Хранитель: первая война

— Нас тут зажарит! Огонек то, пожарче чем в наших кузнях будет! — Барвор заметался между магами. — Огонь! Огонь!

Он знал слово огня, да только не такого. Тут был даже не огонь, а свет, белый, истинный, и гном растерялся. Упав на колени, он схватился за землю, и забормотал что-то на своем языке. Грубая речь ударилась о ледяные стены шара. Свет прорвался сквозь лед острыми белыми иглами, и лесной хозяин сделался прозрачным, точно призрак.

— Сгорим... — Раальдор дрожал всем телом, уже приготовившись умереть под магией драконов.

Жар вот-вот должен был хлынуть в ноздри, но свет как-то мягко обволок тела и схлынул, не причинив вреда, только в глазах потемнело от его ярких лучей. Барвор же не смел подняться. Он бормотал и бормотал, пока свет не исчез вовсе.

— Мастер... — едва выговорил лесной хозяин.

— Удар! — предупреждающе закричал Хардарра, видя, как пошла трещинами земля. — Иллигеас!

— Барвор! — тот в свою очередь обратился к гному, а тот и не замолкал, бормоча свои простые слова, простой, как камень магии. — Раальдор!

— Битва еще не началась! Нам не выстоять! — король в отчаянии, словно против своей воли, поднял руки, чтобы присоединиться к щиту.

Серебряные ручейки потекли по его пальцам. Откуда-то снизу примешалась грубая магия Барвора, а со стороны подоспели и Хардарра с лесным хозяином. Всех их связал Иллигеас. Его сила тонкой паутинкой заструилась между ними, объединяя их, и Раальдор ощутил, как земля уходит из-под его ног.

~ ~ ~

Пространство перед Тирой словно разорвалось в клочья, и заледенелые камни сделались хрупкими, как стекло. Поток ускорился, и драконица когтями впилась в непонятную пустоту. Лед от удара разлетелся в разные стороны смертоносным дождем. Тира едва не завалившись набок, крылом процарапала неестественно глубокую трещину, в которой замелькали белесые огоньки, и появилась пустота. Земля под драконицей проминалась, когти и лапы утопали в ней, как в болотной топи. И только Аргелор стоял твердо, и смотрел из-под шлема на белую драконицу. Его окружала сила и не малая. Доспехи охраняли его, да и огонь для него не являлся смертным страхом, как для других.

А драконица уже развернулась к нему оскаленной мордой. Из широких ноздрей со свистом вылетели клубы дыма. На Аргелора нацелился острый взор огромных зеленых глаз, чья глубина завораживала и манила. Черный дракон за это время успел позабыть их цвет, и сейчас воспоминания слабым туманом попытались вернуться к нему. Сильной рукой Аргелор уверенно отмахнулся от них.

— Как же это странно...мир держит меня, и рвется под тобой... — прорычал он с кривой ухмылкой, глядя на борозды от когтей драконицы, в которых виднелась пустота.

Где-то за спиной Тиры раздались хрип и шепот. Услышав их, она обернулась и увидела среди черного пепла, коим рассыпалась армия Аргелора, распростертую на камнях Тандрию, не живую и не мертвую. Уже и не эльфийка, и не дух, она лежала навзничь, чудом уцелев среди волны испепеляющего света. Ее ворон сидел рядом с ней и призывно щелкал клювом, глядя в глаза белой драконицы.

Приняв свой человеческий облик, Тира вмиг оказалась возле Тандрии.

— Ты жива? Что с тобой? — склонившись над ней, она побоялась даже коснуться ее.

Тандрия казалась хрупкой, как сон, на грани яви. От нее еще веяло холодом и дыханием, только тело было призрачным.

— Твой свет слишком ярок, Тира... Он ярок тут, для этого мира, молодого и неокрепшего... Я была Первородной, я видела... У этого мира еще нет корней, а тебе в нем биться... — еле слышно зашептала Тандрия, и попыталась дотронуться рукой до Тиры.

Ее прикосновение было ледяным. Тира бережно держала ее призрачные пальцы.

— Тандрия...

— Ты... — эльфийка приложила прозрачный палец к ее губам. — Ты должна выиграть этот бой...

