| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ДЕСЯТОВА. Когда стали отступать красные, сын был ещё в заводе, всё свистки давал. Я говорю:
— Гриша, что ты там делаешь, иди скорей.
А он всё дает и даёт свистки, даёт последний свисток и кричит:
— Товарищи, не оставайтесь, Вас здесь всех разстреляют.
Затем он уехал, пришли белые. Вскоре пришли к нам чехи, сначала к Бобылёвой, потом к нам. Народу собралось много.
У нас зять привёз кошёву худую какую-то, мы с хозяйкой, с Чадихой, не пускали, говорили, ни за что пострадаем, а он привёз да поставил. Запрягли моего старика в телегу и заставили везти, [48] а один человек и говорит: "Зачем над стариком издеваться? Оставьте его в покое".
Андрей же Коптяков забирает хомут новый и уводит лошадь со всей упряжью, а ему кричат вслед:
— Андрейка, черезсидельник остался.
А Мишка Логинов стоит и говорит:
— Всех надо переубивать, чтобы духу не было.
Меня увели и посадили, а кто-то говорит: "Оставьте старика, куда его".
У меня же муж работать на заводе до 2-х часов, и я отправилась грести и думаю,что когда муж управиться, то тоже приедет на покос. Меня начал притягивать староста Дьяков: "Надо расстрелять её". Меня начали допрашивать, куда я ходила сегодня. Я им говорю, что на покос ходила. Они не верят и говорят: "Есть носила красно...". Я не знаю, что со мной было дальше.
Потом Романову и Боброву водили на допрос, и мы думаем смерть — так смерть. Сидим все и ревём. Две девки Артёмовых тоже ревут, мою дочь тоже посадили.
Три дня мы просидели, приходим в штаб, а Мясников говорит:
— К Вам мытницы мыть не идут. Дать им раз пять.
А я ему говорю:
— А если тебе раз пять, тогда что.
Ну, тогда они замолчали. А мать Логинова говорит:
— Выдерните ей серёжки из ушей, ведь сережки-то буржуйские.
Я же водилась в одном доме с ребятами, и мне их подарили, и говорю ей:
— Что же ты красных ругала, а пособие за сына пришла получать. [49]
— Молчите, краснодырики, Вас всех истребить надо.
В лавку приду — измываются, с ревом уйдёшь.
БОБРОВА. (Романова) (Муж разстрелен белыми).
Бобров был добровольцем в Красной Гвардии, он ушёл вместе с отступающими войсками. У меня дома было не прибрано, я начала скорей всё убирать, боялась, что придут с обыском. Ермаков говорил, чтоб духу не было. Я отправила ребят к брату.
Под станцией Палкино разбило поезд, 50 человек бежали.
Вечером мы сидим с Гаврилом Ивановичем и с его женой Матрёной Дмитревной, вдруг она говорит:
— Красножопик бежит.
Я смотрю — правда идёт.
— Зачем ты, Гриша, идёшь? — спрашиваю его.
— Дай скорее штатскую маломальскую оденёжку и кусок хлеба, я быстро убегу.
Я даю ему хлеб, а Матрёна говорит:
— Что даешь хлеб красножопику, не вздумай куда его ещё спрятать.
— Что за горе, — говорю я.
Я махнула рукой, дала ему знать, чтобы он отошёл, а сама Матрёну увела в комнату. Он во дворе быстро спрятался в дрова. Я подошла и тихонько с ним разговариваю, он говорит:
— Залож меня в поленницу, а ночью я потихоничку убегу, дай только кусок хлеба, больше ничего не надо. [50]
Она ушла, я прибежала, собрала дрова и его спрятала. Потом Матрёна прибежала и спрашивает:
— Где Григорий?
— Не знаю, куда он ушёл.
— Если ты спрятала, мы тебя прямо под арест посадим.
— Ну что и посадите, если найдёте.
Она убежала в улицу, а я говорю Григорию:
— Слышишь, что она говорила. Давай, иди под крыльцо, там есть небольшое отверстие.
Я дала ему подушку и платок, он залез туда клубочком, и я забросала его мусором.
