Аллел нетерпеливо кивнула. — Я все это знаю. Но кто все это построил?
— Люди, конечно. — Он выпрямился, массируя спину. — Чтобы защититься от монстров, называемых ксили.
Аллел, широко раскрыв глаза, представила себе гигантов, крадущихся по ту сторону Раковины, бьющих кулаками по дну океана и корням деревьев.
— Теперь мне пора идти, — отрезал Лантил. — Давай, дитя. Давай... — Ворча, он вернулся к своим обязанностям.
Аллел убежала, наслаждаясь своим новым знанием. Она представила, как летит к земле в форме тарелки, где в небе висит целый мир, шар, облепленный камнями и деревьями.
На следующее утро она встала на рассвете и выбралась из-под сделанного из коры полога вигвама, позволяя серому холоду прогнать ее ночную дрему. Дрожа, она добралась до коровьего дерева и высосала ледяное молоко из одного из его сосков.
Деревня погрузилась в тишину из-за продолжающегося отсутствия воинов. Группа стариков и детей уже была за работой, максимально используя драгоценный летний день; они снимали свежий, едва сформировавшийся лист коры, похожий на ткань, с одного из коровьих деревьев. Аллел украдкой взглянула на Раковину. Утренний терминатор был серой полосой, которая пересекала горизонт, устремляясь на восток. Ночные земли за ним были разбиты мерцающими искрами: костры, которые показывали, что люди жили на Раковине, на этом огромном потолке, как мухи.
Она захватила из вигвама маленькую сумку из коры; теперь она перекинула ее через плечо и поспешила по неровной тропинке к холму Хафен. С вершины она могла видеть реку Атад, блестящую дорожку на юг; мост выглядел как неразрушимая игрушка, одно из немногих старых сооружений, еще не поглощенных льдом. Дым затуманивал картину. Она подумала, хороший ли это знак.
Приступив к работе, она вскоре забыла о далекой битве. Открыла свою сумку и достала маленькую лампу — тыкву, наполненную спиртом, полученным из плодов коровьего дерева. Отрезала фитиль большим каменным ножом, который сделал для нее дедушка. Поднесла кремень к фитилю; он изогнулся и затрещал, когда черный дым просочился в свежий воздух. Теперь она открыла маленький пакетик, грубый шар. Она подержала его узкое горлышко над пламенем, и вскоре ее пальцы покрылись ламповой сажей...
— и простой воздушный шарик наполнился и поднялся в воздух на несколько футов. Затем он перевернулся брюхом вверх и шлепнулся на землю. Аллел оскалила зубы на Раковину, как будто она уже принадлежала ей; ее сердце билось так же, как у той потерянной птицы. Теперь приложить немного больше веса к отверстию...
Сандалия наступила, раздавив воздушный шарик. Кора сандалии была покрыта коркой крови и пыли.
— Вставай. — Бойд выплюнула эти слова; кровь текла из новой раны у ее глаза.
Аллел встала, разъяренная. Ее гнев столкнулся с презрением матери. Если не считать боевых шрамов, годы дались Бойд легко. Мать и дочь смотрели друг на друга, как близнецы, отражения в темном зеркале.
— Наша атака на мост провалилась, — выдавила Бойд. — Эти ублюдки, удерживающие его, хотят прибрать к рукам весь чертов юг. Погибли хорошие люди. А ты... ты даже не хочешь помочь старикам по хозяйству. Чем, по-твоему, ты занимаешься?
Аллел подняла потрескивающую лампу. — Сомневаюсь, что ты поймешь, — надменно сказала она.
Бойд выбила лампу у нее из рук. Она разбилась о камень; спирт растекся и превратился в пламя. — Ты тратишь свое время на ерунду. Не смей так со мной разговаривать.
Аллел сдержала свой гнев. — Я наполняю пакет дымом. Он летает. Сделать такой достаточно большой, и я смогла бы летать с ним...
