Хорк поднял руки над панелью управления. Затем он намеренно нажал все три рычага вперед; корабль устремился вперед, к интерфейсу. Она услышала гудение тока в защитных лентах вокруг корпуса. — Мы идем дальше, — сказал Хорк.
Дюра ожидала разглядеть синие линии интерфейса, этот световой прямоугольник, изнутри. Но не было никаких признаков других граней, остальной части червоточины; вместо этого за стенами корабля была только темнота, еще более глубокая, чем сумеречное свечение нижней мантии. Это было так, как если бы они входили — не в коробку света, а в устье коридора, похожего на один из темных переулков Парца. На самом деле, казалось, что она могла различить линии коридора, тянущегося через червоточину и дальше в бесконечность; черное на черном, это было все равно что смотреть в горло. В глубине коридора были вспышки — резкие, тихие и отдаленные, свет, который на мгновение расплескивался по тусклым стенам. Медленно в ее сознании складывалась картина, каждая вспышка давала новый фрагмент; коридор представлял собой цилиндр с гладкими стенками, возможно, пять человеческих ростов в поперечнике и...
И насколько глубокий?
Стены теперь окружали их со всех сторон; черное горло обхватило хрупкое судно, как будто его проглотили. Она почувствовала порыв воздуха через капилляры в голове; освещенные вспышками, фрагменты стен проносились мимо корабля, как обрывки сна. Стены, казалось, сходились на большом расстоянии, смыкаясь вокруг точки в бесконечности. Но это было невозможно, не так ли? — потому что сама граница раздела, четырехгранная рамка света, имела всего десять или дюжину человеческих ростов в поперечнике.
Но, конечно, коридор был очень длинным — невозможно длинным — поскольку само назначение червоточины состояло в том, чтобы соединять отдаленные места. И теперь она входила в такую червоточину; скоро корабль пройдет через устройство, чтобы появиться...
Где-то в другом месте.
На мгновение страх, примитивный, иррациональный и абсолютный, всплыл в ее сознании; это было так, как будто тайна всего этого проникала в ее глаза, уши и разум. Она закрыла глаза и вцепилась пальцами в мягкую кожу упряжи для свиней. Неужели она сейчас впадет в панику суеверия?
Червоточина была артефактом, сказала она себе. И артефактом, созданным людьми — возможно, ур-людьми, но, тем не менее, людьми. Она не должна съеживаться перед простым устройством.
Она заставила себя открыть глаза.
Корабль содрогнулся.
Дюра закричала: — Слишком быстро! Ты едешь слишком быстро, черт возьми; мы перевернемся, если ты не притормозишь... Ты с ума сошел?
Рычаги управления все еще были зажаты в мясистых руках Хорка, но когда он повернулся к ней, его широкое лицо было пустым и удивленным. — Это не я, — медленно произнес он. — Я имею в виду, это не корабль... мы больше не движемся сами. Дюра, нас затягивает в червоточину. — Он уставился на маленькую консоль управления, как будто искал там ответ. — И я ничего не могу с этим поделать.
* * *
Крис почти автоматически преодолел турбулентное магнитное поле. Он зачарованно уставился на нейтринный источник, почти забыв о собственной опасности. Источник был башней, темной, невообразимо массивной, выступающей из бурлящей массы квантового моря. Когда он поднялся в воздух мантии, вязкое фиолетовое вещество моря покрылось коркой, разбиваясь вдребезги, фрагменты по спирали поднимались вверх вокруг плотных линий магнитного поля.
Здесь было вещество из глубин сердцевины Звезды — глубже, чем опускался любой колокол, возможно, даже глубже, чем смог бы достичь деревянный корабль Хорка. Здесь происходило вытеснение вещества из огромного единого ядра, которое было душой Звезды, из-под туманной границы между морем и сердцевиной. Материя источника была гиперонной; каждый гиперон представлял собой огромное скопление кварков, намного более массивных, чем любой обычный нуклон, и гипероны были связаны вместе путем обмена кварками в сложные фрактальные массы. Но по мере того, как материя извергалась через горловину полюса, ее структура разрушалась, неспособная поддерживать себя в условиях пониженной плотности мантии. Кварковые пакеты распадались, высвобождая поток энергии, и преобразовывались в ливни нуклонов; а свободные нуклоны — протоны и нейтроны — быстро застывали, образуя охлаждающиеся куски вещества сердцевины.