Потом Матрёна опять прибегает и спрашивает:
— Чехи уже близко, где твой Григорий?
Я говорю, что он убежал. Она везде стала смотреть, обошла все бороздки на огороде и говорит: "Никуда не уйдёт". Потом она стала всячески ругаться, что всех красноармейцев и красноармеек надо поубивать, потом бежит девчёнка и говорит: "Где у тебя Григорий, куда он ушёл?" Только она спросила, и мы слышим кашель. Верно, ему стало муторно от пыли, и он закашлял.
— Вот он, под крыльцом спрятался. Давайте искать.
Ну, поискали, поискали, но найти не могли.
Потом хозяин Лупанов пришел, за ним Матрёшка и никуда от себя не отпускают. Тут же был Логинов, Водовозов, Павел Рудаков и все кричат: "Скорее берите". Любили чай с сахаром пить и т.п., как будто бы они сами голодом жили.
Потом нагрянули чехи и спрашивают меня:
— Где твой муж?
Наставили на меня штыки. Потом приходили штыки, домой приходили и дома искали. Матрёшка мне просто ходу не давала. И он никак не мог убежать. [51]
— Давайте, ищите.
Меня повели в баню, в огород, все борозды осмотрели, нигде не нашли.
— Под крыльцом посмотрите, — говорит Матрёна.
Коптяков лазил, не мог найти.
— Вот откройте эту дощечку, — указывает Матрёна.
Открыли, а он как раз тут и сидит. Взяли его, арестовали, увели.
Дня через два меня арестовали, я высидела 21 день. Тут были Лупова, Ольга Артёмова, Елизарова, потом в штаб перевели, к коменданту увели. Была я вместе с Сумиловой.
Тут был Банных, меня вызвал и говорит:
— Если ты согласишься со мной ... — выпущу.
Я не согласилась, Сумилова согласилась, её скорее выпустили, а меня ещё трое суток продержали.
Я бы не сказала — бить не били, а насиловать насиловали. [52]
ГРЕБЕНЬЩИКОВ В.С.
Мы ушли отсюда из самого этого помещения, оставили свой родной Свердловск и поехали, не взирая на то, что у нас здесь остаётся родня, семья, дети, жёны и матери. Посколько люди были преданы революции, они ни с чем не считались, они знали, за что они шли. [52]
Я хочу Вам товарищ рассказать такое дело. Здесь я слышал, как издевались белые над нашими семьями, жёнами, матерями, братьями, сёстрами, племянниками и т.д. Я хотел рассказать о том, как было дело в Сибири на ст. Тайшет.
Я в то время был заместителем командира сотни [в] Малышевском Полку. На моей обязанности лежало разнести эту сотню кавалерийской по квартирам, потому что казарм не было. Размещались, кто в бане, кто в сарае, а иногда на улице, лишь бы дождём и снегом не мочило.
Когда приехали на ст.Тайшет, разместили всех ребят по квартирам, то мне прежде всего нужно было ориентироваться и посмотреть на обстановку этой станции Тайшет, около которой располагалось большое село. Мы зашли слишком далеко вглубь Сибири. Я выхожу на большую улицу, дело было вечером, и вижу — идёт по дороге в шеренгу пять человек. В то время были Ревкомы, и мне сказали, что нужно связаться с ними: "Раз мы являемся, значит, мы хозяева".
Я подходу и смотрю — идёт знаменитый Карлуков, потом Николай Романов, Перелин и Загудаев, Санкин и Смирнов. Я останавливаю их. [53]
Единственно, что мы сумели сделать, так передать известия с зятем — Хромовым домой, мы разсказали все дорожки, тропинки, как пройти.
Вот я их останавливаю. Как будто бы все спокойны, только Карлуков переменился. Мы тогда грозой были.
— Куда, молодцы, идёте? — спрашиваю я.
— Так, просто погулять.
— Где служите? — я спрашиваю грубо.
— В Революционном Комитете.
— Что делаите?
— Кассу охраняем.
— Как попали?
— Пристигло такое положение, были в Ново-Николаевске и решили, что Советская власть идёт за правду, мы решили перейти в плен и сдаться, чтобы действительно быть красными.