— Еще одна дрянь. — Бойд отхаркнулась и выплюнула комок окровавленной мокроты; он зашипел в спиртовом огне. — Если это когда-нибудь останется на твое усмотрение, мы все умрем от дряни. — Она схватила Аллел за тунику; изо рта у нее пахло кислятиной. — Или я убью тебя первой. И это не чушь. — Она зашагала вниз по изломанному склону холма. — Давай. Ты скоро вырастешь. Пора мне положить конец твоим вопросам.
Аллел не двинулась с места. — Куда мы направляемся?
— На север. Туда, где когда-то жили наши люди, прежде чем холод выгнал их отсюда. На север, в город.
— Почему я должна идти?
Не оборачиваясь, Бойд просто сказала: — Потому что, если ты этого не сделаешь, я сверну твою дурацкую шею.
Аллел с сожалением оглянулась на свой дом, где все еще горели огни недавней ночи. Затем она плотнее запахнула мятую рубашку, защищаясь от ветра, и последовала за матерью.
Легкий ветерок поднял брошенный воздушный шар; его последний полет закончился на обломках лампы, где он неравномерно загорелся.
Солнце сплело свою спиральную паутину вокруг мира.
Когда наступила ночь, Бойд и Аллел укрылись под диким коровьим деревом. В тишине они пили молоко из его сосков и поджаривали кусочки мяса на маленьком костре. Бойд крепко спала под своим стеганым пальто. Аллел дрожала в своей тонкой одежде и зарылась в гнездо из листьев. Она невесело вглядывалась в непроницаемую темноту Раковины, выискивая скопления костров.
Утром она засунула листья под одежду и соорудила себе грубую шапочку из коры коровьего дерева.
Через несколько дней мороз усилился, пока их ноги не захрустели по тонкому льду. Выпал небольшой снег. Они миновали несколько заброшенных поселений; даже выносливые коровьи деревья росли здесь редко.
Снежная буря сомкнулась вокруг них, как белый рот. Они, пошатываясь, подошли к лишенному молока стволу коровьего дерева. Аллел уставилась на сморщенные соски и увядшие почки. Бойд рассмеялась над ней, ее веки были усыпаны снежинками. — Это шокирует, не так ли? Мертвое коровье дерево. Нам был дан мир, полный красивых зданий и коровьих деревьев, которые кормили и одевали нас, как матери. Дом, защищенный от ксили.
— Но мир стар и разваливается на части. Солнце, кажется, садится. Лед покрыл города и заморозил молоко на коровьих деревьях. Мы бредем по снегу. — Она начала раскапывать снег, насыпавшийся на сухое дерево. — Давай. Мы позволим этому участку сдуться самому. Снег согреет тебя.
Работая, Аллел размышляла о неизменной жизни бесконечного лета. Чем можно было бы заняться весь день? Ее голые пальцы онемели.
Когда буря улеглась, они продолжили путешествие. С Раковиной, похожей на карту над ними, было невозможно заблудиться, и, наконец, они подошли к краю огромной природной чаши. Вокруг низких зданий города, которые были рассыпаны двумя одинаковыми полумесяцами, образовались снежные лужи.
Аллел, привыкшая к грубым вигвамам из коры коровьего дерева, прикоснулась к стенам, которые были гладкими, как кожа. Но внутри было холодно и беспорядочно, а на аллеях по пояс лежал снег.
Вытаскивая тяжелые ноги из снега, они пробирались к общему центру двух городских полумесяцев. Здесь было небольшое цилиндрическое здание, не более трех шагов в поперечнике. Аллел помогала матери счищать снег с двери. Бойд подула на влажные пальцы. — Давай, — лукаво сказала она. — Ты первая. — Аллел толкнула легкую дверь...
— и в изумлении уставилась на дальнюю стену камеры, находившуюся по меньшей мере в сотне шагов от нее. Она отшатнулась назад и приземлилась в снег, который пропитал ее тонкие брюки. Бойд добродушно рассмеялась и подняла ее на ноги. — Огромный зал превратился в крошечную хижину. Люди, которые построили это, обладали силами, о которых ты даже не подозревала, а?
Аллел, спотыкаясь, обошла крошечное здание. Где хранилось все это пространство? Если не вбок, или сзади, или вверх, или вниз, то в каком четвертом направлении? Загадка поселилась у нее перед глазами, как паук.
