Вот процессия достигла дверей. Сопоставив мои ощущения и трансляцию Баси, понял — они дошли до моей палаты. А где Маугли? Бася? Мальчишка запищал, когда железные пальцы сомкнулись на его плече. Бася, потише! Железный Дровосек!
Вижу жалкое зрелище — самого себя со стороны. Вижу, как сам вздыхаю тяжко, вижу, как щель в бинтах издаёт звук голосом Кузьмина:
— Здравствуй, Николай Николаевич! Всегда — Кока-Кола!
Кельш — улыбается:
— Рад тебя видеть.
— Не сильно вы спешили, — пеняю ему.
— Так ты же — прятался. Мотаюсь по всему Юго-Западному направлению уже третий месяц, следы твои распутываю. Ладно, потом поговорим. Товарищ полковник медицинской службы, доложите нам состояние этого куска мяса.
Начальник госпиталя удивлён. Запинается.
Вперёд выступает другой медик-боец. Белый халат, с тщательно проглаженными складками, накинут был впопыхах. Кельш останавливает полковника, кивает капитану медслужбы. Тот уверенно докладывает — я его пациент, капитан знает лучше.
Кельш кивает и уступает место ещё одному командиру — подполковнику. Он представляется командиром дивизии, в боевых порядках которой сражалась наша штрафная рота. Зачитывает приказ о снятии с меня судимостей в виду искупления героизмом и кровью. Потом зачитывает приказ о моём награждении медалью "За отвагу". Кельш мотает головой:
— Не верно составлен приказ. Оба приказа. Исправьте. Фамилию Кенобева Обивана Джедаевича замените на Кузьмина Виктора Ивановича. Да-да. Тот самый — Медведь. Прятался от Нас. Знали бы, что так примитивно себе псевдоним выберешь... — Кельш махнул рукой.
Немая сцена. Подполковник стоит — ни жив, ни мёртв. С коробочкой в руках. Бася, в виде бойца осназа НКВД, подходит ко мне и принимает привычный для меня вид черного скафандра. Поднимает меня и несёт.
— Товарищ капитан медслужбы, прошу избавить меня от бинтов и прочих инородных предметов. Пройдёмте в перевязочную, — говорю я звуковыми модуляторами Баси.
Спустя несколько минут я зачитывал данные медблока. Плохи дела. Все раны у меня — заживут, без базара, но повреждения спинного мозга и глаз — необратимы. В полевых условиях. Необходим стационарный медицинский биореактор. Нужен корабль Пяткина. Что сейчас обломками раскидан по площади 1,6 тыс. кв. км.
Пока Бася занимался моим телом, я беседовал с Кельшем.
— И зачем вы меня решили выдернуть?
— Не навоевался?
— Навоевался. Ещё полгода назад — навоевался. Как в плен попал, так и — навоевался. А что, война — кончилась?
— Нет, не кончилась. Вроде, и победили мы на Кавказе и на Волге, а наши заклятые союзники у нас опять хотят победу отобрать.
— Что случилось?
— Турция присоединилась к станам Оси. Закавказье — потеряно. Высадка турецкого десанта в Новороссийске. Надо останавливать и разворачивать танковые армии. И перебрасывать войска обратно на Кавказ и Краснодар. Вертать всё взад.
— И мы остались без горючего.
— И мы остались без нефти Баку.
— Наглы?
— А кто?
— Да, Гитлеру, при всём желании, не хватит мощёнки сдвинуть "диван" с места. Только этим вечным интриганам с острова это по силам. Турки — их рабы. На сколько хватит запасов?
— Что там было, запасов этих?
— Всё так плохо?
— Плохо. Но — не смертельно. Турция взбелинилась не вдруг. И наша разведка свой хлеб с маслом не зазря ест. Оборудование с нефтепромыслов едет в Сибирь. Эвакуация населения и народного хозяйства проведены планово и почти полностью. Так что — пободаемся. Нам с турками — не впервой воевать.
— А что это наглы так в открытую гадят?
— О тебе слухи — не получилось скрыть. Протекло. В открытую, они ещё не присоединились к Гитлеру, ждут наших предложений. Но, вполне — могут. А где Англия — там и САСШ. И прочие колонии. Одним словом — даже если бы ты погиб — это не предотвратило бы войны со всем миром. А вот ты живой — ещё можно поиграть. И как поиграть!
