Игра на Цезаря

Селянка вновь тормознула:

— И вам... не болеть, добрые люди, — не то пожелание, не то вопрос о намереньях.

Пришлось в оных срочно убеждать:

— Мы — из столичной газеты "Ладмения. Будни". Приехали собрать материал для статьи о лучших здешних ковроделах. Ваша замечательная деревня очень ими славится.

— Так если уже "славится", к чему еще о ней "собирать"? — хмыкнула тетка.

— Понимаете... меня, кстати, Пашутой зовут. А это...

— Емельян. О-очень приятно.

— А вы?

— Тетка Лукера, — выдавили в ответ. — Так чего вам надо?

— Я ж говорю, госпожа Лукера, написать статью о лучших местных ковроделах. Мне, честно говоря, — и доверительно скривила мину. — живописать о либрянских порядком обрыдло. Да и не справедливо это, когда всего в нескольких милях от столицы живут такие таланты, до сих пор анонимные.

— Какие-какие? — сузили на меня глаза.

— Не названные по именам. Знают ведь только о попереченских коврах, а кто их конкретно создает, наши читатели...

— И разве вам лишняя известность не нужна? — влез Емельян-Эрик. — Лишняя известность — лишние покупатели.

— А-а. Лишние, — протянула со значением тетка. Мы утвердительно-радостно закивали. — Так мы с мужем — не пауки. У нас лишних рук в работе нет.

Вот так, значит?.. Попробуем зайти с другого "крутого борта":

— Госпожа Лукера, а может, вы нам подскажете кого-то из ваших... коллег? Наша газета весьма солидна и пишет лишь о самых уважаемых гражданах страны. Юристах, торговцах, земледельцах... аристократах.

Ну да — "уважение" лишним не бывает. И в подтверждение этому драгоценный "язык" задумчиво скосился в небо:

— А-а... ну-у... Так о чем мне вам рассказывать то?

— О чем? — едва не подскочила я. — О трудностях вашего ремесла, которые вы с мужем геройски преодолеваете. О достоинствах вытканных лично вами ковров. О...

— Только — уговор, ребяты!

— О чем? — прицельно прищурились мы.

— Я вам всё подробственно опишу, но, чтоб к другим у нас в Поперечке... "калекам"...

— Ни-ни, — заверила я очень твердо. — Если, госпожа Лукера, "подробственно". Иначе наше начальство заставит еще и у...

— Айда в дом! — резво подорвались меж нами по узкой тропе.

А кто ж против такого поворота?..

Внутри двухэтажного, занавешенного плотными шторками "храма профтайн" было приятно свежо, хоть и слегка попахивало мокрой шерстью вперемешку с хной. Бр-р. То еще сочетание. На любителя.

— Квасу холодного хотите?

— Не-ет. Спасибо.

— Да, пожалуйста.

— А-а... Сейчас принесу. Присядьте пока... под иконки за стол.

— Тысь моя майка, — выдохнув, проводила я хозяйку взглядом до двери. — Проверка, как на госгранице. Только что крест не заставила лобызать.

— Угу, — прищурился по углам Эрик. — Хотя удостоверения наши... даже не спросила. Особенности деревенского фактора?

— Так точно. Бумажкам здесь верят мало. В основном глазам. Так что, постарайся изобразить ими преданность ремеслу ковроделья.

— Ковроткачества.

— Что? Да какая разница?

— Ну, не скажи. Мы ж с тобой — газетные профессионалы.

— Ой... Что-то меня и от тебя... тошнит.

— А может...

— А вот и квасок! Холодненький. С медком, мятой.

— Я передумала. Можно и мне его? — ушла прямо из-под рыцарского носа большая кружка в испарине. — А ты, Емельян, пока начинай. Интервьюируй госпожу Лукеру.

— Чего ему со мной?.. О-ох, прости Господи наши грехи.

И процесс получения информации, наконец, пошел...

Через час с четвертью мы владели ей не хуже начинающих подмастерьев, освоив такие термины, как "подрунивание" (относительно шерсти), "свойлачивание" (как характеристика качества ковра), "лизунцы" (в виде залога здоровья овец), но до нужной нам "тропки на бугор" так и не дошли. Пришлось сворачивать вновь:

— А скажите, госпожа Лукера, вы тоже в своих коврах придерживаетесь традиционных мотивов?

