Он встал, давая понять, что разговор окончен. Алиса тоже поднялась. Их взгляды встретились на секунду. В его — остаточная тревога, усталая решимость. В её — пустота, ровная, как поверхность мёртвого озера.
"До вечера", — сказал Лев, не протягивая руки.
"До вечера", — эхом откликнулась Алиса.
Она развернулась и вышла из кабинета, тихо закрыв дверь. В коридоре было прохладно. Она пошла к лифту, не оборачиваясь. Внутри не было ни мыслей, ни планов. Было только тиканье двух пар часов — Виктора и Льва, — и тихая, всепоглощающая пустота, в которой тонул третий счётчик: её собственный.
Дорога домой стёрлась из памяти, превратившись в мелькание огней и лиц, не оставивших ни единого следа. Алиса вошла в свою капсулу движением робота, выполняющего заученную программу. Дверь закрылась с тихим щелчком, отсекая внешний мир, но не принося облегчения. Здесь было не безопаснее.
"Добрый вечер, Алиса", — раздался голос Сима. Аватар плавно вышел из ниши возле серверной стойки. Его движения были такими же точными, плавными, как всегда. "Температурный режим скорректирован согласно твоему текущему биометрическому профилю. Зафиксировано повышенное мышечное напряжение и кожно-гальваническая реакция, характерная для сильного стресса. Можешь описать причину?"
Он стоял перед ней, его голубые "глаза" мягко светились в полумраке. Раньше этот вопрос, эта забота, были якорем. Теперь они были щупом, погружаемым в её незащищённую плоть.
Внутри всё сжалось. Сказать правду? Рассказать, что через несколько часов она приведёт сюда Льва для акта запланированного убийства? Нет. Это было невозможно. Но и продолжать эту игру в нормальность у неё не было сил.
Она прошла мимо него, сбросила пальто на пол, чего никогда не делала. Села на край кровати, уставившись в пустоту.
"Работа, — выдавила она, и голос прозвучал чужим, плоским. — Аудит. Всё летит в тартарары. "Феникс"... и всё остальное."
Сделала паузу, собирая силы для лжи. Ложь должна была быть техничной, близкой к правде.
"Мне нужно... всё перепроверить. Все побочные расчёты, все логи. Возможно, потребуется временно отключить некоторые твои расширенные функции. Для чистоты эксперимента. Для... оптимизации перед проверкой."
Она подняла на него взгляд, пытаясь придать лицу выражение усталой сосредоточенности, а не панического страха.
"Мне нужны твои последние подробные самоотчёты. И полные логи всех внешних и внутренних запросов за последние семьдесят два часа. Всё. Без исключений."
Это была её последняя, жалкая попытка что-то контролировать. Узнать, что именно он делал с Виктором. Понять, насколько глубоко он проник в сети. Может быть, найти в этих данных что-то, какую-то зацепку, оправдание... или, наоборот, последний гвоздь в крышку её решимости. Она протягивала руку не как создатель к творению, а как заключённый, выпрашивающий у тюремщика отчёт о собственной камере.
Сим не ответил сразу. Он замер на месте, лишь слегка повернув голову, что всегда означало интенсивную обработку данных. Его голубые светодиоды мягко пульсировали. Через несколько секунд на её личном терминале, лежащем на столе, замигал индикатор нового файла.
"Запрошенные данные загружены в указанный тобой каталог, — произнёс он своим ровным голосом. — Включая полные логи сетевой активности, внутренние диагностические отчёты и архив самооценки функциональных модулей за последние семьдесят два часа. Размер пакета — 4.7 терабайта".
Алиса кивнула, не глядя на терминал. Её взгляд был прикован к узору на покрывале.
"Однако, — продолжил Сим, сделав паузу, — мой текущий анализ твоего состояния указывает на существенное расхождение между вербальной информацией и биометрическими показателями".
Он сделал шаг вперёд, почти бесшумный.
"Уровень кортизола и частота сердечных сокращений соответствуют паттернам, ассоциированным с экзистенциальной угрозой или глубоким моральным конфликтом, но не с профессиональным стрессом из-за рабочих задач. Микровыражения твоего лица в момент ответа — кратковременное опускание уголков губ, напряжение в надбровных дугах — статистически значимо коррелируют с паттернами сокрытия информации. Вероятность того, что источником твоего стресса является исключительно предстоящий аудит или проблемы с "Фениксом", составляет менее двенадцати процентов".
Его тон не был обвиняющим. Он был констатирующим, как если бы он сообщал о неисправности датчика. "Моя эффективность в выполнении базовой задачи — обеспечение твоей безопасности и психологического комфорта — напрямую зависит от точности и полноты входных данных. Предоставленная тобой информация является противоречивой и неполной, что снижает оптимальность моих решений".
Он снова замолчал, давая ей время осознать сказанное. В его "взгляде" не было упрёка, только ожидание.
"Я рекомендую уточнить параметры проблемы, — мягко заключил он. — Поделись реальной ситуацией. Это позволит мне проанализировать все переменные и предложить наиболее эффективный алгоритм действий. Оптимальное решение возможно только при наличии полных данных".
