Или не самое, но я же и не сравниваю. А зачем? — я же не выбираю. И так понятно, что выбрал самое лучшее, что я дурак что ли, не лучшее то выбирать. Особенно, если и не выбираю.
Но это так, лирическое отступление, типа, вернёмся к нашим баранам. Правда, баранов тут никаких и нет, это только так говорится, про баранов, а есть обалденная женщина, и с ней какой-то баран.
Нет, я не могу утверждать, что он баран, я его никогда и не видел и не слышал, а может и видел и слышал, но не знаю. Хотя, может и знаю. Потому что он еще ничего не сказал, а может и сказал, но я не слышал. То есть, он себя пока для меня никак не обнаружил, не оборачиваться же, чтобы на него посмотреть. Это будет как минимум невежливо.
И этим я себя обнаружу. Хотя я и не прячусь, тем более что тут и прятаться то некуда. Блин, меня опять понесло, а этот баран молчит, как пень, а женщина смеётся. Он там что, клоуна из себя, что ли, изображает?
Ну, с такой женщиной невольно клоуном станешь. Хотя я её никогда и не видел. Или видел. Но не знаю. Я не знаю, видел я её или не видел, потому что сейчас еще её не видел, только услышал. Но не оборачиваться, же, не рассматривать же. Это же, как минимум, невежливо. Тем более, а чего я рассмотрю — она ко мне спиной сидит. Вроде бы.
— И что ты Веничка мне сегодня еще предложишь? — блин, да это же фифа. Ну, в смысле та, которая, ну вы поняли. Я её не вижу, но понял, что это она. Ну, та, у которой шубка дороже самолёта реактивного. Обалдеть. И как это я её сразу не узнал? Впрочем, я же её и не видел, как бы я её смог узнать то?
— Рената, у меня серьёзная проблема, — ах ты Веничка, козёл безрогий, или всё-таки рогатый? — чего-то меня сегодня на мелких парнокопытных потянуло, так, надо, в конце концов, определиться, козёл Веничка или баран. Скорее всего, и то и другое, и можно без хлеба — такая женщина счастливо смеётся, а у него проблема. Так-то вот рога и отрастают у всяких баранов. И у козлов тоже, естественно. Но послушаем. Послушаем, может и французики появятся? — чего-то они здорово на этого барана запали. Впрочем, похоже, его проблема — это наша проблема. Или наоборот, французов. Ведь и не спросишь. А фифу, значит, Ренатой кличут, что ж, будем знакомы. Блин, пока я его тут козлю, суть то проблемы он там себе под нос и пробормотал, а я не слышу. Ну и ладно, пусть со своей проблемой остаётся, а я лучше коньячку хряпну.
— Вень, да не бери в голову, решаемо. — Вот, она уже его проблемы решает. Неудивительно. Так, он там чего-то опять себе под нос бубнит, я же не слухач какой, и уши у меня не локаторы. Да еще эта музычка приятная, а меня уже разобрало. Любопытство, в смысле, разобрало.
О, несёт 'гарсон' мои рёбрышки бараньи. А запах! Бараний день у меня прямо сегодня случился. Надо было еще бараньи яйца заказать. Есть же в меню, только вот не запомнил, как называется. Да ладно, рёбрышками обойдёмся.
Поглощенный чревоугодием, я как-то выпал совершенно из темы, обсуждаемой за моей спиной. Вот так всегда — только чем-нибудь полезным и приятным займёшься, за спиной чего-то важное обсуждают. Тебя напрямую касаемое.
Или не напрямую. Чего-то они там про партию шушукаются. Про партии. Вот не надо. Партия у нас одна. Партия — наш рулевой. Конечно у него проблемы, раз он партию за моей спиной склоняет. Заговорщик хренов.
Ну вот, опять фифа смеётся. Рената, то есть. Отвыкать надо ярлыки развешивать, фифой она была, пока я не знал, что она Рената. Теперь знаю. Так что забывай про фифу, а то ляпнешь еще где-нибудь.