— Говорили мне умные люди — Большая Игра — это больно. И это — правда. Как будите меня "играть"? Что решили? Сдать меня им в аренду? Или продать?
— Ёжнулся? Врагов укреплять? Как говорят твои: "Щаз!" Но, поиграть можно.
Кельш горестно усмехнулся:
— Теперь расклад ты знаешь. Я от тебя почти ничего не скрываю. Ты знаешь. Каким ты стал! Даже не вериться, что год назад я стал курировать простого пацана...
— Коль, оставь лирику.
— И я — о том. Представь, идём по твоему следу, а ты — как заяц, с дивизии в дивизию, с армии в армию, с фронта на фронт. И мы ещё не уверены, что даже имя джедая Оби Вана Кеноби — гарантия. Чего только на Руси нет! Любая случайность возможна. Любое невероятное совпадение. Сколько мы проверили Прониных, Сароновых, Суроновых, Фёдоров Сумкиных! Был даже Лука Сковородка. Но, с танком — ты угадал! Как услышал — сразу понял — ты!
— Опять этот танк!
Ржём.
— Сейчас — смешно. А когда нашли, где именно ты сражаешься, пока добрались до места, в штабе дивизии слышим: "Боец Кенобев! Все мертвы. И я — мёртв. Умерли, но не сдались! Хорони нас, крыса тыловая! Хорони ребят! Дай огня!" Каково мне было слышать? Послал осназ — нашли гору битого кирпича.
— А кто же меня вытащил? — удивился я. Ни секунды не верил, что Маугли. После эксперимента Пяткиным с моим телом во мне даже в тощем, как велосипед — было 100 кг. При норме, при таком образе жизни и такой кормёжке — 70-75 должно быть во мне, никак не центнер. Зато, кости пулю держат. Спиной мозг бы ещё держал бы. И глаза.
— Некто Киркин. Из разведбата дивизии. Был в самоволке, вернулся, забрал своих разведчиков и увёл. За это — на губу. Случайно узнал эту историю. Как только узнал, что ты жив — тут. И как тебе удаётся так сыпать крылатыми фразочками? Все кругом используют, явно же твои, речевые обороты. К чему я? А, так я и узнал про самовольство разведчиков. Вот это твоё: "Хорони нас, крыса тыловая, дай огня!" — из уст в уста по всему фронту. С подробностями. Все говорили, что погиб. И только в одном месте услышал: "Киркин вытащил".
Раны мои регенерировались на глазах.
Кельш рассказывал о Киркине, а я — вспомнил ротного.
— У тебя с собой наград нет?
Кельш подавился. Таким неожиданным был вопрос. После секундного раздумья, Кельш сказал:
— Киркина и так наградим. Лично вручишь, коль желаешь.
— Есть ещё один чудо-человечек. Ротный. Маугли! — кричу я.
Меленький человечек проскальзывает в процедурную, с удивлением смотрит по сторонам, на стоящий, как в музее, матовый полный доспех рыцаря, потом на меня. Искал давешнего осназовца, что больно сдавливал плечо?
— Что, малыш? Пропал твой обидчик? Это был лишь костюм. Очень сообразительный, самостоятельный и даже — самовольный, но костюм. Мой костюм. Он теперь всегда будет со мной. Без него я не смогу ходить и ничего не увижу. Теперь я — всего лишь начинка доспехов. Как капитан Тул. Так что — привыкай. Я что тебя звал-то? Ты парень молчаливый, но шустрый. Где лежит наш Рвотный Ротный — не знаешь?
Кивает, берёт меня за правую кисть, тянет.
— Не спеши, Мышонок, дай одеться. — Смеюсь я.
А потом приказываю своему костюму:
— Бася! Место!
Костюм стал обволакивать меня.
— Коль, погоны — не ввели, случаем?
— Приказ готов уже давно. Ждали торжественного случая. Салют был в Москве в честь Сталинграда? Да, откуда ты знаешь? Сидишь тут... в жопе. А мы — крутимся, как белки в колесе. Отпуск он себе устроил, козёл! — бурча себе под нос, Кельш вышел.
Я — не понял.
— Бася, принимай форму... Кем я сейчас числюсь? Полковник? Вот, полковника егерей. Отбой медблоку. Препараты заканчиваются, а нам надо одного человечка починить. Веди, Маугли!
