— Алексей, — закричала Бэтси в трубку, — Анна при смерти.
— Не морочь мне голову, — недовольно поморщился Каренин, — насколько я знаю, роды это не смертельно.
— Ты не понимаешь, — Бэтси чуть не плакала, — у нее сепсис. Требуется срочное переливание крови. А у нее первая группа и к тому же резус отрицательный. Анна сказала, что ты можешь помочь, ведь у тебя такая же кровь, как у нее.
— Она хочет, чтобы я дал ей свою кровь?! — изумился Каренин, — Да вы что меня за идиота держите. Что там в клинике нет подходящей крови что ли?!
— Представь себе, нет. Бардак он везде бардак, а не только в твоем министерстве.
— А почему бы ее любовничку не дать ей свою кровь, — съязвил Каренин.
— Да у них не совместимость, — простонала Бэтси.
— Неплохо он устроился, я смотрю. На передок он с ней очень даже совместим, а как пожертвовать частичкой себя, так это нет.
— Алексей, — умоляющим тоном произнесла Бэтси, — оставь свой сарказм. В данной ситуации он неуместен. Ведь жизнь Анны на волоске. Врачи сказали, что если не сделать переливание в течении суток, то можно с ней попрощаться.
— Да я физически не успею это сделать, — заорал в трубку Каренин. — Поезд идет восемь часов, а отправление вечером. Посчитай, когда я буду в Москве.
— Да, но можно воспользоваться самолетом.
— Черт, я об этом как-то не подумал, — недовольно буркнул Каренин. Он чувствовал, что загнан в угол. А вдруг все это на самом деле настолько серьезно, что только от него зависит, будет она жить или нет.
— Хорошо, я вылетаю ближайшим рейсом, — пообещал Каренин.
Он сдержал слово и, быстро собравшись, выехал в аэропорт. Ему удалось вылететь из Питера буквально через пару часов.
Сидя в самолете, Каренин думал, что жизнь все-таки сплошной театр абсурда. Если бы ему вчера сказали, что сегодня он отправится спасать Анну от смерти, он бы рассмеялся этому человеку в лицо. После того, как эта женщина разрушила его жизнь, она достойна была самого страшного наказания и ее смерть в рамках этой концепции была бы очень даже закономерным явлением. А раз так, то он вовсе не обязан был бросать все свои дела и лететь спасать ее. Для него было бы лучше вообще, не брать трубку и ничего не знать и не ведать ни о ней, ни о том, в каком она состоянии. Пусть бы выбиралась сама из того дерьма, в которое сама же и вляпалась. Но нет, она вспомнила о нем, когда ей стало плохо. А до этого она в нем не нуждалась. Ни в муже, ни в сыне, только в удовлетворении своей похоти.
Думая об этом, Каренин все более и более распалялся. Он накрутил себя до того, что готов был развернуться и полететь обратно, и пусть бы горело все синим пламенем и его подлая женушка в том числе. Жаль, что дело сделано и выпрыгнуть из самолета на ходу никак не возможно. Чтобы хоть как-то успокоиться, Каренин решил немного вздремнуть. Короткий сон восстановил его душевное равновесие и когда он сходил по трапу самолета в Москве, то самые мрачные пожелания в сторону Анны оставили его. Он сделался вдруг равнодушным ко всему происходящему.
"Будь, что будет, — уныло думал он, подъезжая к клинике. — Я сделаю все, что от меня потребуется, отдам ей свою кровь. Пусть живет. Если в ней осталась хоть частица порядочности, она должна быть мне благодарна за это по гроб жизни. Впрочем, может ее уже нет в живых?". Мысль о том, что это было бы лучшим решением вопроса, заставила его вздрогнуть и ускорить шаг.
С замиранием сердца Каренин переступил порог приемного покоя. Она была еще жива. И сразу же его взяли в оборот. Анализы, потом операционная, стол и рядом на соседнем столе почти неподвижное тело с очень бледным лицом.
