Грузовичок сломался, не доехав несколько миль до Сьюарда. Водитель, казалось, ничуть не удивился, словно такие вещи случались с ним по несколько раз на день. Он сказал, что они могут дождаться, пока он починит двигатель, но поскольку до Сьюарда оставалось всего несколько миль, ребята решили пройти их пешком.
Часам к девяти они преодолели подъем на дороге, и перед ними открылся небольшой залив, окруженный горами. Ребята увидели тонкий полумесяц города, причалы, вдающиеся в море, и круизный корабль в гавани.
Перси вздрогнул. У него имелись нехорошие воспоминания о круизном корабле.
— Сьюард, — сказала Хейзел. Вид прежнего дома не доставил ей удовольствия.
Они уже потеряли много времени, и Перси не нравилось, с какой скоростью поднимается солнце. Дорога шла по кривой вдоль горного склона, но казалось, они смогут попасть в город быстрее, если пойдут напрямик по лугам.
— Идем. — Перси сошел с дороги.
Земля здесь была какой-то хлипкой, но он не осознавал опасности, пока Хейзел не закричала:
— Перси, нет!
Он сделал следующий шаг и провалился в землю. Перси погружался, как камень в воду, пока земля не сомкнулась над его головой и не поглотила его.
XLI
Хейзел
— Давай лук! — закричала Хейзел.
Фрэнк не стал задавать вопросов. Он сбросил рюкзак и скинул лук с плеча.
Сердце Хейзел колотилось как бешеное. Эта болотистая почва, топь... со времени своей смерти она и думать забыла о ней. А теперь слишком поздно вспомнила зловещие предупреждения местных жителей. Болотистые наносы и разложившиеся растения образовывали поверхность, которая с виду казалась вполне надежной, но на самом деле была хуже любой трясины. Глубина тут достигала двадцати, а то и более футов, и выбраться из топи было невозможно.
Она не стала задумываться о том, что произойдет, если длины лука не хватит.
— Держи один конец! — велела Хейзел. — Не выпускай.
Она схватила другой конец, набрала в грудь побольше воздуха и прыгнула в топь. Земля сомкнулась над ее головой.
И тут же Хейзел завладели воспоминания.
"Нет, не сейчас! — мысленно закричала она. — Элла сказала, что больше отключений не будет!"
"Ну-ну, дорогуша, — раздался голос Геи, — это вовсе не отключение. Это подарок от меня".
Хейзел снова была в Новом Орлеане. Они с мамой сидели в парке около их дома, устроив себе пикник на траве. Она запомнила этот день. Ей тогда было семь. Мама продала первый драгоценный камень, найденный Хейзел: маленький алмаз. Они тогда еще не осознавали весь ужас проклятия Хейзел.
Королева Мари пребывала в отличном настроении. Она купила апельсинового сока для Хейзел и шампанского для себя, а еще пончики, посыпанные шоколадной крошкой и сахарной пудрой. Она даже купила Хейзел новую коробку с карандашами и блокнот. Они сидели рядом, Королева Мари довольно мурлыкала что-то себе под нос, а Хейзел рисовала.
Вокруг них бурлил Французский квартал, готовившийся к Жирному вторнику. Джаз-банды наигрывали зажигательные мелодии. Подмостки украшали свежесрезанными цветами. Смеялись и играли в догонялки дети, на которых было столько цветных ожерелий, что колени у них подгибались. Взошедшее солнце позолотило небо, и в теплом парном воздухе висел запах магнолий и роз.
Это было счастливейшее утро в жизни Хейзел.
— Ты можешь остаться здесь. — Этот голос принадлежал Гее. Ее мать улыбалась, но глаза у нее широко распахнулись.
— Это обман, — сказала Хейзел.
Она попыталась встать, но мягкая постель травы манила ее, навевала сон. Запах свежей выпечки и шоколадной глазури опьянял. Было утро Жирного вторника, и казалось, что жизнь обещает так много. Хейзел почти поверила, что ее ждет прекрасное будущее.
— А что настоящее? — спросила Гея, говоря губами матери. — Твоя вторая жизнь — она настоящая, Хейзел? Ты ведь должна быть мертвой. По-настоящему ли ты погружаешься в топь и задыхаешься?
