В это время во двор вошла группа паломников, все направились к храму, а один мужчина задержался и подошел к Алине. Пес тут же поднял голову и настороженно посмотрел на приблизившегося паломника, губы его едва заметно приподнялись, обнажая кончики крепких белых клыков.
— Спокойно, Малыш. Лежать, — тихо проговорила Алина, и пес тут же лег у ее ног.
— Какой славный у тебя пес, — с явным восхищением глядя на пса, проговорил паломник.
— Благодарю за добрые слова. Спаси Вас Господи, — улыбнулась ему Алина.
— Может, продашь мне его? Мне такой пес очень нужен.
— Он не продается, — качнула головой Алина.
— Я хорошо заплачу.
— Он не продается ни за какие деньги. Он мой друг.
— Друг? — удивленно переспросил паломник, — Разве собака может быть другом монахини?
— Не знаю, может ли собака быть другом монахини, но я не монахиня, я — насельница. Я лишь живу в обители. И этот пес мой друг, поэтому я не продам Вам его. Кстати просить отца-настоятеля тоже бесполезно, его, во-первых, сейчас нет, а во-вторых, он в любом случае не продал бы Вам его, и украсть Вам его тоже не удастся, Малыш умеет постоять за себя. Поэтому оставьте эти мысли и идите за тем, за чем пришли. Если истово молиться здесь будете, да мысли греховные оставите и о собаке моей, и о жене чужой, наверняка пройдет у Вас нога.
— Ты что провидица? — озадаченно глядя на нее, поинтересовался паломник.
— Нет. Я просто вижу, как Вы на моего пса сейчас смотрите, а до этого как шли, на ногу прихрамывая, и как на паломницу, с Вами пришедшую, поглядывали... и еще знаю, что всем здесь искренне молящимся Господь помогает.
— Неужели все так сразу и заметила?
— Не заметила, не сказала бы, — усмехнулась Алина.
— Зря ты мне своего пса продать не хочешь, ему у меня хорошо будет. Я мясник, так что другу твоему будут всегда обеспечены и хорошая порция мяса и косточка. Ты тут ведь его таким наверняка нечасто балуешь.
— Нечасто, — согласно кивнула Алина, — Только и у собаки не все желания миской ограничиваются. Ему любовь и дружба не менее полной миски требуются.
— Занятное у тебя представление о собаках... — удивленно покачал головой паломник и отошел.
И тут к нему подошла мать Калерия, слышавшая его разговор с Алиной:
— Вам нужна эта собака? — тихо спросила она его.
— Да, матушка, — кивнул тот,
— Зачем?
— У меня недавно сдох пес, хороший был охранник. Этот на него похож... Чувствуется, что пес сильный и умный, его лишь подкормить получше не помешает, а так великолепный пес... Я бы с удовольствием купил его. Мне сторож нужен. Ему хорошо у меня будет.
— Что ж в таком случае после службы подождите меня во дворе. Вы получите его, причем даром, — тихо проговорила она и ушла в храм.
Паломник озадаченно оглянулся на девочку с собакой, та, улыбаясь, трепала пса за уши, а тот, пытался лизнуть ее в щеку, потом она встала и взмахнула рукой. Пес тут же лег, а девочка нагнулась, еще раз погладила пса, а после чего выпрямилась и тоже пошла в сторону храма.
— Интересно... — пробормотал паломник, — но в любом случае не помешает подождать монахиню, вдруг и правда отдаст собаку. Великолепный пес.
После службы паломник подошел к псу, безучастно лежавшему во дворе и стал ждать. Через некоторое время из храма вышла Алина, а следом за ней мать Калерия. Они обе подошли к псу и мать Калерия, нагнувшись, взялась за веревку на шее пса и сняла ее с колышка. Пес удивленно поднял голову и посмотрел сначала на монахиню, потом на свою маленькую хозяйку. Алина удивленно замерла рядом с псом и, нахмурившись, в упор посмотрела на мать Калерию.
А та, не говоря ей ни слова, протянула веревку паломнику:
— Берите, пес Ваш.
— Это мой пес, — Алина положила руку на голову поднявшегося пса.