Этот смертоносный град теперь пронзал мантию насквозь и вскоре должен был обрушиться на город. И он почувствовал энергию, высвобожденную этой огромной волной гиперонного распада, когда она устремилась вверх, нейтрино пронеслись сквозь его тело, горячие и острые, как иглы, на пути к пустоте над внешней коркой.
Теперь, прямо на его глазах, спиралевидные траектории заряженных кусков остывающего вещества сердцевины, казалось, искажались — сплющивались — как будто само магнитное поле менялось в ответ на катастрофу.
Внезапно Крис понял.
Магполе менялось. Выброс этого огромного количества заряженной материи из сердцевины нарушил поле; морской источник был подобен электрическому току невообразимой силы, проходящему через сердце полюса магнитного поля Звезды, временно конкурируя с мощными магнитными двигателями в сердцевине самой Звезды. То, что он почувствовал — неожиданные скачки напряжения в поле — было не более чем отдаленным эхом того огромного возмущения.
...Но теперь вокруг него пронеслось еще одно магнитное эхо. На этот раз его ноги соскользнули с доски, и он с криком упал вперед; доска ударила его в грудь и подтолкнула вверх, к корке. Он беспомощно цеплялся за доску, его ноги скребли по ее гладкой поверхности, когда он поднимался быстрее, чем когда-либо раньше в занятиях серфингом. Если он потеряет доску, ему конец, это он знал. Его мысли метались. Возможно, его выбросит за пределы дистанции, доски и всего остального! Что тогда? Распадется ли его тело на остывающие фрагменты в пустоте за пределами, точно так же, как материя сердцевины застыла в мантии?
Осознает ли он, как это произошло?
Но подъем прекратился так же внезапно, как и начался.
Доска стабилизировалась в воздухе, задыхаясь, Крис потащился вперед по доске; его грудь болела от удара доски в полете. Там был город, далеко под ним, но все еще достаточно близко, чтобы он мог разглядеть детали — хребет, зияющие грузовые порты, инкрустацию сада на его верхней поверхности. Он почувствовал прилив облегчения и даже немного стыда; в конце концов, его не могло подбросить так невероятно высоко.
Осторожно, с опаской он поджал под себя колени, уперся ступнями в доску и встал. Магнитное поле дрожало под ним, как живое, и он раскачивал доску, сгибая ноющие лодыжки; но на данный момент поле было довольно устойчивым. Предсказуемым. Он мог бы заняться серфингом на нем... и ему придется это сделать, если он хочет пройти через это.
Он оглядел небо. Теперь он был один; не было никаких признаков присутствия других серфингистов из сотни. Он снова почувствовал прилив триумфа, сопровождаемый стыдом. Выжил ли он потому, что был лучшим? Или, возможно, самым удачливым?
И, напомнил он себе, он может присоединиться к остальным в анонимности смерти еще до того, как закончится этот день.
Вихревые линии вокруг него извивались, измученные нестабильностью, невозможными, неуклюжими формами, которые деформировались по мере распространения, накапливая энергию. Конец вихревых линий — граница объема воздуха, в котором не было вихревых линий, — несся к нему, стена пустоты. Он знал, что в этом регионе турбулентность воздуха, вызванная нейтринным штормом из сердцевины, была такова, что его сверхтекучие свойства нарушились. Он не смог бы заниматься серфингом; трение было бы невозможным. Черт возьми, он не смог бы дышать. Его капилляры закупорились бы, сердце напряглось бы от сгущающегося воздуха...