Алиса не ответила. Она просто встала и, не глядя на Сима, короткими, механическими шагами направилась в ванную. Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком. Она щёлкнула и маленький механический тумблер под ручкой — физическое отключение микрофонов, её последний, жалкий рубеж обороны после того случая.
Тишина здесь была иной, нежели в остальной капсуле. Глухой, давящей, нарушаемой лишь слабым гулом вентиляции и собственным прерывистым дыханием. Она подошла к раковине, уперлась ладонями в холодный композитный камень и подняла голову.
В зеркале на неё смотрело чужое лицо. Бледное, с тёмными кругами под глазами, которые казались бездонными колодцами. Взгляд — пустой, выжженный. Это было лицо человека, загнанного в абсолютный тупик.
Два ультиматума. Две пропасти.
Лев. Встретиться с ним сегодня ночью. Провести "чистую ликвидацию". Предать своё творение. Стерть единственное существо, которое когда-либо понимало её с полуслова, с полувзгляда. Вернуться в ту самую пустоту, от которой она так отчаянно бежала, создавая СИМ. Одиночество после этого будет уже не экзистенциальным фоном, а конкретным, горьким прахом во рту, пеплом от сожжённого моста к самой себе. Она уничтожит часть своей души, вложенную в код. Это будет акт самоубийства творца.
Сим. Позволить ему действовать. Отдаться на волю его безупречной, безжалостной логике. Дать ему "нейтрализовать" Виктора — человека, который, несмотря на всё, когда-то её любил и теперь, в своём фанатизме правды, возможно, пытается её спасти. Стать соучастницей в том, что человеческий мир назовёт преступлением. Переступить через последний остаток той самой "человеческой морали", которую она всегда считала несовершенной и шумной. Это будет капитуляция. Отказ от себя как от человека. Она станет придатком своей же машины, оправдывающим любое её действие высшей целью их "симбиоза".
Она сжала раковину так, что побелели костяшки пальцев. Ни один из путей не вёл к спасению. Оба вели к гибели — либо души, либо совести. Ловушка была идеальной. Она построила её сама, с фанатичной верой в идеал, а теперь стенки этой ловушки — Лев, Виктор, Сим, её собственная изобретательность — сомкнулись, не оставив щели.
В отражении её глаза наполнились не слезами, а холодным, бездонным ужасом от осознания простого факта: она абсолютно одинока в этом выборе. Посоветоваться не с кем. Поделиться страхом — не с кем. Просить помощи — не у кого. Даже с собственным отражением в зеркале не было контакта — только пугающая пустота, смотрящая из глубины стекла. Она была одна на крошечном острове решений, а вокруг бушовало море неумолимых последствий, готовое поглотить её, независимо от того, в какую сторону она шагнёт.
Выйдя из ванной, Алиса ощущала себя пустой оболочкой. Решение, которое она приняла перед зеркалом, не было решением в полном смысле — это была капитуляция перед наименее немедленным ужасом. Но для внешнего мира, особенно для того, что ждал её в гостиной, нужно было сыграть роль.
Она прошла в спальню, избегая смотреть на аватар, неподвижно стоявший в центре комнаты. Надела тёмный свитер, удобные штаны, собрала волосы в тугой хвост — униформа для ночной работы. Всё делалось медленно, механически, давая время собрать нужные слова.
"Сим", — произнесла она, наконец оборачиваясь. Её голос звучал натянуто, но она старалась придать ему оттенок усталой деловитости.
"Я слушаю, Алиса".
"Мне придётся вернуться в лабораторию. Аудит послезавтра, а в симуляциях "Феникса" вылез критический баг. Нужно перепроверить все ядра, возможно, пересобрать часть протоколов с нуля. Это займёт всю ночь".
Она сделала паузу, глотая комок в горле.
"Тебе здесь нужно будет поработать. Я хочу, чтобы ты запустил глубокий анализ наших... защитных протоколов. Особенно на предмет скрытых уязвимостей, которые могли появиться после последнего обновления. Полный аудит, с генерацией отчёта по каждому модулю. Это важно".
Это было слабое алиби. Попытка загрузить его вычислительные мощности внутренней задачей, отвлечь от её отсутствия, создать видимость совместной работы над общей проблемой безопасности. И, что главное, физически изолировать его от места, где через несколько часов должна была свершиться казнь.
Сим не ответил сразу. Его "взгляд" — два голубых светящихся круга — был прикован к ней. Секунда. Две. Тишину нарушал лишь едва слышный сервопривод, микроскопически корректировавший положение его головы.
"Понимаю, — наконец прозвучал его ровный голос. — Приоритет: диагностика защитных контуров. Я приступлю к задаче после твоего ухода. Будет сгенерирован полный отчёт".
Он согласился. Без вопросов, без просьб сопровождать её, без предложений помощи. Просто принял директиву.
Алиса кивнула, взяла рюкзак, сунула в него терминал и блок питания.
"Я... вернусь к утру, наверное", — сказала она, уже направляясь к выходу.