— Ты не покупала этого пса, и никто его тебе не дарил. Так что он не твой. Ты спасала его от смерти, и тебе было позволено оставить пса здесь именно по этой причине. Сейчас нашелся тот, кто позаботится о нем и не даст умереть, так что псу здесь больше делать нечего, — жестко и властно проговорила мать Калерия и обернулась к паломнику: — Идите. Пес Ваш.
— Но это и не Ваш пес, матушка, чтоб распоряжаться им, — глядя ей прямо в глаза, не менее жестко проговорила Алина.
— Пес живет в обители, значит, распоряжаться его судьбой может лишь игумен, а я сейчас его замещаю. Так что пес уйдет с этим человеком, и только попробуй натравить пса на него. Пса тут же убьют, я обещаю это тебе. Так что если ты действительно любишь его, прикажи ему слушаться нового хозяина и не перечь!
— Матушка! Не делайте этого! Я умоляю Вас! — в глазах Алины засверкали слезы, и она медленно опустилась на колени перед монахиней.
— Я все сказала! Прикажи псу слушаться, если не хочешь, чтоб его заставляли силой. Ты ведь не хочешь, чтоб били его? — жестко спросила монахиня.
Заливаясь слезами, Алина, не поднимаясь с колен, обняла пса, прижалась к его голове, а потом легонько оттолкнула его от себя: — Иди, Малыш. Это друг, слушайся его.
Паломник удивленно наблюдавший за всей этой сценой, легонько потянул веревку, но пес не двинулся с места, он удивленно смотрел на маленькую хозяйку, словно не веря своим ушам.
— Иди, Малыш, иди... это друг, — сквозь слезы повторила девочка и сильнее оттолкнула пса.
Пес озадаченно склонил голову на бок, потом посмотрел на паломника.
— Пойдем, — твердо проговорил паломник и сильнее натянул веревку.
Пес обернулся на Алину, в его взгляде явственно читалось непонимание и неверие в реальность происходящего. Он понимал, что его уводят от хозяйки, а та не только не перечит этому, так еще и ему противиться этому не дает.
— Иди, Малыш! — в голосе Алины зазвенел метал, и пес обречено вздохнув, покорно пошел следом за уводившим его паломником.
Когда они скрылись за воротами, Алина закрыла лицо руками, ее плечи сотрясали беззвучные рыдания.
— Нашла из-за чего убиваться, пса у нее забрали... — презрительно проговорила мать Калерия. — Ты бы хоть за него порадовалась. Псу там в сотню раз лучше, чем с тобой будет. Эгоистка ты, лишь о себе думаешь.
Алина медленно поднялась с колен, отвела руки от лица и пристально посмотрела на мать Калерию: — Он не сможет без меня, он любит меня... Вы ничего не понимаете... Он подумает, что я предала, и умрет от тоски. Только я его все равно не оставлю, я уйду за ним.
— Вот только не надо бездушной твари человеческие качества приписывать, не способны они на любовь. А коли по гордыне свой обратное доказать хочешь, иди, изображай и дальше свою любовь и его... не держит тебя здесь никто.
— Это Вы никого не любите, поэтому и про других такое думаете. А я люблю его, и он меня любит, я знаю это.
— Грех великий так говорить. Покайся пока не поздно!
— В чем грех? Тварь, Богом созданную, любить? Или говорить, что Вы никого не любите? Вот скажите, кого Вы любите?
— Бога я люблю.
— Тогда Вы должны любить и все, что создал Он... Весь мир, всех тварей его населяющих, всех людей... Все и всех, понимаете?... Он же все и всех любит.
— Люди предали его, и пока сей великий грех не осознают, не раскаются и Богу душу не посвятят, не достойны ни любви Бога, да вообще никакой любви не достойны.
— Может и недостойны, но Бог их все равно любит... Он ради этих недостойных сына своего возлюбленного и триединого с ним на смерть послал. А Вы эту любовь Бога видеть отказываетесь. Вы видите лишь плохое... плохое во всех, а хорошего не видите ничего...
— Почему я отказываюсь видеть любовь Бога? Ведь как раз из-за этой любви и ради благополучия пса этого Господь послал сюда этого паломника. Я разглядела это, и пса ему отдала. А вот ты как раз по гордыне своей видеть это отказываешься.
