Главы 1 -20. Вивусзеро живое начало.

Уставшие мы замерли. По телу била легкая приятная дрожь, на правом бедре пульсировала мышца, сообщая, что некоторое время я буду прихрамывать. Эйфория — так одним словом можно было описать происходившее в тот момент.

— Я не думала, что так бывает! — застенчиво и с некоторой долей кокетства прошептала Лена, прижавшись ко мне.

— Я тоже. — ответил я до нельзя банально, на душе начали скрестись кошки.

— Думаешь, зачем все это? Для чего? Могу ответить! — её глаза смотрели на меня, из их глубины струилась чистота, любовь. Стало даже немного стыдно за свои подозрения.

— Вы все мужики одинаковые. Можешь даже не говорить. Я уже привыкла. Думаете зачем, почему, вечно мерещатся заговоры. Я хотела быть женщиной, я влюбилась, Артем! Ещё там на арене. Влюбилась. Я прекрасно понимала, что мы никогда не встретимся, но ты пришел, явился как принц, возродился как феникс. Я тут же поняла, что любовь есть, и ради неё стоит жить. Вот поэтому мы сейчас и вместе!

В её глазах засверкали бусинки слез. Одна из них сбежала по щеке вниз оставив блестящую дорожку. Следом побежала вторая, затем еще одна и вот уже водопад, капелек заструился по прекрасному лицу. Такого выдержать нельзя, я прижал ее к себе, на душе стало легко.

Не было Вивуса, не было неизвестных, не было бородавочников, кровавых схваток. Была лишь Лена, и любовь. Наша любовь.

Через некоторое время я смог направить разговор в более продуктивное русло. Мы рассказывали, о том, что произошло с нами после Арены. Искренне, без утайки. Я рассказал о разгроме Калдрона, бегстве, нашем сидении у башни. Я рассказал все, мне нужно было это кому-то рассказать. О татуировке, о том, как я побывал в башне, о бедной Ани.

Лена рассказала о перевороте, о том, что Новиков захотел убить Ковальского, и тому ничего не оставалось, как поднять бунт. Что в городе были перестрелки, и что у бывших руководителей колонии осталось немало сторонников. Мы были нужны новой верхушке. Лишь обличив Венделя и Новикова, им можно было рассчитывать на поддержку основной массы населения. Тем более, что в перевороте в основном участвовали переселенцы из Полиса свободы, которых всё чаще называли "чужаки". Ситуация в Вавилоне вот-вот грозила перерасти в конфликт, по сравнению с которым противостояние Моргана и Мерлина будет выглядеть деревенской дракой.

Ещё одной интересной историей было появление Ковальского на арене. Оказывается пан полковник подтасовал результаты жеребьёвки Лены. А одну вообще пропустил, подделав документы. В этом ему помогли, уже знакомые мне Поль и Мартин. Новиков с Венделем приберегли эту информацию до нужного момента. Когда Ковальский начал пользоваться авторитетом среди разведчиков, то они вспомнили старые грехи. Так что попадание на арену столь высокопоставленного начальника не являлось геройством. Ему просто предложили или вызваться самому, или идти в кандалах. Вот поэтому он и возглавил группу из Вавилона. Так что там на арене он вешал мне и другим людям лапшу на уши.

Лена ничего не просила, ни на что не намекала. Мне стало стыдно за те подозрения, которые у меня возникли в самом начале. Она была искренна. И хоть ситуация выглядела просто нереальной. Любовница самого влиятельного человека в колонии обратила внимание на какого-то оборванца, с непонятным статусом полузека. Я поверил, потому что не верить нельзя. Трудно без доверия, невыносимо трудно, тем более без него нельзя в любви.

Лена стала собираться, сказав, что ей пора. Я так же натянул свои шмотки. Мне не хотелось её отпускать, ещё чуть-чуть, ещё немного. И вот мы стали друг на против друга.

