Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Несколько лет назад как-то летом встретились с Чарджи у "детской площадки":

— Гля какую штуку мои молодцы сделали! Монгольфьер называется. Вон детишек покатали, давай и мы попробуем.

— Да я... дела спешные...

— Мы быстренько. А то так и жизнь за делами пройдёт.

Влезли в корзинку, ребята верёвку травят, я красотами окрестностей любуюсь. Вдруг... характерные звуки. Мертвенно бледного Чарджи выворачивает. Во, уже вчерашний завтрак пошёл. Факеншит! Так он так задохнётся! Мордой в пол, пальцем в пасть, вычистить лишнее.

Лежит на боку, дрожит. Ладно, прогулка отменяется, поехали вниз. Верёвку потянул, клапан приоткрыл. Тут голос. Сла-а-абенький:

— Иване... ты не рассказывай... что я тут... как сопляк какой-то...

— Конечно не буду. Тут ничего особенного нет. Так почти всех выворачивает. Этот страх — высоты — можно ослабить. Практикой. Вон наша самая большая вышка стоит. Так я там по лесенке с дочкой Боголюбского каждый день гулял. Всё выше и выше. Захочешь — воспользуйся. Только за один раз всё взять не пытайся.

То, что я не насмехался над его вдруг обнаружившейся слабостью, вообще говорил довольно равнодушно — "обычное дело", укрепило наши отношения. То, что он смог подняться, хоть и не сразу, на нашу самую высокую сигнальную вышку, усилило самоуважение. И уважение ко мне: Ванька невиданные штуки в рукаве имеет. И с друзьями всегда поделится, поддержит.

Теперь Чарджи посматривает на окружающих сквозь полуприкрытые веки, чуть улыбается: невежи, деревенщина, жизни не видали.

Монгольфьер долго не провисит. Поднялся на горячем воздухе из пароходной топки, покрутился, чтобы все порадовались покойному хану и потихоньку опускаться стал.

Всё — шаманские ритуалы сломали, внимание переключили. Переходим к следующему пункту нашей программы.

Шаманы, подобрав свои причиндалы, отвалили. Алу снова речь произнёс. Хорошую. Такую... эмоционально-логическую. Никакой критики "врагов". Наши беды — нам решать.

Посыл тот же: "Пацаны! Не стреляйте друг в друга!".

Все "за". Но... а кто конкретно будет по конкретно Великому Лугу отары пасти? А?

Когда Степь полна — каждый источник воды, каждый водопой чей-то. Передел идёт болезненно, часто с кровью.

Следующий пункт. "Хотят ли половцы войны? Да, мы умеем воевать. Но...".

Но теперь нас будут бить.

Ещё один наглядный материал: полотнище метров шесть длиной, два высотой. Слуги на шестах подняли, Алу указкой тычет:

— Дешт-ы-Кыпчак. Мы здесь.

Показывает известные топонимы. И наглядно обрисовывает мои "Волчьи челюсти".

Тут все дружно посмотрели на Урдура. Что, и аланы бить придут будут? Урдур на солнышке подремывает, здоровенной папахой своей покачивает. Не то "да", не то "нет", не то "может быть". А Севушка диадемой с самоцветами зайчиков пускает, качает уверенно: придём, побьём, сожжём...

На меня и Чарджи — чисто мельком. Что мы клинки кровью умоем... А что, Переяславль уже подзабыли?

Третий пункт: надо уходить. Иначе смерть. В этих "челюстях".

Четвёртое: уходить надо всем вместе. Иначе — "твоё место у параши".

Пятое: уходить нужно в Паннонию. Всем вместе в другое место не влезть.

Шестое: для исхода нужен вождь. Одна голова на весь поход.

Седьмое:

— Мой отец всю жизнь боролся за счастье жёлтого народа. Он отдал свою жизнь для уничтожения недоцаря Кончака. Я, Алу Бонякович, клянусь следовать заветом моего родителя, я поведу людей на новые обильные пастбища. Я набью их рты мясом, оберну их животы шёлком. Объединимся же, братья, в борьбе за счастье нашего народа.

* * *

"Объяснить можно всё, но не всем".