Идём с Маугли. Он держит меня за руку. Весь сияет счастьем — "его Дед" не только на ноги встал, но и оказался сказочным принцем — полковником егерей.
Очень странно идти без ног. Как во сне. Не идёшь, а плывёшь над полом. Вместо ног сейчас работают искусственные мускулы костюма. Экзоскелет.
Ротный лежит на животе. Страдает с закрытыми глазами. Одна нога короче другой, в кровавом марлевом кульке. Рука — в окровавленном гипсе. Запеленован бинтами, как мумия. Но — жив.
— Здравствуй, Рвотный Ротный.
Смотрит на меня, не понимает. Бася снимает маску шлема, ротный дёргается. Смотрю на него пустыми глазницами. То ещё зрелище, скажу я вам. Глазных яблок нет, векам не на чем "лежать" — провалились, повисли как шторы.
— Ты оказался опять прав, ротный. Это был твой последний бой как ротного Шурочки. И, опять прав, беру тебя в егеря. Позволь представиться — полковник Егерей Кузьмин Виктор Иванович. Для своих — Медведь. Для тебя — Медведь.
— Кенобев? Медведь? — проскрипел ротный. Глаза его закатились, голова рухнула на подушку.
Ищу что-нибудь режущее, Маугли задирает гимнастёрку, начинает разбинтовываться.
— Ах, малыш! Какой же ты молодец! — треплю ему волосы. А он оказался — блондином. Просто много месяцев немытые волосы были серо-земляными, цвета сталинградской грязи — смеси штукатурки, пыли, битого кирпича. Теперь — светло-русые. Отмыли малыша.
Маугли нашёл и сохранил виброклинок. Только, вибро — теперь не включалось. Бася говорит — блок управления ножом — повреждён. Не прошёл для него бесследно артобстрел. Материал ножа — выдержал, кристалл управления — треснул.
Разрезаю бинты. Залетают, возбуждённые — капитан — мой врач, и полковник — начальник госпиталя. Увидев нож, знаки различия на искусно сымитированном воротнике, посмотрели в пустые глазницы — замерли. Ставлю медблок на рану. Рану ротного зашили, стоят катетеры. Выдёргиваю их. Ротный очнулся.
— Потерпи, Илюха. Теперь — легче будет.
Медблок едва слышно гудит. Читаю данные анализа вслух — тут врачи, вдруг — пригодиться. Анализ закончен, определена степень возможного исправления. Вводятся препараты. От заразы, от гниения, для укрепления, противошоковые, общеукрепляющие. И последние — регенерирующие. Последние. Больше нет.
Всё одно, глаза бы у меня — не выросли. А остальное — само заживёт. Пусть лучше будет два условно-годных бойца, чем один — почти годный. Людей на планете — миллиарды. А Людей — приходиться вот так вот, поштучно собирать. Как золотые крупицы — промывают из тонн пустого песка, так и Людей приходиться искать среди людей.
Медблок доложил, что больше — бессилен что-либо сделать. Снимаю медблок, укрепляю обратно на себя, в предусмотренное конструкцией место.
— Надеюсь, понимаете степень гостайны, что вы сейчас видели? — обвожу присутствующих пустыми глазницами. Больные — ёжаться, два военных медика — кивают рассеяно — их взгляды не отрываясь смотрят на рану, где на глазах проходят многодневные процессы заживления.
— Илья! Ротный! Посмотри на меня! Как поправишься — найди меня! Обратись в НКВД — помогут найти. У меня для тебя есть работа. И служба. Как ты хотел — в Егерях. Ты меня услышал?
— Дед, а я ведь сразу понял, что с тобой всё — не просто, — усмехнулся ротный. На лбу его — испарина. Нездоровый румянец. Сейчас у него температура прыгнула — организм подстёгивает ускорение метаболизма.
— И ты был прав, — киваю.
— А зачем? Ты же мог и отвертеться.
Зашёл Кельш с красной коробочкой в руках.
— Мог. И не мог. Я — был в плену. Искупил.
— Это — глупо. Глупо! Ты — ТАМ — больше пользы бы принёс!
— Как мне потом людям в глаза смотреть? Как на смерть их вести?
— Ты на самом деле — ёжнутый! Пошёл ты! — разозлился ротный.
— Я, и, правда, пойду. Найди меня, Илья. Ты мне нужен, — говорю ему. Кладу ему на тумбочку коробочку с орденом.