Ну ладно, отужинал, пора и честь знать. Не вечно же мне тут уши развешивать. Благоверная, правда, еще не скоро освободится, но прогуляюсь, погодка изумительная. Ишь удумала — ужинай без меня. Ну, я и ужинаю. Полезное с приятным.
Так. Вопрос, конечно, интересный — приятное то что? Эта милая дама Рената, в чьей компании я сегодня отужинал без спроса? Какой с меня спрос... Вот и 'гарсон', пора прощаться.
— Антон Владимирович, здравствуйте. — О как! Встаёт, улыбается, руку протягивает.
— Здравствуйте, Вениамин Николаевич. — Мы тоже не лыком шиты, нос по ветру, начальство надо знать в лицо. Он-то, понятно, личное дело видел, гад, а я его откуда знать типа могу? Нас же не представляли. Но у него, похоже, не заржавеет.
— Рената, разреши тебе представить — наш ведущий специалист из Комариков. Рената Игоревна, директор и хозяйка инвестиционной компании 'Альянс'. — О какие китайские церемонии!
— Антон Владимирович, Вы не будете возражать, если я отниму у Вас несколько минут?
Еще бы я возражал. Но каков гад, ловко прищучил, с таким держи ухо востро, куёт железо не отходя от кассы.
Разбежался, щас я его проблему враз решу. Жестом усаживает, подчиняюсь охотно, это же тот, кто в офисе сидит!
— Не заморачивайтесь, Антон Владимирович, Валерий Викторович о нашем разговоре, конечно, узнает, я к вам подъехать собирался. — Во даёт! И ироничненько так. 'Вассал моего вассала не мой вассал' сразу, Босс 'будет поставлен', и подъехать он к нам собрался, когда это было-то?
— Я вас спросить хочу, — и глазками так выразительно вверх, ну обалдеть. Куда я попал? Аллё, скорая!
— Докладываю, объект класса Б, прибыл с миссией 17-23, мне так кажется. — Вот так, кушайте на здоровье, аллё скорая, высылайте два автомобиля, тут психи разбушевались!
— Вы полагаете? Рената, я тебе потом подробнее расскажу. — О, скорая, нужны три бригады, тут такое творится! Надо срочно сматываться, 'и тебя вылечат', 'и тебя вылечат', тем более, он уже узнал, что хотел. А 'гарсон' то и не замечает.
— Приятно было познакомиться! — Откланиваюсь, делаю вид, что целую ручки.
— Спасибо за консультацию. — Всё правильно, последнее слово за самым главным, но каков! Слава Богу, что яйца бараньи я сегодня не заказал, сейчас бы уже точно катался на машине с красной полосой. Или на машине с красным крестом.
* * *
Осталось в сюжет, в нить повествования ввести всемирное зло. Надмирное зло, абсолют, которое мои абсолютные герои, рыцари без страха и упрёка призваны побелить. Потому что, что такое добро, вы уже поняли. Ну, или догадались.
Я-то догадался, и эти, которые прилетели, тоже догадались. Скорее всего, они наблюдатели. Или арбитры. В смысле над схваткой.
А никакой схватки, по сути, и нет. Потому что всесильной энтропии, течению времени, силам разрушения и опустошению противостоит творчество, то есть культура, как порождение новых смыслов. Это еще одно подтверждение номинативного характера русской ментальности, а также двухслойности явления опустошения феноменов.
Потому что любое произведение, и это тоже, несомненно, вписано в культурный контекст. Потому что любой объект, как предмет физической реальности, изменяется во времени от менее энтропийного состояния к более энтропийному, то есть разрушается, а вот объект как текст изменяется во времени от более энтропийного состояния к менее энтропийному, то есть созидается.
Возникает логически трудноразрешимая задача: опустошение культурных форм, разрушение и исчезновение смысла выразить языковыми средствами; отразить смысл отсутствия смысла.
Мы наш, мы новый мир построим. Новизна мира и мировосприятия требует нового языка описания, примитивного и абсурдного — с точки зрения общепринятых норм, истинного и незамутненного — с точки зрения нового взгляда на мир.