— Я не хочу уходить. — сказала она глядя мне в глаза, — Надо! Я не знаю, что будет дальше, но спасибо. Я почувствовала себя любимой. Спасибо Артем! Я пойду с тыльной стороны, а ты выходи, на улицу. У Лиз многие бывают, так что ничего страшного.

Я отпустил ее руку и она ушла. Хотелось многое спросить, хотелось чтобы она осталась. Посидев в нерешительности пару минут, я отодвинул металлическую полосу засова и вышел на улицу.

По глазам ударил свет. Вечер приближался, серое небо Вивуса слегка потемнело, но это было единственный признаком того, что надвигаются сумерки. Поплутав среди неуклюжих каменных сараев, и встретив пару настороженных взглядов, я вышел к центральным улицам.

Было хорошо. Чертовски хорошо. Хотелось петь. Я урезонил себя, и плюнув на поиски Стоуна решил пойти в наше временное жилище. Мимо шли хмурые люди, тащившие винтовки и автоматы. Их лица походили на маски, с пустыми бусинами глаз, губы сжаты, движения усталые. Редкие фразы, которые они роняли, гулко отдавались как команды во время боя. Они перестали радоваться, они перестали любить, все заменила мертвая рутина. И мне стало их жаль.

Я понимал их. Боль, страх. Выживание на Вивусе. Какие уж тут радости? Тут бы день прошел. Ведь нужно многое, а всего не хватает. Плащ в дырках, поменять робу. Сходить на дежурство, получить пайку. Серость, обыденность, среди каменных трущоб.

А я был счастлив, пусть на миг, на мгновение. Вивус многое забрал, забрал мою память, но и дал немало. Друзей, и конечно этот невозможно яркий миг. Нужно уметь замечать счастье, оно рядом, оно здесь. И чем больше испытаний, тем сладостней прекрасное.

В таких размышлениях с самим собой я дошел до нашего жилища. Стоуна не было. Они с Африкой пришли поздно ночью отчаянно гремя какими-то железяками по полу. Стоун что-то говорил про отличную выпивку, хороших девочек, и о том, что Вавилон не такое уж и паршивое место. Наверно, он тоже был счастлив, по своему. Даже Африка мычал какой-то мотив.

— Счастье оно рядом. Оно рядом. — ответил я невпопад на очередную реплику Стоуна и заснул, крепких сном, в котором мне снилась Лена, Необыкновенная Лена.

Глава 20. Самый гуманный суд Вивуса.

Утро встретило меня хорошим настроением, а моих товарищей жутким похмельем. Стоун поминал всеми возможными ругательствами какого-то Энрике. Африка стойко кряхтел на своей койке, источая факел спиртовых паров. В общем, я оставил их отсыпаться, а сам решил все же найти Ковальского.

Следует признаться, встречаться с ним не хотелось. Всё таки спать с чужими женами не есть хорошо. Но мозг для борьбы с неожиданно разбушевавшейся совестью подсказал отличную уловку. Суть, которой заключалась в следующем. Если сам мужик дерьмо, да еще тебе делал нехорошие вещи, а ты любишь его жену, то пусть эта субстанция под названием "совесть" катится на все четыре стороны.

Искать Ковальского не пришлось. Он стоял у входа в штаб и разносил какого-то подчиненного с шевроном со звездой. Подчиненный краснел, что-то возражал, но Ковальский пресекал его попытки. Увидев меня, он кивнул и продолжил распекать вояку.

Экзекуция быстро закончилась. Подчиненный ушел и Ковальский позвал меня к себе. Демонстрирую как можно более независимый вид, я не спеша подплыл к новоиспеченному фюреру. Это явно его разозлило, но он стерпел.

— Добрый день Суворов. Ваши друзья вели вчера крайне не воздержанно. Я же ведь сказал никуда не ходить, у нас тут серьезная ситуация. Да и вы были не на высоте, вас вчера заметили возле бара. Этого рассадника греха. — начал он напористо, в излюбленном командном стиле.

