в камне разом. Растопы­риваюсь на стене, как паук, ползу вверх максимально быстро. Псы прыгают и рычат, но принципиально не лают. За них это делают стражники, предсказывая мое ближайшее буду­щее в самом черном свете. Надеюсь, они не ясновидящие. Совсем не хотелось бы менять сексуальную ориентацию на половые извращения. В спину летит долгожданная алебарда, страж наконец-то сообразил. С такого расстояния промахнуться невозможно, получаю по спине тяжелым древком. Уй-йя, больно как! Боль придает мне скорости, и вторая алебарда звенит о стену.

Перекидываю через забор ногу, показываю преследователям два скрещенных указатель­ных пальца. Жест, безусловно, оскорбительный для любого леданца, потому что повторяет первую руну одного неприличного слова. Какого, сами догадаетесь, не маленькие.

В ответ — ругань и обещание найти на том свете. Не обращая внимания, повисаю на руках на заборе и спрыгиваю на ту сторону. Дай Творец ноги, пока они не вспомнили, что есть ворота. Бегу по пустынным улицам, надеясь не нарваться на патруль. Наконец, оказавшись в другом районе города, останавливаюсь, прислоняясь к дереву, и снимаю, наконец, перчатки и маску. Засовываю это добро в мешок, жадно хватая воздух губами.

Вот тут меня начинает трясти. Весь страх, запрятанный поглубже, чтоб не мешал, теперь нагло лезет наружу. Словно ледяной водой обливает при воспоминании, как обходил тролля, как уворачивался от "скорпиона"... А если б стражи не метали алебарды, а рубили ими, пока я распластанный по забору полз... Шансов не было бы никаких. Сдали у них нер­вишки, на мое счастье.

Из кармана куртки достаю трясущимися руками медную фляжку. Пусть себе дрожат, сей­час можно, вот глоточек сделаем — и полегчает. Что гардарикцы делать умеют, так это водку... и настоечку на травах. Делаю глоток. Огненный шар прокатывается по горлу и ухо­дит в желудок. В голове проясняется. Хорошие травки, полезные. Делаю еще глоток, чувст­вую, что потихоньку оживаю. Трясу фляжку — пусто.

— Тааак, а это кто тут у нас?

Нет, ну это уже просто свинство. Нарваться на городской патруль, когда дело уже позади! И нечего на судьбу пенять, сам виноват, расслабился, забыл об осторожности. Сам теперь и выкручивайся, как умеешь. И не дай Творец, если покажусь подозрительным. Обыщут, най­дут скипетр и весь мой арсенал воровской, и в крысятню потащат, клопов кормить до суда. А бежать некуда, и оружие достать не успею...

Смотрю на стражей мутными глазами.

— Братцы, — умоляю пропитым голосом. — Дайте хлебнуть чего-нибудь...

И перегарчиком на них дышу невзначай. Стражи морщатся, рожи отворачивают.

— Колбасит с утреца? — сочувственно спрашивает тот, что постарше.

Оглядываюсь по сторонам.

— Блин, и правда утро! Куда время девалось... Что за улица-то хоть?

— Ну ты, Блин, даешь! — восхищенно говорит молодой. — Сентябрьский бульвар это. Ты сам-то где живешь?

Вопрос игнорирую. Тут можно погореть, назовешь район, а кто-нибудь из них как раз в нем и обитает.

— Эк меня занесло! Дааа, погуляяяяли!

Лица смягчаются, остатки подозрения улетучиваются. Да, погуляли — с кем не бывает. Тут сочувствовать в пору, а не подозревать.

— Деньги-то не украли? — участливо спрашивает тот что постарше. — Ворья развелось...

— А я помню, сколько у меня было? — отвечаю. — Вытащили, сам ли пропил — какая теперь разница?

Хохотнули снисходительно. В самом деле, разницы нет. По роже видно, сам пропил до по­следнего пальца, хоть воров искать не требует, стражу не напрягает. Славный малый, чем бы ему помочь...

— До дома-то доберешься? — спрашивает молодой сочувственно. — Или довести?

Угу. Довести. Прямо на хазу к Королю. То-то братва обрадуется!

— Дойду, — говорю уверенно. — Я отоспался уже. Башка вот только болит, и не помню ни хрена. Я хоть за бабами с топором не гонялся?

Хохотнули весело. А что над таким непутевым не посмеяться?

— Если тещу мою зарубил, я тебе сам пива поднесу, — ухмыляется старший.

— Твоя теща его б сама отоварила, — скалит зубы молодой.

— Пойду я, ребята, — морщусь словно от боли. — Если пива не найду, сдохну ведь...

— Давай, бедолага, — напутствует старший. — Постучись к старому Фельду, он ранняя пташка, ковш нальет. Хотя куда там, у тебя ж ни пальца в кармане. На вот, похмелись.