— Дай мне помочь моему другу! — Хейзел пыталась вернуться к реальности. Она представила себе, как держится рукой за конец лука, но даже это впечатление становилось каким-то размытым. Хватка ее ослабевала. Запах магнолий и роз подавлял ее.
Мать протянула ей пончик.
Нет, подумала Хейзел. Это не мама. Это Гея обманывает меня.
— Ты хочешь вернуть свою прежнюю жизнь, — сказала Гея. — Я могу это устроить. Это мгновение может длиться годами. Ты можешь вырасти в Новом Орлеане, твоя мать будет любить тебя. У тебя не будет твоего нынешнего проклятия. Ты сможешь вернуться к Сэмми...
— Это иллюзия! — протестовала Хейзел, задыхаясь от пряного аромата цветов.
— Это ты — иллюзия, Хейзел Левеск. Тебя вернули к жизни только потому, что боги возложили на тебя определенную миссию. Я могла бы использовать тебя, но Нико воспользовался тобой и лгал. Ты должна радоваться, что я захватила его.
— Захватила? — Хейзел ощутила холодок паники в груди. — Что ты хочешь этим сказать?
Гея улыбнулась и отхлебнула шампанского.
— Мальчишке следовало быть умнее и не искать Врата. Но это не имеет значения... тебя это не должно волновать. Когда вы освободите Танатоса, тебя снова швырнут в Царство Мертвых — на сей раз навсегда. Фрэнк и Перси не смогут этому помешать. Подумай, стали бы настоящие друзья просить тебя расстаться с жизнью? Так скажи мне, кто лжет, а кто говорит правду.
Хейзел заплакала. Горе заполонило ее душу. Однажды она уже простилась с жизнью и не хотела умирать еще раз.
— Верно-верно, — промурлыкала Гея. — Тебе судьбой было предназначено выйти замуж за Сэмми. Знаешь, что случилось с ним после твоего отъезда на Аляску? Он вырос и переехал в Техас. Женился. Но никогда не забывал тебя. Он всю жизнь недоумевал, почему ты исчезла. Его уже нет — умер от инфаркта в шестидесятые годы. Призрак жизни, которую вы могли бы прожить вместе, вечно преследовал его.
— Прекрати! — закричала Хейзел. — Это ты забрала у меня ту жизнь!
— Но ты можешь получить ее назад, — сказала Гея. — Ты в моих объятиях, Хейзел. Ты умрешь, так или иначе. Но если ты подчинишься мне, я сделаю так, что умирать тебе будет приятно. Забудь о спасении Перси Джексона. Он принадлежит мне. Он будет в безопасности у меня под землей, пока я не смогу использовать его. Ты сумеешь прожить всю свою жизнь за эти последние мгновения — вырасти, выйти замуж за Сэмми. Тебе нужно только смириться.
Хейзел покрепче вцепилась в лук. Что-то там, внизу, ухватило ее за щиколотки, но она не испугалась. Хейзел знала, что это Перси — он задыхается, отчаянно ищет путь к спасению.
Хейзел гневно посмотрела на богиню.
— Я никогда не буду помогать тебе. Отпустите нас!
Лицо ее матери растворилось. Новоорлеанское утро погрузилось во тьму. Хейзел тонула в болоте. Одной рукой она держалась за лук и чувствовала руки Перси у себя на щиколотках. Хейзел бешено задергала за конец лука, и Фрэнк потащил ее наверх с такой силой, что рука у нее едва не вырвалась из сустава.
Когда Хейзел открыла глаза — она уже лежала на траве, вся перепачканная в болотной жиже. У ее ног распростерся Перси — он кашлял и выплевывал жидкую грязь изо рта.
Фрэнк суетился над ними обоими, крича:
— О боги! Боги! Боги!
Он вытащил запасную одежду из рюкзака, принялся вытирать лицо Хейзел, но от этого было мало толку. Тогда он кинулся к Перси оттащил его подальше от топкого места.
— Ты так долго пробыла там! — воскликнул Фрэнк. — Я не думал... о, боги, никогда больше так не делай!
Он обнял Хейзел медвежьей хваткой.
— Ты меня... задушишь, — с трудом произнесла она.