— Чего-чего? — открыв рот, поинтересовались у меня. — Я песни, когда тку, девушка, не пою.

— Ой, я про рисунок на ковре. Ну, местное попереченское "клеймо".

— А-а, — еще шире открылся у интервьюентки рот. — Ну, а как же? Придерживаюсь. Такое у нас правило, чтоб, значит, были.

— А что именно "были"? — нахмурил Эрик лоб.

— Так эти деревья с бугра. Закрученные сосны да березы.

— Закрученные? — заинтересованно оторвалась я от блокнота. — А как это?

Тетка Лукера после паузы выдохнула:

— А вот так... Вывихами да колесами. Дурной у нас лес на бугре. И место там дурное. Но, опять же, памятное. Был специалист из вашего музея в Куполграде пять или шесть лет тому назад, так он всё там излазил и сказал, что закрутила те деревья енергия. Сила, значит.

— Ага, — теперь открыла рот я. — Сила? А как она себя проявляет?

— Ну-у, — надула щеки тетка Лукера. — Как она себя... — и, вдруг, подпрыгнула на стуле. — А вот еще наша с мужем заслуга: мы свои ковры пропитываем особенным раствором. И они тогда не блекнут много лет... Чего ты не записываешь?

— Я пи-шу, — почесала я за ухом карандашом.

— Госпожа Лукера, — спешно вступил Эрик. — а если мы в нашей статье допустим такое... лирическое отступление? Так сказать, "местную легенду", которая придаст ей дополнительный колорит? Ведь у каждой деревни в Ладмении есть подобные истории. А у вас — "закрученный энергией лес". Не могли бы вы поподробнее о нем рассказать?

— А вот не могла б! — вскинулась та неожиданно резко.

— Почему? — выразил удивление Эрик.

— А не могла б и всё! И, знаете что, ребяты?.. Давайте ко я вас к другим своим коллегам отведу? У меня время приемов закончилось. Пора за работу браться.

— Ага? — недоуменно переглянулись мы с рыцарем. — Ну, хорошо. Давайте, — и вслед за подскочившей от стола хозяйкой, направились прямиком к двери...

Дальнейшее наше шествие по Поперечке стало сильно смахивать на игру войлочным мячом от двора к двору. Хотя мячей было два: я и Эрик, а желающих нас запнуть в ворота конкурента сильно прибавилось. В противовес развернутости ответов. Да мы даже вопросы свои задавать в конце концов перестали, лишь наблюдая данное действо со стороны. При этом на лице Эрика все чаще читалось желание клеймо свое прокуратское, все ж, предъявить. Я же лишь крутила головой и внимательно слушала:

— Соседка! Тут к тебе корреспонденты пришли! Из газеты будней! Открывай!

— А чё им надо?! — из-за очередных ворот к очередному нашему проводнику.

— Коврами твоими интересуются и откуда на них кривые деревья растут?!

— А-а! Ничё не знаю! Да это и не деревья вовсе, а... — на этом месте дверь в заборе обычно открывалась. — А давайте я вас до соседа своего провожу?

— Не надо!.. Уф-ф... — рядом с девятым низким палисадником, опустилась я на теплую пустую лавку. — Мы сейчас... в храм.

— Зачем это?! — удивленно уставились на меня оба наших проводника.

— Исповедоваться, — медленно, сквозь зубы оповестила их я...

Еще через шесть секунд пространство вокруг лавки благостно опустело...

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Эрик густой широкой тенью навис в аккурат надо мной. Я с прищуром подняла глаза вверх:

— Пока рано... делать выводы, — и подскочила с лавки. — Пошли.

— Куда? — отпрянул он в сторону.

— Как это, "куда"? В местный храм... Так ты со мной идешь?

— Иду, — буркнули за моей спиной. И дальше с выразительным сомненьем осведомили. — Полностью сейчас на твой опыт... полагаюсь.

Ага. И на зуд в плечах. Хоть об забор их чеши... Тысь моя майка...