Монету мне протягивает. Хочется визжать от восторга, надо же, стражи вора пивом уго­щают! Приду в тошниловку нашу, обязательно пропью эту денежку, да еще объявлю, на чьи пью. Ох, и ухохочемся...

— Благодарствую, — говорю. — Дай Творец вам удачи.

Иду прочь. Ноги словно без костей, мягкие и непослушные. Скорее бы добрести. Завалиться на кровать и уснуть. Тяжело быть вором...

"Ты это сам выбрал", — дает о себе знать Шепот Удачи. Да, выбрал, мысленно отвечаю я, по­тому что жрать было нечего, и работы не найти. Так ворами и становятся, а не из страсти к наживе. От безысходности.

"Хоть себе-то не ври, — усмехается Шепот Удачи. — В воры идут те, кто не любит работать, те, кто не умеет работать. Скажешь, нет?" Скажу. Они и в стражники идут, и в нищие... и в чиновники. Вором стать, это смелость иметь надо.

"Не смелость, а азарт, — поправляет Шепот. — В чем-то ты прав, азартные как раз и стано­вятся ворами, игроками и кладоискателями". Не знаю. Но если Творец не дал мне таланта мага и силы воина, а дал чуткие пальцы, острый слух и быстрые ноги, то кем еще мне быть?

"Менестрелем", — ехидно шепчет Голос и умолкает в моем сознании. Я улыбаюсь. Менест­релем, это да, здорово. Может, в другой жизни...

Ковыляю через весь город, устало прихрамывая. Торжества нет, наслаждения победой — тоже. Только усталость и опустошенность. Утро — не мое время.

В голову упорно лезут тревожные мысли. Герцог ведь так дело не оставит, таких вещей не прощают. Очень скоро стража засуетится, забегает, и пойдет облава по тайным местечкам во всей Беларе. Надо на время скрыться из вида, уйти на дно...

Я останавливаюсь. Вот здесь я и буду отсиживаться следующие несколько дней. В грязном кабаке с метким названием "Дно"...

Глава III.

Звезды! Испокон века человечество любуется ими, раскрыв от восхищения рты. Тысячи лет о них слагают стихи поэты, и вряд ли найдется хотя бы одна эльфийская песня, в которой совсем не упоминаются звезды. Гномы, никогда не покидавшие своих подземных городов, рассказывают о них легенды своим детям, и те с восторгом внимают сказкам о величайшем чуде вселенной. И даже в гоблинском языке есть слово "звезды", при том, что слова "ложка", к примеру, в нем отсутствует. Глаза Ночи, Маяк Влюбленных, Слезы Творца, Дерьмо Беодла, Дар Тьмы — за тысячелетия люди придумали сотни прекрасных поэтических образов, не переставая восхищаться совершенством звезд...

Бол потряс головой. Звезды, мелькавшие перед глазами, гасли одна за другой. Он со сто­ном ощупал голову на предмет сотрясения. Голова с готовностью отозвалась болью, ми­риады звезд снова закружили перед глазами.

— Похоже, братан, у тебя перелом головы, — поставил диагноз Боресвет. — В натуре, не по­перло тебе децил, надо было перед веткой нагнуться. Ветку ты, конечно, сломал, но скажу тебе без балды, проще, в натуре, ее объехать было.

— Откуда она тут взялась? — Бол осторожно приподнялся. Выяснилось, что он лежит на земле, что голова болит, а звезды вызывают острые приступы злости.

— Из дерева, — авторитетно заявил Боресвет. — Они всегда торчат из дерева, в натуре.

Почесывая новенькую шишку, Бол вскарабкался в седло. Лошадь, щипавшая осеннюю травку, была не слишком огорчена падением всадника, а вот его возвращение на свою спину встретила укоризненным взглядом. После чего уныло задрала морду к небу, очевидно, выис­кивая новую подходящую ветку или, в крайнем случае, сук.

— Скучно у вас здесь, — пожаловался воин. — Ни тебе разбойников, ни чудовищ... Добру молодцу негде силушку богатырскую показать, в репу дать — и то некому.

Боресвет хмыкнул и занялся излюбленной забавой гардарикских богатырей — подбрасыва­нием булавы до облака ходячего. Так он сам выражался. Бол же, как ни вглядывался в высо­кую синь неба, так и не обнаружил этого чуда природы — ходячего облака. Впрочем, и с дру­гими облаками в этот день было не густо...

Булава с устрашающим свистом устремилась вниз. Бол поспешно втянул голову в плечи. Когда богатырь кидал палицу до чего-то там стоячего, свистела не так страшно!

Булава послушно легла в подставленную ладонь богатыря прежде, чем отправиться в но­вый полет. Бол безнадежно проводил ее взглядом. Отвлечь богатыря от национального, но чрезвычайно опасного для попутчиков вида спорта мог только пузырь водки. Которого под рукой как раз и не было. Бол тоскливо вздохнул и пообещал себе первым делом научиться материализовывать емкости с гардарикской водкой. Если, конечно, доживет до того свет­лого дня.