— Вы нам глаза не замазывайте, — говорю я. — Карлукова мы знаем, знаем, что ты делал, как был у меня дома, у Рыбакова, знаем, что ты представляешь собой. Никуда Вы гулять не пойдёте, а пойдёте за мной.
Я вытаскиваю наган, веду их в Революционный Комитет.
— Садитесь на нары и больше никуда.
По телефону даю знать в штаб, вызываю часовых. Был отдан приказ отдать их под стражу и немедленно поставить свою охрану в Ревкоме.
В Нижне-Удинске ищем Ермохина, Шишкина, там имеется до 120 человек Екатеринбургских белогравдейцев, которые сидят в тюрьмах.
Этих 5 человек нужно было вести в березняк и рубить им головы. Мы так и мыслили сделать, но не пришлось это выполнить, потому что был получен приказ выйти в 4 часа утра. [54]
Внезапно к этому времени получили приказание выступить в Нижне-Удинск, где находится Ермохин. Мы отдаем под охрану этих пять человек, и нам дали слово, что мы их сегодня же посадим в тюрьму. Наш эскадрон в"езжает в Н.Удинск с песнями. Тут опять квартирное дело. Вижу [у] печки Петьку Швейкина, тоже знаменитость была во время хулиганства, а кто с ним второй — не знаю.
— Ты куда?
— Никуда.
— Где ты работаешь?
— В депо на станции.
— Как сюда попал?
— Так вот и попал, был с белыми, был и с красными, с теми и с другими был.
Мы решили, что самое главное нам надо разыскать Ермохина. Стали наводить справки, кто в какой камере сидит. Комендант не даёт разрешения. "Тов. Гребенщикову разрешается проверить все места заключения с той целью, чтобы найти имеющихся там контрреволюционеров города Екатеринбурга". Обходим все камеры и действительно видим — сидят Екатеринбургские, но все совершенно молодые ребята.
Приходим в канцелярию, и там нам говорят ,что Ермохин здесь был с белыми и удрал в Читу, и что если мы на скором поедем, то Ермохина в 3 часа догоним. Да сами понимаете, какие тогда были скорые поезда. Таким образом Ермохин уехал в Читу. [55]
Из Нижне-Удинска двигаемся дальше, дошли до Верхне-Удинска, пошли на монгольскую границу, идут слухи: Ермохин командует в Чите.
Что за птица этот Ермохин, из нас никто не знает, говорят, что барахольщик, торговал на толкучке, бывш.офицер, а раз офицер, значит, человек воинственный. Искали, найти не могли, но то, что можно было сделать, мы сделали.
Я думаю, что сегодняшний день наших воспоминаний не должен быть последним, хотя мы в этом году собрались в первый раз.
Парочку слов я хочу сказать ещё вот о чём: Я вчера приехал из Москвы. Меня там интересовал Музей Революции, мне хотелось посмотреть, как там нашла отражение Уральская революция, какие подвиги, имеются ли они в Центре. Оказалось, что этого в центре нет в достаточной степени.
И вот всем жёнам красноармейцев, партизан, матерям надо поделиться теми впечатлениями, которые им пришлось переживать или быть живыми свидетелями. Это необходимо сделать.
РЫБНИКОВ.
Борьба за власть кончена, но классовая борьба всё ещё продолжается и очевидно будет продолжаться в течении ближайшего десятка лет, до тех пор пока мы не построим своего хозяйства. У нас сейчас ещё в нашем экономическом укладе многого не хватает.
Для чего мы собрались сюда? Об этом говорил ГРЕБЕНЬЩИКОВ, и Вы знаете сами, раз мы взяли оружие в свои руки, то конечно мы взяли его для того, чтобы никогда не выпускать. При помощи таких бесед мы можем собирать материал, возстанавливать в своей памяти события, те моменты, которые нам с Вами пришлось переживать. [56]
И вот наше поколение, которое выростет, оно будет читать эти воспоминания, то, что мы с Вами пережили, и то, что мы с вами завоевали. Вот основная задача, которая стоит перед нами в теперешнее время.