"Местный храм", это было сказано с большой долей лести попереченскому жилью Бога. Да мы его еще с бугра прекрасно разглядели. Что же до самого здешнего Батюшки, то и он в свой "антураж" вливался весьма гармонично. Худенький, востроглазый, с жидкой козлиной бородой, напомнившей мне канцлера Исбурга (будь у него сводный брат от отца-гнома). Хотя к священникам, особенно православным, отношусь... хорошо. Не из-за семи лет, прожитых в Бередне. И даже не благодаря знакомству с одним лопоухим Святым (он, впрочем, католик), а сразу после беседы куполградского Отца Сергия с Варварой. Когда на вопрос дитя о своей "нечистой сути", тот сказал: "Иметь в отцах демона, а матерью ангела, значит быть обычным созданием, живущим на земле. Ибо жизнь наша и есть вечные метания души меж добром и злом. Так иди и просто живи". Прекрасные слова. И, главное, проще не скажешь...

— Добрый день, Батюшка. Извините, что отвлекаем от колки дров. Мы к вам... за советом, — вот и я решила вести себя также без затей.

Местный священник от такой новости пораженно расширил глаза:

— Ко мне?

— Так точно. К вам.

— Ну, проходите, — и, бросив топор в траву, суетливо одернул выцветшую до серости рясу.

Я прямо напротив, у крыльца, замерла:

— А ничего, что с непокрытой головой?

— Ничего, — взмахнул он ладошкой... Да. Видно давно сюда никто с такой оказией не заходил. — Бог всех слышит и в любом нашем обличье.

Внутри храма оказалось на удивление чисто и даже уютно. Правда, без знаменитых местных ковров на плитах пола. Зато с веселыми домоткаными половиками. Как дорогами: прямо к алтарю, правой иконе за здравие и к левой — за упокой. Однако трескучие свечки торчали сейчас лишь по центру. Целых три. Мы уселись на широкой скамье под окном, справа от входа.

— Кх-х, — от неловкости кашлянул в кулак Эрик.

Батюшка сложил на коленках руки:

— Я вас слушаю.

— Говорю... И у меня вот какой вопрос: что здесь происходит?

— В каком смысле? — дернул священник бородой.

— В смысле вменяемости вашей паствы. Мы сами — не здешние. И прибыли сюда по важному делу, но, ощущение сразу сложилось, будто все вокруг тронулись в уме. Нет, я, конечно, понимаю специфику конкурентной борьбы и личных неприязней, но, чтобы вот так массово ненавидеть и бояться?.. Батюшка, объясните. Кто, кроме вас?

А вот теперь они кашлянули оба разом: и священник и Эрик. Но, раз вопрос я задала первому...

— Что я могу вам сказать, дочь моя? — неожиданно проблеял тот.

— Правду, — вскинула я брови. — Мы же — в Божьем храме, а вы...

— А я здесь еще и живу.

— То есть?

— А то и есть... — скосился он в правую пеструю "дорогу". — Дочь моя... я малодушен, признаюсь вам, ибо правы вы: кто кроме. Я малодушен. И я... тоже боюсь. Но, не за себя. За души всех, живущих здесь. Ибо, когда затянется беспросветно тропка от Поперечки в эту дверь, не будет им дороги и в царство Отца нашего.

— И как скоро она "затянется"? — подал голос Эрик.

— А уж не долго ждать, — вздохнул, обернувшись к нему Святой Отец.

— Так ждете то вы чего?

— Чего я жду, дочь моя?.. Да уж точно не комиссии из Синода. Жаль мне их.

— Кого? — гулко огласилась я.

— Свою паству, — уточнили недоуменно. — Вдруг, одумаются, вернутся к истинным в жизни ценностям. Еще есть шанс... А вот вы, — и вскинул на меня глаза. — Вы с какой целью интересуетесь?

— Я? — голос мой теперь вышел хриплым. — С целью действовать, а не "ждать". И вы, кроме своих "маршрутных афоризмов" чем-то еще нам можете помочь?

— "Маршрутных афоризмов"?.. Да, пожалуй, ничем. Кроме... вы знаете притчу об "олефиа фрура"?

— "Олефиа фрура"? — прищурилась я на Эрика. Тот недоуменно скривился. — Нет.

— А, ну тогда, пожалуй, ничем, — и боком встал со скамьи. — Вы меня извините. Пора готовиться к службе. Может, останетесь на нее? Я потом щи разогрею и самовар вскипячу.