Пол был пуст, но стены толщиной с бумагу были увешаны картинами, все еще освещенными и оживленными после бесчисленных поколений. — Фотографии рассказывают нашу историю, — хрипло сказала Бойд. — Как мы поднялись и пали. — Она стряхнула снег со своих сандалий и пошла впереди, огибая стены. Впоследствии Аллел подумала, что они могли бы пойти в противоположном направлении и почти ничего не потеряли бы, потому что история человечества была симметрична.
Яркой стороной симметрии было расширение. Из мира без Раковины крошечные корабли, похожие на обтекаемых рыб, выплывали на гипердвигателях к звездам...
— Что такое "гипердвигатель"? И "звезды"?
Бойд сказала, что это были просто слова, переданные другими матерями в другие дни. Аллел задалась вопросом, поднялся ли ее воздушный шарик на гипердвигателе. Она внимательно посмотрела на корабли, но не увидела никаких признаков горелок. Она попыталась прикоснуться к картине...
— и ее рука скользнула в стену без глубины, в направлении, которое она не смогла определить. Она потрогала модель корабля; это было похоже на гайку, натянутую на невидимую нитку. Еще больше загадок...
На пике своего развития человечество было хозяином многих звезд, которые, очевидно, были очень далекими местами. И затем...
— А потом мы встретили ксили, — сказала Бойд, и они осмотрели душераздирающую сцену битвы. Неуловимые пальцы схватили маленькие корабли. — Кем бы они ни были, они были слишком велики для нас.
После войн ксили появилась темная сторона завоевания человечеством звезд: его печальное возвращение в свой родной мир, подталкиваемое темными пальцами ксили.
Они подошли к двум последним панелям. Бойд сказала: — Наконец-то мы вернулись в наш дом и перестроили его как место, защищенное от ксили. — На первой панели была изображена сфера синего цвета, увенчанная толстыми коричневыми столбами. На центральной лазурной полосе были нарисованы облака и крошечное солнце, мерцающее вдоль экватора. Края полярных шапок содержали много деталей: сбоку — изображения деревьев и людей, ориентированные так, как если бы облака были "вверху", а полюса — "внизу". — Я этого не понимаю, — призналась Бойд. — Возможно, это был этап в создании Раковины. Но вот мир такой, какой он есть сейчас. — Последнее изображение было грубо нарисовано на поверхности стены, без глубины или анимации. На нем был изображен земной шар, окруженный оболочкой. Аллел ковыряла отслаивающуюся краску. Бойд смущенно кашлянула. — Итак, теперь ты понимаешь, зачем я привела тебя сюда?
Аллел осмотрела пыль от краски. — Это просто крашеное коровье молоко. Эта последняя фотография, должно быть, была добавлена намного позже...
Бойд выругалась. Она плюнула на гладкий пол и вышла.
...И, взволнованно подумала Аллел, в таком случае, возможно, мир был больше похож на другое изображение, голубую сферу. Но что это значило? Все знали, что вокруг мира есть Раковина — ее можно было увидеть...
Она осознала отсутствие своей матери. Ругнувшись, она поспешила выйти.
Бойд стояла в нескольких шагах от двери, сжав кулаки. Снежинки кружились вокруг ее ног. — Я повторяю. Как ты думаешь, зачем я привела тебя сюда?
Аллел попыталась сосредоточиться на вопросе. — Чтобы показать мне это место? Чтобы рассказать мне его историю?
— Да! — Бескрайний снег смягчил крик Бойд. — Когда-то мы перестроили весь мир, но теперь мы не можем растопить даже несколько ледников. — Она схватила дочь за плечи, не грубо. — Люди размякли и забыли. Аллел — если я потерплю неудачу, ты должна продолжать. Возможно, тебе выпадет взять власть в свои руки и привести наш народ к мосту. Это правда нашего мира, единственная правда. Единственный способ спастись, который в наших силах.
Аллел ответила на свирепый взгляд матери. — Я понимаю, но...