— Стоп, стоп, стоп! Владислав! — от фамильярного упоминания имени пана генерала передернуло. — Вы сказали! Ха... Вы много чего вчера сказали! Я, к примеру, помню про ремонт ховера. А воз и ныне там. Некий майор Таркиян, говорит, что наша малышка приказала долго жить. Значит нам нужен новый ховер. Но я не вижу, что принципиальное для нас дело решено.

Он опять поморщился как от зубной боли и ответил:

— Это не меняет ничего. Вы должны были тихо сидеть и не высовываться. А теперь чуть-ли не весь Вавилон знает о том, что вы должны сделать. Да, приспешники Новикова вас прибьют и не поморщатся! Ставки слишком высоки. А вы всё про свой ховер. Куда вы на нем покатите? Вокруг бородавочники и другие твари.

— Это решать нам. У меня Владислав свои ставки. И ховер мне нужен. Дадите будет разговор. Не дадите, нет! Я еще вчера все популярно объяснил.

— Хорошо! Я все решу, только вы зря Артем так себя ведете. Я думал, что вы станете нормальным членом общества, но видимо жизнь среди уголовников не прошла для вас даром. — последние слова он произнес со скорбной театральностью.

— Хватит! Ковальский у меня уже сложилось о вас мнение. Давайте будем делать то, что обещали. У вас здесь тоже не простое положение.

— Я дам вам знать, как только всё решу. — подчеркнуто сухо закончил он разговор, затем развернулся и вошел в открытую дверь штаба.

Мне предстояло поскучать еще один день. "Или Лена не даст скучать?" — мелькнула в голове, крайне желанная мысль.

Ближе к вечеру все было решено. Наша троица принимала довольно свежий ховер, а верно отслужившего горемыку куда-то оттащили на буксире. Стоун остался вполне довольным машиной. А Африка в своей флегматичной манере оценил обновку:

— Хороший ховер! Африка едет на таком ховере! Тот ховер хуже был!

Я было попытался завести с ними беседу о том, что со мной не обязательно отправляться и они могут остаться здесь, но Стоун пресёк мои попытки:

— Нет Русский. Мы с тобой поедим хлебать всё то дерьмо, что ты найдешь. И не думай, что будет как-то иначе.

Затем к нам подбежал посыльный, всё тот же новоиспеченный капрал и сообщил, что суд назначен на завтра. Он сам за нами придет, от нас лишь требовалось никуда не уходить.

Вечер мы провели за дегустацией местного варианта "Ракетного пойла". Отрава столь же жуткая, как и у Моргана, так что заправиться у меня бы при всем желании не получилось. Спутники тоже сильно не налягали, поэтому утро выдалось относительно бодрое. Мы даже успели себя привести в порядок.

Явился парень и отвел нас в здание тюрьмы, где наша троица уже успела побывать. Зала для столь громко процесса не нашлось, поэтому судить решили во дворе тюрьмы, соорудив трибуну и выставив лавки и стулья. Народу собралось много, все на заседание не попали, поэтому тюрьму обступила солидная толпа.

Мы ждали несколько часов в здании тюрьмы, в комнатке, соседней с той, где нас судили. Вначаое позвали Африку, потом Стоуна, ну а до меня дело дошло уже ближе к вечеру. Я прошел по унылым коридорам вслед за крепким сержантом. Потихоньку я стал разбираться в военной иерархии Вавилона.

Во дворе яблоку не было упасть. Пришлось даже протискиваться к отдельно стоящему столу. Здесь я расписался в паре журналов, после чего судья предоставил слово обвинителю. Маленькому кругленькому человечку, с солидной лысиной на голове, в обрамлении роскошных черных кучерявых волос. Его голова мне напомнила гнездо, в центре которого покоилось отливающее желтизной яйцо.

Прокурор начал скучно спрашивать обо всем, что происходило со мной горемычным в последнее время. Особенно он заострил внимание на нашем осуждении. Я смотрел на реакцию пяти человек, сидящих в клетке на другой стороне двора, среди них был и тот судья, что упек нас. Держались они все уверенно, кроме слуги закона. В их глазах не было следа паники или страха, хотя приговор здесь мог быть только один.