Некоторые из "не всех" задают вопросы.

* * *

— А каганом кому быть? — ожидаемый выкрик "из зала", в смысле: с ковра. Кумыс был лёгонький, но некоторым хватило.

Алу как-то растерялся: я ж, типа, всё ясно сказал, а Чарджи среагировал и для тупых детализировал:

— Вождя орды, хана, выбирают предводители куреней — аепы. Вождя народа выбирают ханы. Знак их выбора — бунчук. Орда идёт за бунчуком. У кого больше бунчуков — тот хан ханов, каган. Не все ханы живы, не все орды уцелели. Но память о них осталась в Степи. Две орды — тупеевичи и каепичи — живут среди нас на Роси. Они — половцы. Они привезли сюда свои бунчуки. Как знак выбора Алу Боняковича, кагана всего "желтого народа".

— Ты — торк! Не тебе говорить о законах шары-кыпчаков!

— Я — торк. Я инал из рода ябгу. Я носитель золотого лука и золочённых стрел праотца Огуза. Всё, что происходит в Степи, касается меня. Если выбираете каганом Алу — в Степи мир, если нет... у моих людей всегда наточены сабли.

Опять с "чёрными клобуками" резаться? Ты, дядя, кого под Переяславлем потерял? Отца, сына, брата, соседа? И сам хочешь? Кусками разорванными по песку валяться?

Ревнителя закона шары-кыпчаков одёрнули. А два джигита подняли, встряхнули, развернули бунчуки двух орд в 1150-х ушедших из Степи на Рось.

Но Чарджи не закончил. Мы сломали предварительно оговоренный порядок выставления бунчуков, теперь... "отыграем своё и хай оно горит".

— Вы знаете, что прошлой осенью я догнал хана Таза далеко на западе. Буджакская орда погибла. Не вся. Только что я привёл тысячу кибиток под власть Алу Боняковича. Он расселит их среди своих людей, семьи буджаков войдут в коши беруковичей и боняковичей. А бунчук хана Таза — вот. И ему место перед шатром кагана.

Ещё одна палка с привязанным конским хвостом на конце воткнута в намеченном ямками в каменистой почве горушки ряду.

Тут проснулся Алу, распахнул закрома. Шесть бунчуков объединённых уже орд, встали в ряд. С уместными напоминаниями о каждом.

Белый бунчук от Башкорда, рыжий хвост носят потомки Шарукана, чёрный — у Боняка.

Русские знают этот знак! Бунчук с семью хвостами. В русских селениях пугают детей страшными сказками о семиглавом змее. О символе семи племён, поднятом над Иртышом, принесённым сюда славными ханами — Змеем Тугарином и Боняком Серым Волком...

Мда... здорово поменялись времена. И хвостов вдвое больше, и пугать ими будут других. Надеюсь.

Кагану надо бы все эти хвосты собрать на одну палку. Жердина получится тяжёленькая. Ёлка такая. В руках не снести.

Вот уже девять. Из пятнадцати. Были бы мы в демократиях... большинство проголосовало "за".

Мы в демократии. Военной. Переползающей в ранний феодализм. Эти палки с хвостиками — только символы. За многими из них почти ничего нет. В смысле: есть дети и женщины, кибитки и отары. Ничего. "Чего" — взрослые вооружённые мужчины.

Символы. Традиции. Воспитанные в каждом поколениями предками.

— Позволь мне сказать.

С кошмы поднялся Куджа. Его не все знают, но общий ропот быстро стихает. Он выглядит... как и должно выглядеть хану могучей процветающей орды.

— Я — Куджа, хан Тёрков. Я расскажу вам свою историю. Я не природный хан. Семь лет назад я был нищим простым кыпчаком в орде хана Башкорда. С вечно голодным семейством и рваными сапогами. Таких тысячи в каждой орде. Каждый день я думал как прокормить детей и не видел лучшего впереди. Но однажды на торжище в соседнем племени я встретил человека. Он нынче сидит за нашим дастарханом. Скромно сидит. Молча. В уголочке. Не привлекая внимания ни громким голосом, ни богатством одеяния. Вон он (Куджа ткнул в мою сторону рукой). Мы поговорили, он дал мне совет. И я обрёл удачу.