— Видеть тебя не могу! Ты мне и так — всю жизнь сломал, — кричит в спину ротный, — погнался за тобой, ёжнутый! На хер?!
Кельш идёт рядом. Спрашиваю его:
— Вопросов по поводу "на хера" — не будет, надеюсь? Или тебе, отдельно, объяснить?
— Кому надо — объяснишь. Как мужик мужика — понимаю тебя. Как командир, как генерал — полковника — нет. Не принимаю. Сам Ему в глаза своими дырками посмотри и объясни — где ты шлялся три месяца и какой хернёй ты занимался?! И на что ты разменял своё здоровье и работоспособность?! Которые, между прочим, тебе — не принадлежат. Обычным человеком стать захотел? Рядовым пехотным Ваней? А из-за тебя — на нас весь мир готов броситься!
— Я — виноват? Я? — я резко встал, нависнув над Кельшем как Дарт Вейдер, Включается РЭБ-режим костюма, вокруг нас — повисла серая пелена. Кричу в лицо Николаю Николаевичу:
— А не ты ли меня выдернул из "рядовых пехотных Ванек"? А? Я что, рвался в ваш вонючий интриганский клоповник лезть? А? Нет, ты меня вытащил! Стали Вы мной, как куклой на верёвке играть, за ниточки дёргать! Думаешь, не видел? Не вижу ваших "тонких" закидонов? А? Вы же меня кем только не использовали. Как "толкача" с самоходкой, как "мормышку" в ловле своих блох из "пятой колонны", как приманку для СС и Анэнербе. И скажи мне ещё, что не от вас "протекло"?
— Что протекло? Ничего не протекало, пока ты не устроил чудовищный взрыв на Украине, не стал там немцев "лучами смерти" из "Войны миров" уничтожать! Всячески демонстрируя возможности своей новой игрушки. И не я тебя нашёл. А Сара.
— Сара? Старая еврейская морда! Всё же — друзей он имеет. Ха-ха! Как в воду глядел!
— Причём тут Сара? Ты так явно продемонстрировал всему миру чудо-оружие! И — пропал! Какой реакции наших врагов ты ждал? А?
— Я — спасал ребят.
— А теперь — Крестовый Поход? Всех Западных стран на нас?
— А что мне надо было делать? А? Отдать им пришельца и ребят? Так надо было сделать? Или убить их всех? Так? А всё шматьё и броню, что была там? Куда? В болото? Найдут! Это — немцы! Дотошные! Они — найдут. Что мне было делать? Я тогда, понимаешь ли, слегка ранен был. И чуть-чуть помирал. Жалею, что не помер. И совсем не слегка — умом тронулся! Разве я нашёл, этого шныря, Вилли? Он — меня нашёл! И я — Пяткина у них — украл! Пяткин — уже у них был, у немцев. Уже! Вопрос его корабля — вопрос времени. А если бы пришелец стал бы сотрудничать с немцами? А? Если бы они Пяткина доломали бы? Игрушка моя тебя возбудила? А если бы Вилли-немчик был в такой игрушке? И не в спасательном жилете, а в полноценной боевой броне космодесанта? И не один, а рота? Со всеми их болтерами, лазганами и мультимельтами? А? Что тогда? Наглы — кинулись бы на Гитлера или подождали бы пока догорит наше с тобой Отечество? Есть решение? Сейчас, спустя квартал? А? У меня не было ни сил, ни здоровья, ни времени на взвешивание и принятие решения. Я сделал так, как сделал. И готов ответить. Хоть перед Сталиным, хоть перед Богом. Поехали, отвечу! Чё, думаешь, пацан? Зассал? Это ты, Коля, пацан передо мной! Я уже столько раз умер и заново родился, столько раз потерял и снова обрёл рассудок, что нечем тебе меня напугать! Нечем! Я уже настолько сошёл с ума, я уже таким сущностям в глаза заглянул, что отвечу перед кем угодно за себя и за свой Путь! Поехали!
Пришибленный моей отповедью, Кельш покачал головой:
— Какой ты стал!
— Вот — такой! Каким вы меня сделали — такой и стал! Так — едем?
— От твоего самочувствия зависит.
— Поехали. Заживёт. А не заживёт — хер бы с ним! Внутри Баси — могу прожить и так! Одна голова останется — жить буду, как голова того профессора. А что ты мнёшься? К Сталину не едем?