— Да не сможет Малыш без меня, не сможет... Возможно другой какой-нибудь пес и смог, и хорошо бы ему было, а Малыш не сможет. Я точно знаю это. Не видите Вы ничего, не видите! Вы даже демона, что за спиной Вашей смеется, не видите. И пса Вы отдали совсем не из-за того, чтоб ему там лучше, чем здесь жилось... Просто не любили Вы его и меня не любите, поэтому его и отдали... и хоть Вы даже себе в этом не признаетесь, я чувствую это, да и демон тоже... поэтому то и не помеха ему, радость от этого получать.
— Ты что это говоришь? Демоны ей уже в монастыре мерещатся... Не мудрено: ни покорности, ни страха перед Богом, лишь гордыня одна и эгоизм. С такими качествами не только демоны мерещиться начнут, они и поработить сумеют.
Ничего не отвечая ей, Алина вновь опустилась на колени: — Господи, молю тебя, позволь ей увидеть то, что мне открыл...
— И что же Он тебе открыл? — иронично осведомилась мать Калерия.
— Я вижу того, кто смеется за Вашей спиной, матушка, и очень хочу, чтоб Вы тоже увидели его и прогнали. Ведь это именно он не дает Вам ни любить самой, ни чувствовать любовь других, — поднимаясь с колен, проговорила Алина.
— Никто, нигде не смеется, хватит ерунду нести! Никого там нет! Где и кого ты увидела? — раздраженно проговорила мать Калерия, оборачиваясь, и тут же испуганно вскрикнула, — Сгинь, нечистый! — а потом, сотворив крестное знамение, опрометью бросилась в храм...
Следующим утром мать Калерия, проведшая в молитвах в храме всю ночь, узнала, что, после ее ухода, Алина попросила отца Стефана выпустить ее.
— Ты куда это собралась, голубка моя? — спросил ее тот.
— Мне надо вернуть Малыша, — ответила девочка.
— Его что же без твоего разрешения увели?
— Мать Калерия его отдала, но я попрошу мне его вернуть... Он точно погибнет от тоски без меня, я знаю.
Отец Стефан отпер ворота: — Ну что ж попытайся, голубушка, они еще далеко уйти не успели. Только не задерживайся долго, ласточка моя любимая.
Ничего не ответив ему, Алина выскользнула за ворота и бегом бросилась вниз по тропинке.
Как же отец Стефан каялся в том, что отпустил Алину, потому что девочка не вернулась в монастырь ни к вечеру, ни утром.
Мать Калерия тут же послала сестру Лидию поискать девочку, но та вернулась ни с чем. Тогда к поискам подключились все монахи и монахини. Временами в монастыре оставался лишь отец Стефан, но и это ничего не дало.
Вернувшемуся через две недели отцу-настоятелю мать Калерия вся в слезах сообщила, что Алина или сбежала или погибла и виновата в этом она. Они очень долго беседовали, почти всю ночь. А на следующее утро отец-настоятель, отдав необходимые распоряжения, вновь покинул монастырь. Вернулся он только через десять дней, но не один, а с Алиной, рядом с которой шел ее пес.
— Господи, девочка моя, какое счастье, что ты жива, — мать Калерия бросилась ей на встречу, обняла и прижала к себе, а потом, разжав объятья, медленно опустилась на колени, — Прости меня, Алина, ради Христа, прости за все, чем обидела тебя... Видит Бог, плохого ничего не желала тебе, деточка.
— Что Вы, матушка, встаньте, не надо... Простила я Вас давно, хоть по большому счету и не за что мне Вас прощать было... Я знаю, что Вы уверены были в том, что правильно поступаете и зла не желали... Вы лишь любить не умели и любви не чувствовали, считая что жить надо не по любви, а по правилам... И я очень рада, что Вы любовь наконец почувствовать смогли... Вы меня тоже, матушка простите, если обидела Вас чем, я тоже не со зла.