Надо сказать, товарищи, что история настолько быстро идёт, что порой в повседневной практической работе не успеваешь ухватить всё то, что мы должны бы делать в период этого времени, и иногда справедливо некоторые замечают, что их забыли, мало уделяют внимания семьям погибших за советскую власть. И вполне понятно, что мы живые организаторы, участники этого дела, что за нашими плечами лежит великий поход и борьба за советскую власть; что мы не один десяток белогвардейцев посадили, что в период гражданской войны не было пощады ни им, ни нам. И не могло быть этой пощады, это вполне понятно, и нам надо прямо сказать, что революция — борьба за власть без жертв не бывает и не может быть ни в коем случае.
И теперь, когда мы перешли на хозяйственный фронт, теперь также требуются жертвы со стороны рабочего класса. Ведь мы строим для нашего поколения, для своих детей и ради этого мы и на хозяйственном фронте также несём жертвы. Мы требуем, и рабочий класс обязан эти жертвы принести для того, чтобы наше будущее поколение могло жить.
Очевидно на нашу долю выпала такая почётная историческая задача — перестроить нашу старую царскую Россию на новый социалистический лад и восстановить такую власть, которая не существовала ещё пока нигде в мире. Вот основная задача. И надо сказать, что мы переживём, все перемрём, и то наше поколение, которое будет жить, отдаст нам честь за то, что добились для них свободы. И мы вот оставшиеся теперь считаем, что это так и должно быть, иначе не должно быть.
Сегодняшний вечер мы почерпнули много такого материала, который забыли. Мы оставшиеся товарищи иногда каждый день встречаемся с заядлыми белогвардейцами, которых ещё не раскрыли, которые всячески замазывают, стараются скрыть всю ту подлую работу, которую они делали в прошлом. Они бояться, что их не наказали. Но, товарищи, путём вот подобных бесед мы их выявили и выявим. И наша задача в ближайшие дни празднования годовщины освобождения Урала от Колчака выявить всех этих лиц и об"явить, [57] чтобы наши рабочие знали, кто наш враг, к кому надо с презрением относится. Время ушло, разстрелять мы их не можем. Наша задача не мстить врагам, в конце концов, мы их победили, наша задача в том, чтобы этот уж, которого мы сломили, не смог поднять свою голову.
Я думаю, товарищи, на этом мы закончим свою беседу.
СИВКОВ.
Я из Ваших слов подметил отношение к нашей религии к большевикам, отношение нашей религии в лице духовенства, которое проповедует эту религию, евангельское учение, написанное Христом.
Вы поймите и уясните себе, из Вас ещё многие ходят в церковь, а вот здесь одна из присутствующих говорит: "Поп Иуда не хотел отпевать Ваганова Степана, потому что он большевик, при белых, а дьякон Волчихин в гроб плюнул Ваганову: дескать, нельзя отпевать не религиозного человека, грешно", — так говорит религия.
А вот теперь, когда Советская власть отмахнула религию от руля управления государственной стройкой, когда правительство не взяло опеку над церковью, как они — отпевают или нет?
Вы знаете Кондратьева Шурку — коммуниста, который не позволит осквернить духовными писказнями. Мы его похоронили с барабанным боем, с отрядом Красной Гвардии провожали, а после этого родственники привозят попа и отпевают его. Если религия это считает грехом, то почему же стали это делать теперь? Грош цена такой религии.
Вспомните, при царской власти не стали бы отпевать политического, большевика, сказали бы: "Грешно", — но тогда, когда их власть не поддерживает, выходит, они работают за денежку, за денежку и собаку могут отпеть. [58]
Значит, всем вашим обычаям грош цена. Это мы должны другим рассказать. Мы сейчас хороним коммунистов с музыкой по нашим революционным обрядам и считаем невежеством похороны с попом и отпеванием. Это чистый дурман. Если действительно попы считают, что незаконно и грешно отпевать неверующих, так зачем это они сами делают? Здесь есть какая-то непоследовательность, и это вы должны учесть и разобраться в этом. Вы должны бороться с этим дурманом и шагать нога в ногу с большевиками, которые борются с этим делом, которые борются с вашей темнотой. Вы должны помочь нам, которые остались в живых, бороться с темнотой.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