— Извини! — Фрэнк снова принялся протирать лицо Хейзел, восклицать и суетиться. Наконец он оттащил их к краю дороги, где они сели, дрожа и выплевывая комья грязи изо рта.
Хейзел не чувствовала рук. Она не могла понять, то ли она в шоке, то ли замерзает от холода, но ей все же удалось рассказать про трясину и про видение, явленное ей под землей. Про Сэмми Хейзел умолчала, — говорить об этом вслух было слишком больно, — но она рассказала им о предложении Геи прожить ложную жизнь и о том, что богиня якобы захватила Нико. Хейзел не хотела оставлять это при себе — боялась, что отчаяние завладеет ею целиком.
Перси обхватил себя за плечи. Губы у него посинели.
— Ты... ты спасла меня, Хейзел. Мы разберемся, что там случилось с Нико. Обещаю тебе.
Хейзел, прищурившись, посмотрела на солнце, высоко стоявшее в небе. Тепло было приятным, но она никак не могла унять дрожь.
— Не кажется ли вам, что Гея слишком легко нас отпустила?
Перси вытащил комок грязи из волос.
— Может быть, мы все еще нужны ей как пешки. Может быть, она говорила всякие слова, чтобы запутать тебя.
— Она знала, что именно сказать, — согласилась Хейзел. — Она знала, как ко мне подступиться.
Фрэнк набросил свою куртку ей на плечи.
— Вот это настоящая жизнь... здесь. Ты ведь это знаешь. Мы не позволим тебе умереть еще раз.
Голос его звучал решительно. Хейзел не хотелось возражать, но она не понимала, каким образом Фрэнк сможет остановить Смерть. Она пощупала карман, где хранилась полуобгоревшая деревяшка Фрэнка. Что бы случилось с ним, если б она навсегда осталась под землей, спросила себя Хейзел. Может быть, это спасло бы его. Никакой огонь не проберется в эту трясину.
Хейзел пошла бы на любую жертву, лишь бы спасти Фрэнка. Может быть, она никогда не чувствовала этого так сильно, но ведь Фрэнк вручил ей свою жизнь. Он верил в нее. Мысль, что с ним может что-то случиться, была невыносима.
Хейзел посмотрела на солнце... Время у них на исходе. Она подумала о Хилле, царице амазонок в Сиэтле. Теперь Хилла уже две ночи подряд сражается с Отрерой, если, конечно, она еще жива. Она рассчитывала на Хейзел, ждала, что Хейзел освободит Смерть.
Девушка с трудом встала. Ветер с залива Воскресения был такой же холодный, как прежде.
— Нам нужно идти. Мы теряем время.
Перси посмотрел на дорогу. На его губы возвращался обычный цвет.
— Тут есть какой-нибудь отель или что-нибудь, где мы могли бы помыться? Ну, то есть такой отель, который примет людей из болота?
— Не уверена, — ответила Хейзел.
Она смотрела на город внизу и не могла поверить своим глазам — с тысяча девятьсот сорок второго года город очень вырос. Главная гавань, видимо, когда город расширился, сместилась на восток. Большинство зданий были новыми, но планировка улиц в центре осталась знакомой. Хейзел показалось, что она узнала кое-какие склады на берегу.
— Возможно, я знаю место, где мы сможем привести себя в порядок.
XLII
Хейзел
Они спустились в город, Хейзел повела спутников тем же маршрутом, что и семьдесят лет назад — в последнюю ночь своей жизни, когда она вернулась с гор и обнаружила, что матери нет дома.
Они двинулись по Третьей авеню. Железнодорожный вокзал остался на прежнем месте. Большой двухэтажный отель "Сьюард" все еще функционировал — он вырос в два раза. Они хотели было зайти туда, но Хейзел сочла, что не стоит появляться в холле в таком виде. К тому же она не была уверена, что здесь сдадут номер трем подросткам.
Поэтому ребята повернули к берегу. Хейзел удивилась, увидев, что ее старый дом стоит на том же месте — на обросших ракушками сваях. Крыша дома просела. В стенах зияли дыры, словно после обстрела картечью. Дверь была заколочена, и на ней висело написанное от руки объявление "СДАЮТСЯ КОМНАТЫ ПОД СКЛАДСКИЕ ПОМЕЩЕНИЯ" (часть слов перечеркнута).