Анна была без сознания. Каренин смотрел на ее бледное измученное лицо и странное чувство охватило его. Он никогда не видел ее такой, находящейся в полной зависимости от него. Да, было время, особенно в первые годы их семейной жизни, когда она зависела от него материально, но эта зависимость и в сравнении не шла с той властью, которую Каренин сейчас чувствовал над ней. Он мог дать или не дать ей свою кровь, а это значит дать или не дать ей жизнь. В этот момент Каренин почувствовал себя царем, повелителем, наделенным правом карать или миловать своего провинившегося раба по своему усмотрению. Еще не поздно встать и уйти и оставить ее умирать на этом столе. Каренин живо представил эту картину, и его сердце вдруг содрогнулось от собственной жестокости. Ему стало безумно жаль ее, слабую женщину, без стыда, без совести, без четких нравственных ориентиров. Эта жалость выплескивалась из его груди, все увеличивалась, разрасталась в нем все сильнее и сильнее. Наконец, она достигла такого предела, когда губы его разомкнулись и произнесли не свойственные ему слова.
— Я прощаю тебя, Анна, — произнес Каренин пересохшими губами, — Я дарю тебе жизнь и не требую за это никакой благодарности.
Анна, находящаяся без сознания, не слышала его, но это не было важно. Он произнес эти слова лично для себя. Каренин закрыл глаза, чтобы сестра, ставившая ему капельницу, не видела его слез. Это были первые слезы за всю его сознательную жизнь.
XII.
Донорство Каренина было очень своевременным, Анна была спасена. Угроза ее жизни миновала, и она стала понемногу идти на поправку. С того самого дня, как Каренин отдал Анне свою кровь, с ним произошли перемены, которые для него явились полной неожиданностью. Он простил Анну, простил полностью. Простил так, что боль, причиненная ее изменой, перестала терзать его. Да и вообще, все, что было у нее с Вронским, стало казаться Каренину таким ничтожным, что он с удивлением обнаружил в себе готовность продолжать жить с нею под одной крышей и именовать их союз по-прежнему семьей. Конечно, он понимал, что произошло это с ним не вдруг и не по волшебной случайности. Благодать прощения бесшумно спустилась на него, когда он увидел Анну на пороге смерти. Это пограничное состояние, в котором она оказалась, подняло из глубин его души такой пласт, о существовании которого он даже не догадывался. Осознав, произошедшую с ним перемену, Каренин почувствовал, что может быть другим. У него, как будто выросли крылья за спиной, сил стало намного больше, а на душе появилась небывалая легкость. Каренин не ожидал, что простив Анну, он коренным образом изменит свое душевное состояние. Он не предполагал даже, что способен на такие поступки. Каренин сам себе удивлялся и, тем не менее, считал, что, поступая так, он приносит, прежде всего, огромную пользу себе. Он находил такое свое положение очень даже приятным, гораздо лучшим, чем было до этого, и не хотел из него выходить. Каренин наслаждался своим душевным покоем и мечтал лишь об одном, чтоб как можно дольше пребывать в таком состоянии. Однако он отдавал себе отчет, что с таким трудом обретенная им гармония растает, как дым, если со стороны Анны он не получит никакой поддержки. И чтобы ею заручиться, он при первой возможности сообщил Анне, кому она обязана жизнью. Анна выслушала его молча, не сопротивляясь его словам, с видом безысходной покорности, но он и рад был уже тому, что она не гонит его прочь. Каренин сообщил ей, что готов все забыть и даже дать свою фамилию ее дочери, если она найдет это приемлемым. Анна без всяких эмоций ответила, что возможно так и сделает. Каренин был несколько обескуражен ее равнодушным согласием, но лечащий врач Анны объяснил ему, что она переживает послеродовую депрессию и придется набраться мужества и терпения пока Анна полностью восстановит свои силы.
Каренин от этого нисколько не расстроился, такое положение вещей ему было даже на руку. Он чувствовал себя хозяином положения. Покорная и со всем соглашающаяся Анна нравилась ему гораздо больше Анны прежней, упорно отстаивающей свое я.