— Я унесу тебя отсюда... — Тира хотела поднять ее, но руки прошли сквозь эльфийку.

— Нет, я уйду отсюда, к Первородным...а ты, береги сердце, — прохрипела она. — Оно горячее, очень горячее, и свет от него слишком ярок...

— Тандрия, ты должна выжить! — слеза драконицы капнула в пепел.

— Я буду жить у Первородных...мы еще встретимся...в Высшем Мире, Тира... — эльфийка дохнула на нее холодом, и образ ее растворился совсем.

Остался только ворон, который клекотал, но и он улетел. Вдали Тире померещились фигуры Первородных, а потом ее взгляд обратился к Аргелору, и она встала с колен.

— Ты... — она сжала зубы, так как слова застряли у не в горле.

В фигуре черного дракона не было ничего родного и близкого. Все это исчезло. Он стал чужим, далеким и закрытым. Тира не видела его сердца, только темноту, и такое же темное пламя. Кровь белой драконицы закипела, и она усилием воли сдержала свою ярость, еще помня, что он ее брат.

— Аргелор, — Тира сделала шаг навстречу ему.

Она попыталась заглянуть в его глаза, а оттуда на нее смотрела пустота.

— Боюсь, нам биться не придется, мир под тобой треснет скорее, — сказал он.

— Неужели ты не помнишь нашего отца? Он погиб за нас, Аргелор, — Тира выдавила слова из себя наполовину со слезами, слишком горькими для этого мира.

— Я не живу прошлым. Ты вспоминаешь то, чего нет, — усмехнулся он.

— Это же наши корни... — глаза Тиры вспыхнули.

— Твои, не мои, — снова ухмылка, жесткая и острая.

Тира глянула в темные глазницы его шлема. Вновь только холод.

— Ты не помнишь отца... — ее рука сама сжала жезл, и свет вокруг побелел.

Крылья развернулись за ее спиной. Огромные, невыносимо ослепительные, они закрыли весь горизонт, и перед Аргелором встала драконица.

— Дракон вырос... — Аргелор, стерев со своего лица кривую ухмылку, посмотрел на драконицу уже оценивающим взглядом.

Ее тело не защищали железо и заклинания, только белая, с серебристым отливом чешуя, которая слепила глаза, и острые шипы на мощном хвосте. На широкой груди вздымались щитки, а это означало, что свое сердце Тира не спрятала. Драконица ждала. Она не бросалась в атаку, будто надеялась, что Аргелор отступит. Зеленые глаза сверкали. Острые когти нерешительно скребли и без того рвущийся мир.

Перехватив меч, Аргелор глянул более внимательно. В драконице сверкала не только чешуя. Было что-то еще, какой-то свет и скорбь вместе с этим. Жезл...да, он увидел его только на миг, но это оружие могло его ослепить, могло убить. В нем сошлась иная магия, и Аргелор будто бы узнал ее. Что-то далекое кольнуло пустоту в его груди, обожгло ту нишу, в которой когда-то билось сильное сердце. Эта магия жгла сильнее огня, а понять ее он не мог. Скорбь стучалась в него, выжимая слезу из сухих глаз. Эта боль была сильнее ножа и колдовства. Аргелор даже тронул броню на своей груди, чтобы убедиться в ее целостности.

— То, чего у меня нет, и болеть не может, — твердо заявил он сам себе.

Железная перчатка скребла доспех, под которым была пустота, и эта пустота ныла. Драконица смотрела на него в упор, пристальным взглядом глубоких глаз. Этот взгляд проникал сквозь доспехи, пронзал Аргелора насквозь, и деться от него было некуда. От этого становилось только хуже. Боль щемила грудь, сжимала пустоту в ней, давила, и терпеть становилось невозможно. Надо было выполнять план, пока эта боль не заполнила сознание целиком.

А Тира, сама не зная чего, ждала и ждала. Глупая надежда теплилась где-то в уголке огромного сознания драконицы, а глаза видели совсем иное. Чужой враг стоял перед ней, а не брат, и каждое ее промедление стоило миру слишком дорого. Полотно рвалось, расползалось на клочья под ее когтями, в то время, как сам Аргелор стоял крепко и мир держал его.