Бойд усмехнулась: — Но ты хочешь спросить обитателей Раковины, каково это — жить в блюдце. — Ее глаза были плоскими, непроницаемыми для сильного холода. Аллел задавалась вопросом, как они с матерью так отдалились друг от друга, став симметричными, как противоположные полюса. Одна прагматик, другая — мечтательница? — или дура? Кто был прав? Возможно, это был вопрос без ответа...
Она знала, что Бойд пыталась заставить ее повзрослеть. Но Раковина нависала над ними, как крыша, покрытая собственным льдом. Могла ли она отказаться от всех своих мечтаний и стать копией своей матери?
— Послушай, — в отчаянии сказала она. — Я придумала, как мы можем взять мост.
Ее мать резко повернулась и ударила ладонью по щеке Аллел. Кровь хлынула в рот Аллел, и странные запахи наполнили ее голову.
— Ты ничему не научилась, — хрипло сказала Бойд. — Я лучше оставлю тебя здесь. — Она заставила себя податься вперед, сжав кулаки до белизны.
Аллел пробормотала: — Я серьезно. — Она почувствовала, как кровь застывает у нее на губе. Она осознала, что потеряла шапочку. Но Бойд колебалась.
— Как?
— Если у меня получится... — Она закашлялась и сплюнула кровь. Это было отчетливо видно на фоне снега. — Если у меня получится, ты поможешь мне построить машину с гипердвигателем, чтобы долететь до Раковины?
Глаза Бойд сузились. — Я в это не верю. Ты торгуешься со мной... — Затем она вытащила из объемистого кармана носовой платок из коры. — Вот. Приведи себя в порядок.
Дюжина воинов сошлась на мосту. Они размахивали дубинками, срубленными с коровьих деревьев, их чудесные мясные почки были раздавлены. Для Аллел, наблюдавшей за происходящим сверху, грубые дубинки были символами удручающей симметрии подъема и падения человечества.
Мост представлял собой сверкающую параболу, облепленную вигвамами. Из вигвамов появились защищающиеся воины, грязные и вопящие, размахивающие камнями и дубинками. Кровь забрызгала проезжую часть. Вскоре стало трудно разделить две стороны, но Аллел могла видеть, что, как и прежде, нападавших отгоняли.
Поднялся ветерок, и огромный воздушный шар над ней со скрипом пришел в движение, его сшитая кора натянулась. Брезентовая перевязь натирала ей подмышки, и она следила за спиртовыми горелками, которые гроздьями, как ягоды, висели прямо над ее головой. Воздушный шар болтался в воздухе. Скоро его груз станет легче, подумала она, неуверенная в своих чувствах.
Ее тень проплыла над схваткой, касаясь бойцов, мужчин и женщин, которые жались друг к другу, как пропитанные кровью термиты. Они смотрели вверх в страхе или предвкушении. Она взяла маленькую спиртовую лампу, одну из множества, привязанных к ее поясу. Она зажгла лампу, перерезала шнур своим каменным ножом и аккуратно бросила лампу в беспорядочную линию защитников. Лампа вспыхнула пламенем; игрушечный человечек с криком побежал, его рубашка превратилась в факел. Еще одна лампа, и еще. До нее донеслись гневные крики, сопровождаемые летящими дубинками. Никакое оружие не могло достать ее, и она уронила свои лампы. Затем линия защитников прорвалась, и битва хлынула через мост. Вигвамы рухнули, и старики закричали. Аллел показалось, что она услышала торжествующий крик своей матери.
Ее лампы погасли, Аллел уронила мешочек, и воздушный шар поднялся еще выше. Она смотрела на сложный гобелен Раковины и ждала, когда легкий ветерок унесет ее домой.
Воздух в вигваме был пропитан потом и грязью ее матери. Левое запястье Бойд представляло собой обрубок разорванных кровеносных сосудов и раздробленной кости. Оно было прижжено; теперь Лантил омывал его молоком и слезами. Бойд сжала предплечье Аллел так, что оно запульсировало от боли. — Дочь! Твой чертов пакетик с дымом сработал...