— Не-ет, спасибо. Нам пора, — и, не оборачиваясь, пошла к двери. Лишь у самой ее задержалась... А впрочем, пусть как хочет. У каждого свои "методы". — До свидания.

— Бог вам в помощь! — гулко хлопнула за нашими спинами тяжелая ржавая створка...

— У-уф-ф... — громко выдохнула я на крыльце.

Эрик сбоку от меня тихо хмыкнул:

— Да-а... Божий иносказатель... Агата?

— Ага?

— А теперь-то ты готова сделать выводы?

— Нет, Эрик. Осталось еще одно место в здешнем "дурдоме".

— И какое? — с прищуром глянул он на меня. — Хотя я мог и догадаться. Местная таверна?

— Так точно, рыцарь Прокурата, Лапиньш. Ну что, идем?

— Пошли. Заодно там и пообедаем...

Местная таверна "Веселая овца" выглядела куда более радостно и зазывно, определяя собой истинную шкалу местных попереченских ценностей (может, Батюшке сюда со своими службами выходить?).

— Ох, дверь, — дернул меня резко назад, обхватив рукой, Эрик. — Смотри, куда идешь!

Высокий хмурый мужчина, выскочивший оттуда на крыльцо, рассеянно на нас глянул:

— Простите.

Я — удивленно застыла:

— Ух, ты.

— Ты чего?

— Я знаю его.

— Кого? — вывернул Эрик шею на узнанного.

— Этого человека, — и тряхнула головой. — На выходных, в Либряне... видела.

— И-и?

— Это — мастер оттуда. Он с моим дядькой на празднике Святого Рока за руку здоровался. Только вот по какому ремеслу...

— Угу... Так, может, прямо сейчас и выясним? Прошу, — и сам теперь распахнул ее, обдав меня съестными ароматами изнутри.

— М-м. По-шли, — тут же втянула я их своим носом.

В длинном, обвешанном по стенам овечьими шкурами, зале было почти пусто. Если не считать одного едока. Лохматого, в мятой серой рубахе, расстегнутой на все видные из-за стола пуговицы. И, судя по первому взгляду, пьяного вдрызг.

— Они вместе сидели, — тут же тихо оповестила я Эрика.

— Угу-у, — догадливо скривился тот. — Тарелка на столе напротив. Понял, — и бодрым шагом, обогнув меня, направился к соседнему с ним столу. Я поскакала следом, по дороге снимая сумку с плеча... А как есть-то, оказывается...

— Чего вы желаете? — навис над нами тут же, оторвавшийся от стойки, парень.

— Много и вкусно, — жадно выдала я.

— Аналогично, — присоединился рыцарь.

— Только, без... Обед ведь.

— Ясненько, — хмыкнув, шустро от нас свалили.

— Вы чего-то против имеете?

Ого! Вот это "удача"!

Эрик, оценив ее, развернулся к нашему соседу:

— Да нет. А вы?

— А я... — задумчиво сморщил мужик нос. — Фома. Местный завсегдатут. И у меня сегодня...

— Праздник? Емельян.

— Нет. Наоборот... А дама ваша?

— Пашута, — откланялась сидя и я. Впрочем, этим пока ограничась.

— О-очень, очень рад, — вполне искренне мотнули мне лохмами. — У меня — не праздник. Горе, господа и дамы.

— Фома! Я тя сейчас выброшу! — встрял в нашу беседу, по всей видимости, хозяин "Овцы", упав широкой грудью на стойку. — Ты мне гостям отдыхать не мешай!

— А я и не мешаю! — с переливом взвыл тот. — И вообще... пополни мне кувшин! Все проплачено.

— Ага, — оскалились ему в ответ. — За второй сам будешь.

— А чем? Портами? Только они пока и целы в этом хобьем месте.

— Фома!

— Да молчу, — примиряюще вскинул тот руку. — Мо-лчу... Неси кувшин.

Мы с Эриком обменялись взглядами, выражающими полную неясность картины. Впрочем, вскоре порадовали и нас. По настоящему, порадовали. Да так, что я на несколько минут забыла и о Фоме и о том, где сейчас сей дивный гуляш с рисом поглощаю...

— Куба, мне долго ждать?! — громко напомнил "объект" сам о себе. — Ку-ба?!