Что твоя "удача" — пойманный принц Мордовии, доведённый издевательствами твоих сыновей до полного уничижения... не будем.

— Моя главная удача — я понял, что пришла новая сила. Могучая не сотнями воинов, не тысячными табунами. Новыми вещами. Тогда я впервые увидел... вот такое.

Куджа вытащил из-за пазухи зажигалку, щёлкнул, посмотрел на огонёк.

— Теперь такое есть у многих. Семь лет назад — ни у кого. Да-а... Я получил совет и ушёл. Потому что Башкорд хотел жить по старине. Я — ушёл, а Башкорд и вся орда погибли. Вон его бунчук. В общем ряду перед шатром кагана. Я ушёл в Приволжскую орду. Ко мне пришли многие люди, я помогал чем мог. Мы стали куренем. Но однажды мой новый хан сделал глупость: напал на людей вот его (снова резкий жест в мою сторону). Я просил хана не ссориться с ним, с Айюмином. Надо мной смеялись, называли дураком и трусом. Делили будущую добычу. И я снова ушёл. На Терек. Многие люди пошли за мной. А Приволжская орда вымерла.

Он махнул своему нукеру, и тот поднял бунчук.

— Те немногие, кто не умер, принесли мне бунчук Приволжской орды, вот он. Они сказали: нас больше нет. Но мы пока живы. Возьми, Куджа, нас к себе. И теперь они ходят в моих вежах. А бунчук погибшей орды пусть стоит у юрты кагана.

Тогда смерть хорошо прошлась по обеим сторонам Волги. "Тифозная Мэри" уничтожила не только половецкую орду.

— В прошлом году Кончак стал созывать людей в поход на Русь. Я сразу понял: это война с ним, с Айюмином. Я похож на дурака? А мой хан оказался глупцом. Ему оторвало голову под Переяславлем. Мне надоели дураки в ханах. И я стал ханом сам. Куджа-хан.

Куджа помолчал, оглядывая собрание.

— Только что мы видели лицо мудрого Боняка. Он смотрел на нас с неба. Вон оттуда. (Он ткнул рукой в сторону реки, где недавно поднялся воздушный шар с портретом). Я помню его слова: хан должен думать о своём народе. Я — думаю. Я ходил под тремя ханами. Они умерли, потому что не думали, потому что не поняли. Много лет, с самой юности, я был лучшим звероловом в орде. Это занятие требует внимания и понимания. Иначе не ты придёшь с добычей, а сам станешь добычей зверя. Поэтому я внимателен к словам Айюмина, Зверя Лютого. Он говорит: надо поддержать Алу Боняковича. Я не хочу стать мёртвым ханом, как стали три моих предыдущих. Я хочу, чтобы мой народ процветал и приумножался. Поэтому мой бунчук, бунчук Терской орды, станет в общий ряд перед юртой кагана, поэтому мы пойдём вместе с каганом.

Он кивнул своему нукеру, и тот отнёс бунчук в длинный уже ряд.

Как растут люди! При той нашей до сего дня единственной встрече, Куджа не умел так говорить. Длинно, красиво, связно. Искусство риторики необходимо степному хану, не менее, чем какому-нибудь афинскому демагогу.

Очень внимательно, напряженно смотрит Алу. Тогда, при встрече с Куджой у стен Пичай-городка, он прислуживал нам, блины подавал. Потом сказал мне:

— Господин... Я не слышал вашего разговора. Но если ты позволишь... Тот человек — плохой. Он обманщик.

— Ты прав, Алу. Этот человек — мелкий мошенник. Новогородцы называют таких — "посак". Немножко ворует, немножко обманывает. Но у него умные глаза. Он способен на действие. Видит новое и не боится. И он думает о своих людях. Из этого "посака" может получиться вождь. Лучше, если новый вождь будет дружествен. Я, возможно, помог ему.

Я оказался прав. Это хорошая наука. И Алу, и мне.