В груди Тиры заклокотало. Пламя рвалось наружу, и она дохнула клубами дыма, отчего земля пошл волнами, как море в шторм. Своей магии она не чувствовала, как и жезла, который растворился в ней странным образом, превратившись в силу. Однако время шло, а она все не решалась напасть.

Аргелор к тому моменту, уже готов был уступить. Боль рвала грудь, выдавливая из него непонятную тоску. Доспехи давили так, что хотелось сорвать их с себя. Железо впивалось в кожу, которая из крепкой брони вдруг стала мягкой. Злясь на самого себя, он ударил себя в грудь. До исполнения его плана остался всего один шаг, один маленький шаг, который было очень трудно сделать из-за этой боли. Мир будто бы разделился. Перед Аргелором оказались две дороги, уступить и избавиться от боли, либо шагнуть сквозь эту кровавую мглу щемящего чувства. В сознании четко билась мысль о плане. Он выплыл из этой пустоты и Аргелор снова ударил себя в грудь.

— Сердце...сердце... — он зарычал, как раненый зверь. — Лар!

~ ~ ~

Худощавый маг мчался между мирами, ведомый только своим чутьем, и чутье это временами его подводило. Без крови самого дракона, он не видел даже намека на след. Но годы жестоко обучения не прошли даром. Он умел творить магию без жезлов и посохов, без заклинаний и слов. Это умение ему и пригодилось. Лар, как и Аргелор, попал не в тот мир, и не в то время. Только один обладал могучим телом от рождения, а второй родился слабым и худосочным.

О плане черного дракона он узнал из его мыслей и сразу же за него зацепился, как за спасительную соломинку. Маг умел действовать тонко, очень тонко. Внушить доверие к своей персоне ему стоило сил, причем немалых, ведь Аргелор допускал его к себе крайне редко. За эти краткие встречи Лар сделал все возможное. Его собственный расчет незаметно примешался к плану Аргелора, и вот маг уже мчался по Междумирью на пути к заветному артефакту. Дорога открылась ему сюда благодаря магическому вихрю. Потоки смешали всю магию, что имелась на Халдрагаре. Все защитные стены пали, а Лар лишь нашел нужную щель.

Очередной шаг бросил его невесть куда. Белесые выглаженные ветром камни, висели в сизой пустоте и никакой тропы тут и близко не намечалось. Тело словно исчезло. Лар заколыхался, как призрак, и, схватив остаток сил, шагнул дальше, рухнув в алмазную пыль. Теперь перед ним лежала белая пустыня, с такими сокровищами, что горным мастерам гномам, и пригрезиться не могло. Тут не было неба, над пустыней висела чернота с погасшими звездами, и только пыль с драгоценными камнями сияла ярче любого солнца. Искушение их зачерпнуть не сломило мага. Из этого обломка мира, он попал в другой, жаркий и сухой. В его грудь тотчас же хлынул горячий воздух, и Лар, задохнувшись, упал на колени. Кровь тут же запеклась на его губах, и все же сквозь боль, он учуял, наконец, заветный след.

Пустынный жар пил их него последние капли живительной влаги, когда он смог переползти в другой мир. Тут его объял холод, смертельный и жестокий, от которого нельзя было укрыться. Дыхание мага превратилось в изморозь, которая ледяной пылью упала к его ногам.

Собрав остатки тепла, Лар сделал щит. Конечно, он не грел его тут, но и холоду не давал близко подобраться. Прикрываясь им, маг осмотрелся. Его окружал лед, вечная зима, из покрывала которой торчали кости и черепа. Здесь выла тоска, и пахло смертью, даже Лару стало не по себе. Этот осколок мира нес слишком тяжелую ношу, и идти по нему тоже было тяжело. По ледяным пустошам носились белые вихри, и непонятные кристаллы песком сочились из треснувшего купола неба. По этому миру блуждала иная магия, и силы самого Лара очень быстро таяли. Но все же, он видел след. По нему он и побрел к цели.