Наконец, настал день, когда Анна окрепла настолько, что лечащий врач разрешил забрать ее с ребенком домой. Каренин приехал не к назначенному часу, а несколько ранее, опасаясь, что Вронский тоже изъявит желание повидать Анну и свою новорожденную дочь.
Все шло хорошо, и Анна уже сидела с ребенком в машине, когда около крыльца клиники припарковался автомобиль, и из него вышел Вронский. Соперник Каренина быстро взбежал по ступенькам и скрылся в дверях. Каренин бросил взгляд на Анну и понял, что она не заметила отца своей дочери. Она в это время склонилась над свертком с новорожденной и поправляла на девочке шапочку. Несколько секунд Каренину хватило, чтобы принять решение. Он попросил Анну подождать пару минут и вернулся в клинику.
В дверях он лицом к лицу столкнулся с Вронским, который уже спешил к выходу. Каренин перегородил ему путь.
— Я прошу вас, выслушайте меня, — обратился он к Вронскому вполне миролюбиво.— Вы, вероятно, ищите Анну с ребенком, она уже в машине.
— Я хотел бы видеть свою дочь, — произнес Вронский, — я имею на это полное право. Вы не можете мне этого запретить.
— Разумеется. Вы ее увидите, но не сейчас. Я хочу вам коротко объяснить ваше настоящее положение. Мы с Анной приняли решение остаться вместе. Развода не будет и даже более того, ребенка я запишу, как свою дочь.
— Но это невозможно, — побледнел Вронский, — она моя дочь, а не ваша!
— Так решила Анна, если не верите, позвоните ей и она сама вам все скажет.
— Зачем звонить, ведь она в машине, я хочу видеть ее, — Вронский хотел пройти к выходу, но Каренин удержал его.
— Прошу вас, только не сейчас. Анна еще очень слаба. Ей противопоказаны подобного рода разговоры. Не надо ее волновать. Пусть пройдет время. Она окрепнет и сама позвонит вам и все объяснит. А пока прошу оставить мою жену и дочь в покое. Надеюсь на ваше благоразумие, ведь речь в данном случае идет о здоровье Анны Аркадьевны. Прощайте.
Каренин развернулся и довольный собой быстрыми шагами покинул клинику. Спускаясь по ступенькам вниз, он прислушивался, не идет ли Вронский следом, но за его спиной было тихо. Каренин с облегчением сел в машину и тронулся с места. Выезжая из ворот клиники, он заметил появившегося на крыльце Вронского. Тот не спешил к машине. Каренин видел, как Вронский достал сигарету и закурил.
— Кажется, обошлось без эксцессов, — с облегчением подумал Каренин и резко нажал на газ.
XIII.
После разговора с Карениным, Вронский вышел на крыльцо клиники, с трудом понимая, что собственно происходит. Он, конечно, готов был к тому, что ему не отдадут жену и дочь прямо сейчас. Вронский про себя давно уже называл Анну женой, считая это вполне естественным положением вещей. Оставались лишь небольшие формальности в виде ее развода с мужем, и тогда она по полному праву будет именоваться его супругой. Вронский с нетерпением ждал того момента, когда они смогут стать полноценной семьей. Правда Анна, пока не спешила в его дом, но Вронский считал это ее капризами, которые должны были пройти с рождением ребенка. Он возлагал огромную надежду на появление их первенца и надеялся, что после этого события Анна уже не сможет с такой легкостью игнорировать его желание жить вместе. Но вышло совсем иначе.
Он ожидал чего угодно. Пусть не сразу, пусть не так быстро, но то, что сказал ему Каренин, выбило почву у него из-под ног. Записать ребенка не на его имя! Это немыслимо. Это жестоко, бесчеловечно с ее стороны. Это значит лишить его в дальнейшем права на собственную дочь. Это никак не укладывалось в голове Вронского.
Он выкурил три сигареты подряд. Немного успокоившись, подумал, а что, если все, что сказал ему Каренин неправда, а одна сплошная ложь? Только Анна может подтвердить или опровергнуть слова своего мужа.