— Если ты и была в чем виновата, давно я тебя простила, Алина. Ты не представляешь как я рада, что жива ты и вернулась... Что ведь мы только не передумали, где тебя только не искали... и ты и паломник этот, что собаку забрал, как сквозь землю провалились, не видел вас никто, — проговорила мать Калерия, поднимаясь с колен и вновь прижимая к себе девочку, — Как же я молилась, чтоб не дал тебе погибнуть Господь... Где же ты была все это время, деточка?
— В миру, — тихо ответила Алина и отвернулась.
— Сколько же тебе пришлось испытать, деточка, что ты даже говорить не хочешь, — мать Калерия сокрушенно покачала головой. — Хотя самое главное, что жива ты и здорова.
Что испытала и через что прошла она, мать Калерия узнала позже от отца-настоятеля, который нашел паломника, уведшего собаку, и все узнал от него. Игумен хотел посоветоваться: стоит ли пытаться разговорить девочку, упорно молчавшую о том, что с ней произошло, и как она жила все это время.
Мясник Грегор шел из монастыря вслед за еще тремя паломниками из его села, ведя рядом с собой на веревке большого лохматого пса. Пес шел медленно и все время оглядывался, будто надеясь, что сейчас сзади на тропинке покажется его маленькая хозяйка, и ему не надо будет идти рядом с ним на веревке.
— И не надейся, — дергая веревку, чтобы пес шел быстрее, бурчал Грегор, — Отдали тебя... Так что назад не оглядывайся, а лучше вперед смотри.
Когда стало смеркаться, паломники выбрав удобную полянку разожгли костер и перекусив, стали готовиться к ночлегу.
Грегор, привязав пса к дереву неподалеку от костра, бросил ему ломоть хлеба с мясом, но тот даже не посмотрел на них. Он лег, повернув морду в сторону тропинки ведущей к монастырю, и стал напряженно всматриваться в даль. Словно ждал, что сейчас оттуда придет его бывшая хозяйка. И тут действительно она показалась на тропинке. Пес моментально вскочил, натянув веревку, но девочка не подошла к нему. Она несмело приблизилась к сидевшим у костра паломникам и тихо проговорила:
— Добрый вечер. Спаси Вас Господи, люди добрые.
— И тебе того же, — отозвались паломники. — Что хотела-то?
Девочка в упор посмотрела на Грегора: — Отдайте мне, Малыша, пожалуйста.
— Так тебя не пустят с ним в монастырь, — Грегор покачал головой.
— То моя забота. Вы мне собаку отдайте, пожалуйста.
— Как же я отдам его тебе, коли тебе и идти с ним некуда? Это и тебя и пса на голодную смерть обречь. Нет, девочка. Пса я тебе не отдам, и не проси. Возвращайся лучше в монастырь. У костра переночевать с нами можешь и возвращайся. А за пса не волнуйся, ему у меня хорошо будет. Я человек не злой, животных не обижаю, кормить буду вдоволь, так что, другу твоему житье самое лучшее обеспечено будет.
— Он не сможет без меня, он умрет от тоски... Понимаете? Зачем Вам через некоторое время труп собаки?
— Не придумывай, девочка. Собаки от тоски не умирают. Сколько лет живу, а такого не слышал. От тоски и люди не часто умирают, а ты про собаку такое...Все, не спорь. Хочешь с нами переночевать, чтоб не страшно было, переночуй, но пообещай, что завтра с утра в монастырь вернешься.
— Я не вернусь в монастырь. Я не могу бросить Малыша, он погибнет без меня. Он вон даже сейчас у Вас не ест.
— Не голодный, вот и не ест. Проголодается, сметет все.
— Не голодный? — девочка усмехнулась. — Малыш не бывает "не голодный", — она обернулась к псу и ласково проговорила: — Кушай, Малыш, это друзья тебе дали, кушай.
В следующее мгновения хлеб с мясом исчезли в пасти пса, и он уже облизывался.
— Зря ты ему приказала есть. Он понять должен, что останется без тебя и есть должен без твоих команд.
— Не будет он без меня есть...
— Конечно, не будет, если чувствует, что ты рядом, — раздраженно ответил паломник, — Уйди и возвращайся в монастырь, вот тогда через пару дней он позабудет тебя и есть начнет.