Холод постепенно стал пробираться сквозь щит, а из-за спины с подвыванием приближалась буря, белая стена из снежной пыли и осколков льда. Не оборачиваясь, Лар шел, пока буря не накрыла его с головой, разодрав его щит в клочья. Маг вздохнул последний раз, и холод окутал его, впился в тело иглами, пробираясь до самых костей. Лар исчез в вихре осколков.

Глава двадцать четвертая

— Она медлит! — Иллигеас стоял на изготовке, глядя вдаль.

Раальдор, рядом с ним, придерживая раненное плечо, смотрел молча, поджав бледные губы. Из его глаз от белого зарева текли слезы, но он смотрел, не моргая. Земля под их ногами ходила волнами, расползалась трещинами, только на это уже мало обращали внимания.

Барвор Седобор все еще стоял на коленях, запустив руки в ставшую рыхлой землю по самые локти.

— Я так долго один не выстою! — прохрипел он. — Сказали мир держать, а сами глаза на свет пялите! Помогайте!

Лесной хозяин не шелохнулся. Маги, как сговорившись, глядели на горизонт, а трещины становились все шире. Барвора засасывало как в трясину.

— Нельзя медлить... — Иллигеас сжал пальцы, закрыл глаза, попытавшись проникнуть в сознание Тиры.

Его жестко отбросило и обожгло. Там, за стеной света бурлила такая магия, о которой драконы и не подозревали.

— Не лезь туда! — Раальдор резко отдернул его за руку.

Глаза эльфийского короля пылали недобрым огнем, словно он что-то знал и не говорил. Его лицо вновь сделалось бледным, а губы, поджатыми.

— Там слишком сильный поток... — прошептал Иллигеас.

— Пусть! Это ее битва! — крикнул Раальдор.

Его волосы серебряным ореолом трепетали за плечами, и это было не самым добрым знаком. Фигура лесного хозяина тоже выглядела, как в тумане, да и сам Иллигеас стал ощущать подозрительную легкость во всем теле.

— Что это?! Что твориться?! Иллигеас! — Хардарра, пугаясь этого нового чувства, закричал что было мочи, только звук его голоса тоже зазвучал весьма странно.

С пальцев арта срывались прозрачные капли, и летели не вниз, а вверх, против всякой силы тяготения мира. Магия покидала Хардарру и не только его. Такие же капли летали и вокруг остальных.

— Что за колдовство? Кто-нибудь мне уже поможет? Или раньше времени решили жизни отдать?! — зарычал гном.

С его широкого лба сорвались капли пота вместе с магией и стали летать вокруг него.

— Разлом! Иллигеас! — арт, все же опомнившись от белого зарева, наконец увидел громадную трещину, которая приближалась к ним.

Она медленно ползла, растекаясь сетью мелких трещинок, и светилась белесыми огоньками. Иногда из нее вырывались фонтаны света, в которых исчезали целые куски тверди. Дна у этого разлома не было, и Иллигеас это знал. Там существовала только пустота, которая скрывалась за этими фонтанами. Это магия изливалась из гибнущего мира и изливалась слишком быстро.

— Объединяйте силы! — закричал маг. — Раальдор!

— Воткните уже руки в землю! — гаркнул Барвор. — Вся магия тут! И я один держать уже не могу!

— Он прав! — отозвался лесной хозяин.

Его голос отозвался эхом. Став на колени, он запустил свои пальцы в то, что когда-то называлось землей. От его рук потянулись длинные древесные корни, которые стали сшивать трещины, как нитки сшивают порванную ткань. Давалось это очень тяжело. Раальдор, когда попытался присоединиться к нему, закричал от боли. Магия из него потекла еще быстрее, взмыв в небо целым дождем капель. Не стонал лишь Барвор. Его крепость удивила даже Иллигеаса. Гном прилагал такие усилия, как целый Орден магов. Усилием воли он втянул в себя ту магию, которая стремилась взмыть вверх из его тела.

В небе к тому времени тоже стало не спокойно. Тучи, до этого серые, теперь подернулись золотистым заревом. Этому миру оставалось недолго занимать свою нишу, и Иллигеас это понимал лучше всех. Знания Наблюдателя позволяли делать многие вещи, но не спасать миры от гибели. Глядя на своих соратников, он долго думал, чем может им помочь.