Вронский сел в машину и направился домой. Хорошо, что сегодня суббота и не надо идти на службу. После таких новостей, как сегодня, это было бы решительно невозможно. Ему сейчас не до работы. Вронский включил приемник, поймал радиостанцию, по которой транслировали футбольный матч. Он пытался вникнуть в смысл происходящего, чтобы отвлечься от одолевающих его мрачных мыслей. Какое-то время ему удавалось удерживать свое внимание на передаче. Но полностью сосредоточится на том, что происходило на футбольном поле, никак не удавалось. Он то и дело отвлекался. Его занимал один и тот же вопрос: насколько искренне был Каренин, сообщая ему о решении Анны. Голова Вронского гудела, он бросался из одной крайности в другую. То ему казалось, что слова Каренина были наглой ложью. Анна не могла так поступить и тогда он ненадолго успокаивался, но спокойствие его тут же сменялось отчаянным беспокойством.
А, что если все это правда? Внутри у Вронского все холодело от этих мыслей. Он вспомнил Каренина, когда тот говорил ему б этом. Лицо того при этом дышало спокойствием и такой уверенностью в своих словах, что Вронский тут же отметал все свои сомнения в том, что Каренин лгал. Нет, не может человек с таким лицом лгать. Он просто весь светился при этом и излучал такую радость, которая свидетельствовала о его безусловном превосходстве над Вронским. Вот что того так заводило, Каренин уверен, что взял над ним реванш. Значит, все это правда и если это так, то для него это значит лишь одно: Анна разлюбила его.
Но это невозможно! Вернее, это возможно, но для него это полная катастрофа. Вронский застонал от собственного бессилия. Первый раз за все время их отношений он спросил сам себя, а что значит для него Анна и тут же, ни секунды не колеблясь, ответил: "Все". Хотя, если бы кто спросил его об этом еще вчера, он вряд ли ответил с такой категоричностью. Неожиданно Вронский почувствовал себя таким несчастным, как будто его постигла невосполнимая потеря. А ведь последнее время ему казалось, что пик его страсти к Анне уже преодолен и настало время спокойного горения, которое, со временем еще более угаснет, пока совсем не сойдет на нет. О том, что будет с ними дальше, он не загадывал, предполагая, что мудрое время само расставит все на свои места. С таким философским спокойствием он представлял иногда их совместное будущее, о котором он старался думать, как можно меньше. А пока он намерен был еще немало насладиться их совместной близостью. И вот ему объявили вдруг, что все кончено. Но, почему его никто не спросил, а хочет ли он такого исхода, почему все решили без него, как будто его роль в их отношениях самая ничтожная? А если так и есть?
Внутри у Вронского все сжалось от негодования. Ведь он всегда думал об их отношениях с Анной, как о любви и взаимной страсти двоих. Он представлял себя и ее, как пару и напрочь забывал о том, что это на самом деле треугольник. Но даже когда он вспоминал о Каренине, то он считал его незначительной и несущественной временной помехой на магистральном пути к их счастью. В своих представлениях о себе Вронский был велик, а муж мал. Настолько мал, что не имел права голоса ни на что. Только он Вронский и Анна могли решать их совместную судьбу. Отчего же Каренин тогда сегодня с такой важностью сообщил ему, что это он, Вронский, никто. Никто для своей собственной дочери и для Анны. Значит, роли их переменились? Он проиграл?
-Г-о-ол! — Громкий голос комментатора радостно возвестил о забитом голе, как о втором пришествии.
Кому выигрыш, а кому проигрыш, с горечью подумал Вронский и с раздражением выключил радио. Он нажал на тормоза и припарковался у обочины. Несколько минут он тупо смотрел перед собой, не зная, что предпринять. Неожиданно пришло решение позвонить Анне и немедленно все выяснить непосредственно у нее. Кажется, Каренин что-то говорил о ее слабости, вспомнил Вронский, но тут же отогнал от себя все сомнения. Сейчас собственные муки перед лицом неизвестности были для него важнее всего в мире. И поэтому он достал телефон и набрал номер Анны.