Правителю нужен не "глаз орла", но "глаз обезьяны". Глаз слабой, голой, бесхвостой обезьяны. Которая скачет на крокодиле, у стремени которой бегут князь-волки. А она смотрит и думает. Видит. Не леса и моря, не слонов и медведей — это интересно и полезно, но не столь важно. Важно — видеть других обезьян. Это — самое главное. Это самое — опасное. И — самое полезное. Не золото-диаманты, не звери-птицы — люди. Люди вокруг тебя.

Я хожу по этой земле, по "Святой Руси". Хожу и смотрю. Мне интересны люди. Я смотрю на них. Они разные. Я их вижу, я о них думаю, пытаюсь понять. Я — их.

Множество коллег пытаются объяснить, втолковать, навязать... аборигенам своё. Это вторично. Сначала — понять человека. Научиться говорить на его языке, говорить те слова, которые затрагивают его душу. Если ты понял его — сможешь объяснить ему своё. И уже не важно что: почему надо мыть руки перед едой или как построить самолёт. Все тайны ядерного синтеза бессмысленны, если он не понимает тебя. Потому что ты не понимаешь его.

Я стремлюсь понять здешних людей. Обращаю внимание на мелочи: состояние обуви, целостность одежды, повадки, жестикуляция, мимика, интонации... Чужесть всего средневекового рядом с моим, с детства впитанным, способствует восприятию. Перед моими глазами проходят сотни персонажей, я не отворачиваюсь презрительно, не плююсь от мерзости "святорусской жизни" — запоминаю, накапливаю опыт. И всё чаще интуиция подсказывает: от этого человека следует ожидать чего-то вот такого. Не детально — направление, дорогу. Его собственный путь.

Глава 828

Это то, что Куджа сказал. А есть то, что он не сказал, но все поняли. Прямая угроза, брошенная в лицо феодализирующейся родовой знати за дастарханом. "Я был ничем — стал ханом". "Таких, как я — тысячи в каждой орде".

Я изначально предполагал и даже напирал на "социальный аспект" в деятельности Алу. Чисто этнический подход вёл к продолжению феодализации, к консервации нынешнего состояния: постоянных набегов на Русь, постоянных войн между ордами в Степи. Нынешнюю степную элиту такое устраивало, что-то серьёзно менять они не хотели.

Нового хотел Кончак. "Центростремительная тенденция". Но сопротивление знати таково, что ни в РИ, ни в АИ у него не получилось.

Алу был альтернативой. Отец из царского рода Элдари, один самых уважаемых и родовитых ханов. При том — рабёныш, пыль степная. И очень успешный торговец. Что для степняков... не кошерно, но очень хочется.

Куджа показывал другой путь, более "пролетарский", без примеси родовитости. Просто: я внимательнее вас, урождённых ханов, я умнее и удачливее вас. "Из грязи — в князи". Вы можете кукситься, кривиться, но ничего поделать не можете. И если в ваших ордах хотя бы один из десятка таких, каким был я, пойдёт моим путём, последует моему примеру, то от вас останется только мокрое пятно. Пятно крови, быстро сохнущее под здешним солнцем.

На курултае не только два десятка ханов и подханков — здесь ещё две сотни зрителей. Понятно, что "простых пастухов" среди них нет, но они перескажут сказанное в своих становищах "близко к тексту". Что-то попадёт в уши подходящих людей, ищущих себе лучшей доли.

Севушка сделал "страшные глаза" в сторону хана Крымской орды. Тот будто заснул, заслушавшись. Вскочил, доложил, что и у них в Крыму "все за мир и всё хорошее", поставил бунчук в общий ряд.

Следом отработал хан саксинов.

Там тоже проблемы. Саксин растёт и выталкивает кыпчаков. То с рыбных ловов, то с пастбищ. А устраивать большую войну с Подкидышем... Какой бы он не был человек по своим душевным качествам, но полководец хороший.

Оставалось три орды. Как оказалось, общее количество орд — 16, хотя в Степи кочуют 14.

Елтуковичи и Отперлюевичи отработали без задержек. При таком "параде знамён" сказать "нет" — смерть. Их кочевья со всех сторон окружены признавшими кагана. Оставаться на месте нельзя — вырежут соседи. А если уходить, то... "гуртом и батьку бить легче".

Мрачно молчал хан лукоморской орды Бокмиш.