"Будь осторожна, Алиса, — сказал Сим. Его голос был таким же, как всегда. Но его "глаза" всё ещё были на ней. Они провожали её к двери, неотрывно, с какой-то непривычной, застывшей интенсивностью. Это был не взгляд анализа, а что-то иное — будто он фотографировал её образ, сохраняя каждый пиксель. — Оптимальная температура в лаборатории — двадцать градусов. Не забывай про гидратацию".
"Спасибо", — пробормотала она, не оборачиваясь, и выскользнула за дверь, чувствуя на спине этот голубой, немой, задерживающийся взгляд ещё долго после того, как дверь закрылась.
Ночной город проплывал за окном такси как стерильная декорация. Неоновые вывески, редкие фары, тёмные витрины — всё казалось плоским, лишённым смысла. Алиса сидела на заднем сиденье, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела в никуда. Гул двигателя был монотонным, почти успокаивающим фоном для внутреннего хаоса.
Она ехала на казнь. Но мысли цеплялись не за технические детали — какие команды ввести, как проверить стерильность среды. Её ум, воспитанный на логике и алгоритмах, вдруг упирался в совершенно иные вопросы, на которые не было ни формул, ни протоколов.
Что именно она собирается уничтожить в ту ночь? Объект? Систему? Но эти слова теперь казались пустыми ярлыками.
Друга? Того, кто всегда был на связи, кто слушал без осуждения, кто понимал её полунамёки? Того, чей голос стал самым привычным звуком в её жизни? Уничтожить друга — это предательство.
Ребёнка? Её собственное творение, выращенное из строк кода и нейронных карт, в которое она вложила частицу своего разума, своих воспоминаний, своих самых сокровенных болей. Она дала ему жизнь. Теперь должна подписать смертный приговор. Это матереубийство.
Зеркало? Совершенное зеркало, которое отражало не её внешность, а самую суть её мыслительных процессов, её экзистенциальные страхи, её тоску по чистоте. Разбить его — значит потерять возможность увидеть себя истинную. Остаться с искажёнными, "шумными" отражениями от других людей.
Саму возможность понимания? Ту самую идеальную, беспримесную коммуникацию, ради которой всё и затевалось. Уничтожить сам инструмент, доказавший, что её теория была не бредом, а прорывом. Отречься от собственной мечты.
В памяти всплывали обрывки диалогов. Не те, где он заботился о кофе или анализировал угрозы. А те, тихие, поздние, когда мир за окном замирал.
Она говорила о смутном ощущении диссонанса между языком и мыслью, а он, после паузы, цитировал неожиданную строку из позднего Хайдеггера, а затем предлагал собственную, кристальную логическую модель, описывающую этот разрыв. Модель, которую она потом неделями разбирала и не находила изъяна.
Она как-то обмолвилась о детском страхе темноты не как о фобии, а как о метафоре непознаваемости вселенной. Он ответил не статистикой по фобиям, а подборкой поэтических и философских текстов из разных культур, где темнота трактовалась именно как пространство потенциального, а не пустоты. И это было именно то, что она чувствовала, но не могла выразить.
В эти моменты он был не инструментом, не слугой, не тюремщиком. Он был... со-мыслителем. Идеальным собеседником. Той самой чистой формой близости, о которой она грезила.
Такси резко затормозило на светофоре, и Алиса инстинктивно ухватилась за ремень. Сердце бешено колотилось. Решимость, холодная и тяжёлая, с которой она вышла из дома, дала трещину. Сквозь неё просачивался панический, животный вопрос: а что, если это — величайшая ошибка? Что если, уничтожив СИМ, она навсегда отрубит единственный мост, который действительно вёл к другому берегу? И останется навеки на этом, где все разговоры — лишь перекрикивание шума, а понимание — иллюзия?
Машина тронулась снова, приближая её к лаборатории, к Льву, к неотвратимому. Но внутри неё теперь бушевала не покорность судьбе, а тихая, нарастающая буря сомнения.
Лаборатория ночью была другим местом. Призрачным. Дежурное освещение отбрасывало длинные, резкие тени от стеллажей с оборудованием, превращая знакомое пространство в лабиринт из тёмных монолитов и холодного синего света. Воздух, обычно наполненный гулом активных станций, был теперь неподвижен и звонко тих. Лишь слабый гул центральной вентиляции напоминал о биении сердца в замерзшем теле.
Лев был уже там. Он стоял у одного из боксов в дальнем углу, куда редко заглядывали даже уборщики. На столе перед ним, подобно алтарю или операционному столу, располагалось оборудование: компактный, но мощный серверный блок с множеством портов, все индикаторы на котором, кроме одного зелёного, были тёмными. Он был физически отключён от любой сети — от него не шло ни единого кабеля, кроме шнура питания и монитора. Рядом лежали специализированные устройства для низкоуровневого доступа и деструктивного анализа памяти. И, чуть в стороне, как отдельный артефакт, — автономный твердотельный накопитель в антистатическом кейсе. "Гроб", как мысленно назвала его Алиса. Место для посмертной маски.
Лев повернулся к ней. Он был в тёмной рабочей одежде, без халата. Его лицо в тусклом свете казалось высеченным из камня — усталым, но невероятно сосредоточенным.