— Идем, — сказала она.
— Ты уверена, что это безопасно? — спросил Фрэнк.
Хейзел нашла открытое окно и забралась внутрь. Друзья последовали за ней. В эту комнату давно никто не заглядывал. Их ноги поднимали пыль, которая клубилась в солнечных лучах, пробивающихся сквозь "картечные дыры". Вдоль стен стояли заплесневелые коробки с бирками, на которых было написано: "ПОЗДРАВИТЕЛЬНЫЕ ОТКРЫТКИ, РАССОРТИРОВАНО ПО СЕЗОНАМ". Почему несколько коробок с поздравительными открытками собирали пыль в складском помещении на Аляске — это было выше понимания Хейзел, но казалось жестокой шуткой, словно открытки предназначались для всех пропущенных ею праздников за несколько десятков лет: Рождество, Пасха, день рождения, День святого Валентина и так далее.
— Здесь, по крайней мере, теплее, — обрадовался Фрэнк. — Воды, наверно, нет? Может, мне сходить в магазин? Я не такой грязный. Я мог бы купить вам какую-нибудь одежду.
Хейзел слушала его вполуха.
Она забралась на гору коробок в углу комнаты, где спала когда-то. К стене было прикноплено старое объявление: "ПОСТАВКИ ЗОЛОТА, ГЕОЛОГОРАЗВЕДКА". Девушка думала, что за этим плакатом увидит голую стену, но когда она сняла лист, за ним обнаружились почти все ее старые фотографии и рисунки. Видимо, объявление защищало их от солнечных лучей и влаги. Они, казалось, совсем не выцвели. Сделанные цветными карандашами, зарисовки Нового Орлеана выглядели такими детскими... Неужели это она их рисовала? С одной из фотографий на нее смотрела мать — улыбалась на фоне своего фирменного плаката: "АМУЛЕТЫ КОРОЛЕВЫ МАРИ — ПРОДАЖА ОБЕРЕГОВ, ГАДАНИЕ".
Рядом висела фотография Сэмми на карнавале. Время не тронуло его — он был все тот же: шальная ухмылочка, черные курчавые волосы и прекрасные глаза. Если Гея сказала ей правду, то Сэмми нет на свете вот уже больше сорока лет. Неужели он до конца жизни помнил Хейзел? Или он забыл ту странную девчонку, с которой когда-то совершал верховые прогулки, съел напополам кекс на день рождения... и как-то раз поцеловал перед тем, как она исчезла навсегда.
— Кто это?.. — Пальцы Фрэнка замерли над фотографией. Он увидел, что Хейзел плачет, и не стал заканчивать вопрос. — Извини, Хейзел, тебе, наверно, очень тяжело. Может, ты хочешь немного побыть одна?..
— Нет, — хрипловатым голосом ответила она. — Я в порядке.
— Это твоя мама? — Перси показал на фотографию Королевы Мари. — Похожа на тебя. Красивая.
Потом Перси увидел фотографию Сэмми.
— А это кто?
Хейзел не поняла, почему у Перси такой растерянный вид.
— Это... это Сэмми. Он был... моим другом в Новом Орлеане. — Она заставляла себя не смотреть в сторону Фрэнка.
— Я его видел, — сказал Перси.
— Это невозможно. Это было в тысяча девятьсот сорок первом году. Он... он теперь, наверно, мертв.
— Пожалуй. — Перси нахмурился. — И все же... — Он тряхнул головой, словно прогоняя какую-то неприятную мысль.
Фрэнк откашлялся.
— Слушайте, мы тут рядом видели магазин. У нас осталось немного денег. Может, сходить, купить вам поесть и что-нибудь из одежды и... не знаю... сто упаковок влажных салфеток?
Хейзел снова закрыла плакатом свои старые фото. Она чувствовала себя виноватой только от одного того, что смотрела на фотографию Сэмми в присутствии Фрэнка... он старался быть таким доброжелательным, таким милым. Нет, воспоминания о прежней жизни не принесут ей ничего хорошего.
— Это было бы здорово, — сказала она. — Ты замечательный, Фрэнк.
Доски пола заскрипели под его ногами.
— Я единственный... кто не в грязи с головы до ног. Скоро вернусь.