Он покачал головой, пытаясь сосредоточиться. Он посмотрел вниз. Ему нужно было вернуться в город до того, как его настигнет турбулентность. (Эта отдаленная часть его сознания подталкивала его к этому. Почему в городе ему должно быть безопаснее, чем снаружи?) Он снова покачал головой, ворча на себя. Город был единственным местом, куда можно было пойти, безопасно это или нет. Поэтому он пойдет туда. Но куски замороженного морского мусора уже разлетались по городу. Царапина от одного из этих...
Думать об этом было бессмысленно. Он уперся ступнями в доску, согнул ноги и оттолкнулся.
Он вкладывался в серфинг так, как никогда раньше — возможно, так, как никто раньше не занимался серфингом. Он ударял по доске снова и снова, проталкивая паутину ее вставок из вещества сердцевины по дрожащему магполю. Он парил между колеблющимися вихревыми линиями, пригибаясь и пикируя. Вскоре он двигался так быстро, что остаточная составляющая нормальной жидкости в воздухе хлестала его по волосам, по лицу. Но он все равно ускорялся, нажимая ногами на доску до боли в подошвах.
Вдалеке что-то было, новый фактор в хаосе, в который превратилось небо. Он рискнул бросить короткий взгляд. Он увидел линии, пересекающие небо, проникающие сквозь корку через вихревые линии и проникающие в сердцевину — сине-белые лучи, которые перемешивали сердцевину, как ложками.
Теперь он входил в перевернутый дождь из взорвавшегося моря. Осколки замерзшего моря были неправильной формы, твердые глыбы в два или три человеческих роста в поперечнике. Они кувыркались в воздухе вокруг него, сверкая острыми краями, их внутренности были окрашены в пурпур цвета морской волны. У фрагментов были свои собственные вращающиеся магнитные поля; призрачные пальцы-потоки хватали Криса, когда они проходили мимо него. Он следовал по извилистой тропинке, ныряя вниз по хребту в сторону города; разминая ноги, бедра, шею, он скользил по осыпающимся вихревым линиям, по морским осколкам.
Какой спорт! Это было чудесно! Он громко орал, выплескивая свое возбуждение.
Теперь город был впереди него. Казалось, он вырос из воздуха, его обшивка вздулась перед ним, неровная, уродливая, как будто ее раздували изнутри.
Он был почти дома.
Клянусь кровью ур-людей, подумал он. Я действительно мог бы пережить это. И если бы он это сделал, какую историю ему пришлось бы рассказать. Каким героем он стал бы...
Но теперь магнитное поле вздыбилось снова, предавая его.
На этот раз он упал назад, ударившись позвоночником о доску. У него перехватило дыхание, и он свалился с доски, тщетно цепляясь за ее край.
Доска отлетела от него, покатившись по поверхности города.
Падая голышом по воздуху, он наблюдал, как доска удаляется. Он попытался грести, покачать ногами в воздухе, но силы покинули его; он не мог зацепиться за магполе.
В любом случае, он двигался слишком быстро.
Странно, но он не испытывал страха, только что-то вроде сожаления. Подойти так близко и не успеть...
Обшивка Парца возвышалась перед ним огромной стеной, закрывавшей небо.
23
По всему городу вверх от полюса устремлялись остывающие фрагменты квантового моря, огромные и угрожающие.
На стадионе царила паника.
Адда наклонился вперед в своем коконе и заглянул вниз. Большая часть стадиона представляла собой бурлящую массу человеческих торсов и борющихся конечностей; прямо у него на глазах сеть тонких направляющих канатов, которые пересекали стадион крест-накрест, рухнула, породив еще больший хаос, поскольку тысячи людей пытались спастись бегством. Толпа кричала, как загнанные в ловушку животные. В свалке Адда разглядел фиолетовую униформу стюардов и продавцов еды, которые карабкались вместе с остальными.
Очевидно, что все они хотели выбраться. Но выбраться куда? Где можно было найти безопасность — внутри уютной обшивки города? Но эта обшивка была всего лишь оболочкой из дерева и ребер из вещества сердцевины; она лопнула бы, как ободранная кожа, если бы...