После обвинителя вышел защитник, высокий капитан в франтовато пошитой униформе и принялся задавать свои вопросы. Я ответил на все, что требовалось, после чего сел рядом со Стоуном и другими свидетелями, коих набралось уже немалое число.

Особый интерес вызвали показания Моргана. Его позвали одним из последних. Бородач юлил, вертелся как на сковородке. В общем от того Моргана, которого я знал при посещении Ямы не осталось и следа. Оказывается их новоиспеченная команда киллеров была замешана в паре убийств в самой колонии. Они зарезали одного из лидеров Полиса, в местном борделе, и убили еще двоих в бытовом конфликте.

Моргана можно было понять, если бы он начал выгораживать себя. Его судьба также решалась здесь. Но толи он получил какие-то гарантии от Ковальского, толи просто решил рубить правду матку, каждое его слово подталкивало нашего бывшего коллегу к обрыву, у которого в Вавилоне исполняли смертные приговоры.

Избитый Борг, получивший добавки в здешних застенках, шепеляво всё отрицал, или валил на своего начальника. Но вот как раз против капитана у обвинителей было достаточно улик. Именно Борг получал имущество для своей команды, расписывался в накладных, рассказывал небылицы тыловикам. Кража общего имущества в Вавилоне являлась преступлением пострашнее убийства и вела только к обрыву.

Было и еще много свидетелей, из которых я запомнил аппетитную брюнетку, "совращенную Новиковым и Венделем". Надо признать её показания развесили всех, особенно тот момент, в котором у нее пытались выяснить, кто первым принудил это создание "ко всяким грязным вещам".

Суд прервался до утра. Мы пошли в наше жилище и провели еще один спокойный вечер. На следующий день процесс продолжился. Опросили оставшихся свидетелей, в основном младших офицеров и солдат, после чего присяжные выбранные из жителей колонии удалились на совещание.

Совещались они долго, почти три дня. Мы этот перерыв также провели очень плодотворно. Стоун с Африкой основательно уменьшили свои индикаторы, пытаясь опустошить запасы спиртного у Кривого Лео. Хозяином бара оказался колоритный одноногий мужичек небольшого роста, ковыляющий на странного вида протезе. А меня ждали встречи с Леной. Жаркие встречи, и долгие беседы из которых я узнал много интересного.

Оказывается, положение Ковальского зашаталось. Полис Свободы был втянут в переворот на завершающей стадии, да и то в качестве своеобразного арбитра. И сейчас они решали к кому присоединиться. Господин Владислав их уже не устраивал. Присяжные, выбранные из числа самых уважаемых вавилонцев, тоже не горели желанием развязывать гражданскую войну. Наши рассказы о гибели Калдрона не произвели на них должного впечатления. Своя рубашка всегда будет поближе к телу. Так что и у Венделя, и у Новикова были все шансы выйти на свободу, пусть и не с былыми силами.

Такое положение дел начало меня беспокоить, о чём я не преминул сообщить своим спутникам, удачно застав их немного трезвыми между кутежами. Мои новости не произвели на них ровным счетом никакого эффекта. Усатый Дик, навещенный мной в госпитале, тоже как-то приуныл. Он уже успел найти обворожительную пышку из полиса, и с нами не собирался, хотя и не говорил этого прямо.

Наконец-то, наступил день оглашения приговора. Стоун валялся после очередной попойки, и я пошел к зданию тюрьмы один. К счастью, помня, о моём участии в процессе, меня впустили внутрь без лишней волокиты. Наконец прошла сутолока, все уселись и пожилой судья, в обычном для Вивуса плаще, постучал по столу рукояткой пистолета. Он заунывно прочитал все обвинения и ход процесса с четырех листков, после чего обратился к залу:

— Настал час, спросить у граждан Вавилона, избранный в качестве присяжных их решение. Да будет оно справедливым. — он вопросительно посмотрел на убеленного сединами, высокого сухощавого мужчину, в потертом плаще.

— Мастер сержант Дрейк! Вы избраны старшим присяжным, приняли ли вы решение?