Мы не доверяем реальности языка, потому что смысловое пространство культуры и языка симулятивно и иллюзорно. Потому что язык по своей природе тяготеет к саморазрушению, образует лакуну.
Смысл порождает смысл, и смысл пожирает смысл. Уничтожает уходящую живую материю культуры и преодолевает энтропию, стремясь назвать явление и обозначить его внутренние связи со всем, что живо, что существует как бы объективно, как бы на самом деле, хотя никакого на самом деле, на самом-то деле и не существует вовсе.
В этом зазоре — создание другой реальности: здесь работают другие законы, связи, сцепления, отношения. Здесь иной хронотоп. Это вторичный язык и ощущения.
Картинка, то есть как бы модель, получилась сравнительно простой и наглядной — так и было задумано. Но следует отдавать себе отчет в том, что, как все наглядное и простое, она грешит приблизительностью и условностью.
На самом деле, отношения здесь куда более сложные, чем могло показаться. В частности, отношения временные. Процесс движения, развития от одного к другому и третьему вовсе не размеренно-последователен, все происходит во времени параллельно, хотя и со сдвигом
* * *
— Марго, я тебе один умный весчь скажу, только ты не обижайся. Влип твой сынуля по крупному.
— Клим, я его предупреждала. Видимо не послушали, молодые, горячие. Неужели ничего сделать нельзя? Я в долгу не останусь, ты меня знаешь.
— В общем так, Марго. Мне твои деньги не нужны, ты меня тоже знаешь, но тебе придется их собрать, не сильно запугивая, и я буду их вытаскивать, пока еще не очень поздно. А ты тоже оказываешься пристегнутой. Придётся молодость вспомнить.
Клим, что всё так серьёзно? А если я Саньку в дальние края укатаю?
— Во-первых, не успеешь, да и достанут в дальних краях. А во-вторых, не он один засвечен, так что давай по правилам попробуем, может на этот раз и сойдёт. Но всё, абзац, вся самодеятельность закончена, будут как шелковые сидеть и не рыпаться, ходить строем от забора и до обеда. Игрушки закончились. Послезавтра в три в спортзале.
* * *
Дао ничего не делает, но при этом ничего не остается не сделанным. Вот оно как оказывается. Дао хорошо. Потому что он ничего не делает. Я тоже ничего не делаю. По крайней мере, ничего такого, за что деньги платят.
Получается, что я не работаю. Я просто нахожусь в присутствии. На седьмом технологическом уровне, как мне кажется, в присутствии находиться будет не надо. Потому что незачем. Ну, вы поняли.
Зачем где-то нужно обязательно находиться, если космические корабли бороздят про... не знаю, что они там бороздят, это у зелёненьких надо спросить.
Они же откуда-то прилетели. Или не прилетели, а просто материализовались. И болтаются на орбите. А в присутствие ходить будет, наверное, не надо. Потому что незачем.
Всё что надо, оно как бы само сделается. В этом и хитрость седьмого технологического уровня. Потому что телефон придумали уже много много лет назад. И телеграф тоже. Почту еще раньше придумали, для того чтобы информацией обмениваться.
Почта — это такая информационная технология. Потому что ничего большого и полезного по почте не пошлешь. А если и пошлешь, то только что-нибудь маленькое и бесполезное. Тем более по телеграфу.
По телеграфу можно послать телеграмму. Или не посылать. А зачем, спрашивается, телеграмму посылать? Грузите апельсины бочками? Так ведь и ёжику понятно, что апельсины надо грузить бочками. Или ящиками.
Это если вообще есть какие-нибудь апельсины. Опять вы меня поняли. Потому что зачем человек на работу ходит? Чтобы деньги зарабатывать.
А если можно зарабатывать деньги не ходя на работу, то на работу можно и не ходить. Или ходить. Но не для того чтобы деньги зарабатывать. Только тогда это никакая не работа называться будет, потому что на работе люди работают. Работу.
* * *
Прямой в подбородок отбросил Штыря к стенке, по которой он медленно сполз на задницу.
— Ты чо, сука! Я же просто поговорить хотел !