Его сильно ударили в спину. Он задохнулся, когда воздух вышел из его легких, и упал вперед; затем веревка, удерживающая его кокон с одной стороны, порвалась, и его закрутило.
Он выбрался из своего кокона, игнорируя протесты затекших суставов, и приготовился сразиться с тем, кто его ударил. Но это было невозможно определить. Ложа комитета была полна паникующих придворных, их накрашенные лица были искажены страхом, они пытались освободиться от коконов и стесняющих одежд. Адда открыл рот и рассмеялся над ними. Итак, все их наряды и прекрасные титулы не давали никакой защиты от смертельного ужаса. Где же теперь их сила?
Мууб изо всех сил старался выбраться из своего кокона.
Адда спросил: — Куда ты пойдешь?
— В больницу, конечно. — Мууб поплотнее запахнул мантию на ногах и оглядел ложу в поисках самого быстрого выхода. — Это будет долгий рабочий день... — Очевидно, повинуясь импульсу, он схватил Адду за руку. — Восходящий. Пойдем со мной. Поможешь мне.
Адде снова захотелось рассмеяться, но он заметил серьезность в глазах Мууба. — Почему я?
Мууб указал на суетящихся придворных. — Посмотри на этих людей, — устало сказал он. — Мало кто хорошо справляется с кризисом, Адда. — Он оценивающе взглянул на восходящего. — Ты считаешь меня немного бесчеловечным — холодным человеком, далеким от людей. Возможно, так оно и есть. Но я достаточно долго проработал врачом, чтобы получить конструктивное представление о том, на кого можно положиться. И ты один из них, Адда. Пожалуйста.
Адда был удивительно тронут этим, но он высвободил свою руку из хватки Мууба. — Я приду, если смогу. Обещаю. Но сначала я должен найти Фарра — моего родственника.
Мууб оживленно кивнул. Не говоря больше ни слова, он начал, довольно эффективно используя локти и колени, прокладывать себе путь сквозь толпу придворных, все еще блокировавших выход из ложи.
Адда еще раз окинул взглядом переполненный стадион. Давка там теперь становилась смертельной; он видел развороченные грудные клетки, обмякшие конечности, страдающие от нехватки воздуха лица, похожие на белые цветы в массе тел.
Он отвернулся и бросился к выходу.
* * *
Фарр мог быть в любом из множества мест — со скин-райдерами за пределами самого города, или где-нибудь рядом с гонками серферов, или в гавани со своими старыми друзьями по работе, — но он наверняка отправился бы к Микксаксам, чтобы найти Адду. Середина верхнего города, где жили Микксаксы, находилась на противоположной стороне Парца, и Адда начал долгое путешествие по охваченному суматохой городу.
Это было так, как если бы какой-то злобный великан, хохочущий подобно вихревой буре, захватил город и потряс его. Люди, молодые и старые, хорошо одетые богачи и невзрачные работники физического труда, бежали по улицам-коридорам; крики эхом разносились по проспектам и вентиляционным шахтам. Возможно, у каждого из этих суетящихся людей была какая-то своя смутная цель перед лицом сбоя — точно так же, как у Адды. Но все вместе они роились.
Для Адды это было похоже на путешествие через ад. Никогда прежде он не чувствовал себя таким ограниченным, таким замкнутым в этой коробке, построенной сумасшедшими для содержания сумасшедших; ему хотелось оказаться на открытом воздухе, где он мог бы увидеть, что делает Звезда. Он добрался до Пэлл-Мэлл. Большой вертикальный проспект был полон шума и света; люди и машины напирали друг на друга, ревели динамики. Витрины магазинов были разбиты, и мужчины и женщины спешили сквозь толпу с полными руками товаров — одежды, украшений. Над его головой, на вершине торгового центра — самой верхней его части — золотистый свет дворцового сада просачивался сквозь миниатюрные кусты и пруды, такие же мирные и роскошные, как всегда. Но теперь ряды охранников отгораживали территорию дворца от любого гражданина, который думал, что это может быть хорошим направлением для бегства.