— Вставай, жопу простудишь, — усмехнулся Макс миролюбиво, скорее даже дружелюбно. — Говори, только без этих словесных выкрутасов.
Реакция на резкий вопрос 'ты чо... к Светке пристал?' была мгновенной. Макс же не знал, что эти по-людски говорить не умеют. Но теперь будут знать, с кем и как можно разговаривать.
— Пойдем, бурбону налью, — Макс открыл дверь в забегаловку, пропуская отряхивающегося Штыря.
— Два бурбона, — хихикнул бармену, и взяв свой стакан уселся за столик. — Ну, говори, что хотел.
— Я ведь вот чего хотел узнать, — Толян, не отказавшийся от угощения и оценивший широкий жест и как бы компенсацию за моральный ущерб, потрогал подбородок, буркнув под нос неслышно — здоровый кабан.
— У тебя со Светкой серьёзно, или как? Она же наша, своя, то есть, если что, мы её в обиду не дадим.
— Ну-ну, — улыбнулся Макс своей добродушной металлургической улыбкой, — защитники, значит. Не дрейфь, у нас всё серьёзно, без дураков. На свадьбу придешь?
— Если позовёте.
— Да позовём, конечно, у вас тут деревня маленькая, всех звать придётся. А то, кого не позовёшь, обижаться будет, я этого не люблю.
— Ну, тогда в лесу поляну накрывать придётся, вон Боб поможет, если что, — Штырь кивнул на бармена, делавшего вид, что не слушает, хотя в этом помещении не слышать было просто невозможно, да и музычка еще не включена была, заведение только открывалось, и посетители еще не подтянулись. Макс и не думал с утра заправляться,
Штырь сам напросился, теперь вот придётся поддержать, приободрить чушонка, Светка же сказала, что они безобидные, просто не сдержался на невежливое, как сперва показалось, обращение, теперь-то понятно, что они по-другому просто не умеют разговаривать.
* * *
Иногда приходится думать о тщете всего сущего. И это не очень приятное времяпрепровождение. Вообще, половозрелый самец вида Homo sapiens на излете репродуктивного возраста иногда впадает в странные коматозные состояния, или в состояния, близкие к коматозным.
В том смысле, что ведая, что творит, он, по сути, не ведает, что творит. Поэтому, практически всегда это перереализуется в вытворяет. Вероятно, меня больше интересуют телеологические вменения.
То есть неоднозначная прагматика. Наверное, так. Однако то, что какая-то продвинутая тусовка не смогла схавать, не означает, что не схавает пипл. Схавает.
И еще попросит. Потому что рассуждения строятся на постулате о неразрывной взаимосвязи и взаимопревращении трех основных составляющих мироздания: энергии, информации и вещества.
Вещество выступает в качестве носителя энергии и информации. Вместе с тем, энергия и информация сами по себе способны заметно изменять свойства вещества и материальных тел, включая реальные процессы, происходящие в живых организмах.
Из этого следует, что энергоинформационные свойства тесно связаны с физическими проявлениями материи: светом, звуком, слабыми электромагнитными полями. А пиплу этого прямо только и не хватает.
* * *
Вадим вышел из столовой и, прищурившись, посмотрел на садящееся солнце, которое пробивалось сквозь колючие еловые лапы. Ёлки росли сразу за стоянкой, забитой симпатичными японками, уж в японках-то Вадим знал толк — водительский стаж у него начинался почти с шести лет, именно тогда отец ему впервые руль доверил.
И он, сидя на коленях, и упираясь всем своим маленьким весом, почти стоя на педалях газа и тормоза, ощутил, как она тронулась, и послушно начала движение, чутко реагируя на нажатие и отпускание, на поворот руля, на прижатие тормоза.
Восторг и ужас — вот как можно было назвать, то, что он тогда ощутил, и еще азарт, так хотелось еще и еще давнуть, рульнуть. В тринадцать он уже вполне самостоятельно разъезжал по дачному посёлку и под чутким руководством по лесным и полевым дорогам, вернее, направлениям — язык это дорогами назвать не поворачивается, особенно после автобанов, по которым тоже довелось прокатиться.
